74002-1 («Единая и неделимая Россия» и «Инородческий вопрос» в имперской идеологии самодержавия), страница 2

Поводом к началу дискуссии стало польское восстание 1863 года. Именно поляки «открыли глаза русскому обществу и правительству». Польское восстание явилось не только свидетельством нелояльности части населения империи, но также и вызовом единству империи. Память об этом восстании оказалась настолько глубокой, что впоследствии Польский вопрос отождествлялся не только собственно с проблемой Польши, но и в целом был аналогией «инородческого сепаратизма» (к сравнению с поляками прибегали часто для определения силы «сепаратизма» других народов).

Пример Польши стал поводом обратить внимание на других инородцев. В сентябрьском выпуске Московских ведомостей за 1863 год Катков, обращая внимание на Польский вопрос, вместе с тем неодобрительно высказался и по поводу открытия Финляндского сейма22. Впрочем, развернуть дискуссию и. по Финляндскому вопросу в тот момент не удалось.

Вплоть до 1880-х годов критика особых прав Великого Княжества не велась, хотя Катков время от времени высказывал свою неудовлетворенность положением Финляндии. Такая ситуация определялась позицией правительства, сдерживавшего открытую дискуссию на эту тему.

Термин «Финляндский вопрос» начал входить в постоянное употребление в середине 1880-х годов23. Во многом этому способствовали «Московские ведомости», критиковавшие самоуправление в Финляндии, наличие которого, по их мнению, являлось главным препятствием к решению Финляндского вопроса и объединению Финляндии с империей.

В 60-е годы объектом обсуждения в консервативной печати стал Еврейский вопрос24. Еврейская проблема формулировалась как проблема существования группы населения, которое, в силу своих стойких религиозных убеждений, наличия особой социальной организации и особого образа жизни, закрепленного в Талмуде, не только не поддавалось политике сближения, но и составляло угрозу порядку империи и препятствовало «процветанию» ее жителей. Такое видение Еврейского вопроса доминировало в правительственных кругах, хотя и не было присуще всем бюрократам. Так, И. И. Толстой, видный государственный деятель и известный правозащитник, в своей статье по поводу антисемитизма в России, признавая важность Еврейского вопроса, критиковал принятые в России представления о евреях, считая их пережитками средневековья25. К 80-м годам Еврейский вопрос превратился в глазах правительства и консервативной националистической прессы в одну из наиболее чувствительных проблем. Впрочем, в отличие от других вопросов, еврейская проблема чаще описывалась в таких терминах, как «фанатизм», «эксплуатация», и «изоляционизм», нежели «сепаратизм». Это продолжалось до начала XX века, пока правительство не обратило внимание на развитие идей социализма и национализма среди евреев26.

Еще одним вопросом, поднятым консервативной публицистикой в 60-е годы был Остзейский вопрос27. Суть Остзейского вопроса сводилась к существованию сильной степени отчуждения Прибалтики от России, которая выражалась в сохранении прав и привилегий остзейских баронов и в доминировании немецкой культуры в крае. Опасность «особого остзейского режима» для единства империи усиливалась внешнеполитическими обстоятельствами — усилением Пруссии, ставшей центром объединения Германии. Несмотря на усилия правительства, направленные на сдерживание начавшейся в 1861-63 гг. в русской прессе критики «особого остзейского порядка»28, с конца 60-х годов такая критика стала частью имперского дискурса по инородческому вопросу, а обсуждение в прессе Остзейского вопроса оказало влияние на правительственную политику в крае и, в частности, на проведение реформ 70-Х-80-Х годов, направленных на изменение особого статуса Остзейских губерний, а также политику «разнемечивания» края29.

Большинство инородческих вопросов, поставленных в 60-е годы, касались преимущественно населения "западных окраин империи. Наконец, призрак сепаратизма появился и в восточной части страны. В связи с этим был поднят Мусульманский вопрос30. Эта проблема была поставлена казанскими миссионерами, напуганными массовыми переходами крещеных татар в ислам. Миссионеры видели проблему в живучести и силе ислама, который не только не поддавался «противомусульманской» деятельности миссионеров, но и имел способность распространяться на немусульманские народности. Имея в виду силу мусульманских религиозных убеждений и связанного с ними образа жизни, миссионеры сопоставляли ислам с иудаизмом31. Описывая мусульманскую проблему, миссионеры пытались ей придать политический характер. Правительство до 1907 года не обращало серьезного внимания на эту проблему, считая ее исключительно религиозным вопросом, не опасным для государства. Власти проявили обеспокоенность лишь тогда, когда Мусульманский вопрос, в связи с активной культурной и политической деятельностью татар, приобрел национальный оттенок и, таким образом, превратился в Татаро-мусульманский вопрос.

Таким образом, в 60-е годы посредством печати, преимущественно консервативно-националистического направления, были поставлены следующие вопросы: польский, финляндский, остзейский (или прибалтийский), еврейский и мусульманский. Кроме этих основных вопросов, в печати и правительственных кругах поднимались и другие вопросы. Так, в записке, найденной в бумагах Н. X. Бунге, в которой дается характеристика политического курса Александра III, политика по отношению к инородцам рассматривается через призму вопросов, среди которых были обозначены: еврейский, прибалтийский, польский, финляндский, мусульманский, грузинский и армянский вопросы. При этом, последние два, по мнению Бунге, еще только появлялись.32 Частью национального дискурса стал украинский (или украинофильский) вопрос33, постановка которого была связана с развитием украинофильского движения, которое явилось вызовом официальной концепции, причислявшей малороссов к единому «ядру» империи. Несколько раз в миссионерской печати появлялись заявления о возможном зарождении киргизского вопроса. Впрочем, эти заявления остались одинокими, не получив поддержки ни со стороны общественного мнения, ни со стороны правительства.

Дискуссии в прессе по инородческим вопросам способствовали, вопервых, формулированию этих проблем, во-вторых, формированию правительственного и общественного мнения по этим вопросам. Для властей формулирование вопроса означало не столько обозначение комплекса мероприятий по отношению к какой-либо этнической группе населения, сколько наличие проблемы, что делало народ, составлявший такую проблему, опасным в глазах правительства.

Несмотря на специфику отдельных вопросов, было выработано также понятие об инородческом вопросе, как общей проблеме сближения инородцев с русскими. В этой связи возник и русский вопрос34, т.е. проблема способности русского населения участвовать в имперском проекте сближения.

Оценка правительственными кругами степени важности того или иного. инородческого вопроса зависела главным образом от того, насколько среди инородцев были развиты национальные идеи, поскольку именноони считались властями наиболее опасными для единства государства. Особенно четко правительственная позиция определилась в начале XX века, когда инородцы прошли «проверку» революцией 1905 года и связанной с ней возможностью участвовать в политической жизни страны, а также начавшейся затем первой мировой войной, ставшей в глазах властей своеобразным тестом на лояльность. Так, среди основных вопросов, по мнению властей, наименее опасным был мусульманский. Объяснение этому правительство видело в «культурной отсталости» мусульман, по сравнению с поляками, армянами, финнами, немцами. Эта «культурная отсталость» являлась причиной того, что мусульмане меньше остальных были «заражены» национальными, т.е. «сепаратистскими» идеями35. Также по оценкам властей, среди мусульманского населения практически не было левых. В связи с этим, Мусульманский вопрос волновал правительство гораздо меньше, чем другие инородческие вопросы.

По замыслу властей, средством решения инородческих вопросов должна была стать политика сближения. Имея определенную специфику по отношению к различным инородцам, эта политика фактически заключалась в сочетании ограничительных мер с мероприятиями, направленными на распространение русских учреждений, русской культуры и, прежде всего, русского образования. По мнению правительства, школа являлась не только «рассадником просвещения и проводником идей русской государственности», но и средством объединения многочисленных народностей, населявших империю. При этом важное место отводилось государственному языку, как одному из важнейших факторов государственного единства36. Меньше внимания правительство уделяло распространению такой части русской культуры, как православия. Несмотря на неоднократные заявления православного духовенства о важности православной веры в деле духовного сближения инородцев с русскими, власти на практике лишь заботились о поддержании православия в среде уже крещеных и не особенно содействовали миссионерским устремлениям православной церкви37.

Веруя в силу русского языка, как основного средства сближения (даже когда распространение русского языка шло не очень успешно или вызывало сопротивление нерусского населения), власти неожиданно столкнулись с ситуацией, когда надежность этого средства была поставлена под сомнение. Это было связано с Мусульманским вопросом, обострение, которого, по мнению правительства, было связано с распространением среди мусульман русского образования, а через него и «вредных», с государственной точки зрения, национальных идей. Заметив, это уже годы первой мировой войны, власти не стали пересматривать всю концепцию сближения, а лишь ограничились частной мерой, приостанавливавшей активное распространение русского языка среди мусульманского населения.38

Хронология постановки, география инородческих вопросов, развитие обсуждения этих вопросов и участие в нем правительства показывает, как власть смотрела на империю и как формулировала и строила политику в отношении нерусских подданных империи. Поставив общую задачу объединения империи, самодержавие, между тем, играло скорее пассивную роль в формулировании связанных с этим проблем. Инициатива в большинстве случаев принадлежала общественному мнению, которое вынуждало власть реагировать на поставленные проблемы. Первоначально, делая акцент на единстве империи, власти пытались сдерживать дискуссию по инородческим вопросам, которая не только указывала на существовавшие проблемы, но и являлась дискурсом о нестабильности империи. Постепенно власть оказалась втянутой в этот дискурс. Это вызывало различную реакцию со стороны нерусских подданных империи. Так, мусульманские депутаты Государственной думы обвиняли русских националистов и правительство, пошедшее у них на поводу, в искусственном создании Польского, Еврейского и Мусульманского вопросов39. В то же время активисты латышского и эстонского национальных движении были заинтересованы в полемике по Остзеискому вопросу.

Тактика властей в решении поставленных инородческих вопросов не всегда была последовательной и строго следовавшей официально заявленному курсу. Иногда власти стремились скорее «заморозить» проблему, чем ее решить. Большинство проектов реформ так и остались на бумаге. Хотя с момента формулирования проблем до фактической потери дееспособности режима прошло не так много времени. Первая мировая война оборвала многие замыслы властей, отложив тем самым решение инородческих вопросов до более «благоприятного времени».

Список литературы

1 См.: Каппелер А. Россия — многонациональная империя. Возникновение, история, распад. М., 1997. Гл. 6.

2 Градовский А. Национальный вопрос в истории и литературе . СПб., 1873. С. 9-10.

3Лазаревский Н. И. Русское государственное право. Т.1. Конституционное право. Вып. 1. Пг, 1917, С. 179-184.

4 Градовский А. Национальный вопрос ... С. 136.

5. Московские ведомости. 1863. 10 сентября. № 196.

6. Этот принцип был сформулирован в Основных Государственных законах. Раздел Первый. Ст. 1. СПб., 1906.

7. Понятие центрального «ядра» было скорее культурной, нежели географической концепцией. Известно географическое определение центра империи Д. И. Менделеевым в районе между Обью и Енисеем («К познанию России» СПб., 1912).

8. Записка статс-секретаря барона Н. А. Николаи по вопросу о преобразовании центрального управления на Кавказе. Октябрь 1882 г. // Библиотека РГИА, Пз. 263. С. 3.

9. Больё Л. Колонизация новейших народов. СПб., 1877. С. 280-281.

10 Подробнее об этом см.: Горизонтов Л. Е. «Большая русская нация» в имперской и региональной стратегии самодержавия.