По мнению Сталина, критическое положение на сельскохо­зяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебоза­готовительной кампании, было вызвано действиями кулаков и других враждебных сил, стремящихся к «подрыву советского строя». Выбор был прост: «или деревенские капиталисты, или колхозы». Речь теперь шла не о выполнении плана, а о беге на­перегонки со временем.

Только что принятый план подвергся многочисленным кор­ректировкам в сторону повышения, особенно в области коллек­тивизации. Вначале предполагалось обобществить к концу пя­тилетки 5 млн. крестьянских хозяйств. В июне Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за один 1930 г. и половины крестьянского населения к •1933 г. В августе Микоян заговорил уже о 10 млн., а в сентябре была поставлена цель обобществить в том же 1930 г. 13 млн. хозяйств. В декабре эта цифра выросла до 30 млн.

Такое раздувание показателей плана свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией из­менения положения вещей в деревне: тот факт, что начиная с зимы 1928 г. сотни тысяч бедняков под воздействием призывов и обещаний объединились в ТОЗы, чтобы при поддержке госу­дарства хоть как-то повысить свое благосостояние, в глазах большинства руководителей свидетельствовал об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимой поступи коллективизации». 200 «колхозов-гигантов» и «агропромышлен­ных комплексов», каждый площадью 5—10 тыс. га, становились теперь «бастионами социализма». В июне 1929 г. печать сооб­щила о начале нового этапа — «массовой коллективизации». Все парторганизации были брошены властями на выполнение двойной задачи: заготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер Должны были показать пример и вступить в колхозы. Центральный орган управления коллективными хозяйствами — Колхоз-центр — получил дополнительные полномочия. Органы сельхозкооперации, владельцы немногочисленной техники, обязы­вались предоставлять машины только колхозам. Мобилизация охватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и сту­дентов были отправлены в деревню в сопровождении партий­ных «активистов» и сотрудников I'll У. В этих условиях насиль­ственная заготовительная кампания приняла характер реквизи­ции, еще ярче выраженный, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 г. рыночные механизмы были окончательно сло­маны. Несмотря на средний урожай, государство получило бо­лее 1 млн. пудов зерна, то есть на 60% больше, чем в предыду­щие годы. По окончании кампании сконцентрированные в де­ревне огромные силы (около 150 тыс. человек) должны были приступить к коллективизации.

5. Причины. Коллективизация.

За лето доля крестьянских хо­зяйств, объединившихся в ТОЗы (в подавляющем большинстве это были бедняки), составила в отдельных районах Северного Кавказа, Среднего и Нижнего Поволжья от 12 до 18% общего числа. С июня по октябрь коллективизация затронула, таким образом, 1 млн. крестьянских хозяйств.

Вдохновленные этими результатами, центральные власти всячески побуждали местные парторганизации соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По реше­нию наиболее ретивых партийных организаций несколько де­сятков районов страны объявили себя «районами сплошной коллективизации». Это означало, что они принимали на себя обязательство в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усиливалось, а в центр шли потоки триумфальных и нарочито оптимистических отчетов. 31 октября «Правда» призвала к сплошной коллекти­визации. Неделю спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрь­ской революции Сталин опубликовал свою статью «Великий перелом», основанную на в корне ошибочном мнении, что «се­редняк повернулся лицом к колхозам». Не без оговорок нояб­рьский (1929 г.) пленум ЦК партии принял сталинский посту­лат о коренном изменении отношения крестьянства к коллек­тивным хозяйствам и одобрил нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации. Это был ко­нец нэпа.

В докладе Молотова на ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК отмечалось: «Вопрос о темпах коллективизации в плане не встает... Остается ноябрь, декабрь, январь, февраль, март -- че­тыре с половиной месяца, в течение которых, если господа им­периалисты на нас не нападут, мы должны совершить реши­тельный прорыв в области экономики и коллективизации». Ре­шения пленума, в которых прозвучало заявление о том, что «дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки», не встретили никакой критики со стороны «правых», признавших свою безоговорочную капитуляцию.

После завершения пленума специальная комиссия, возглав­ляемая новым наркомом земледелия А.Яковлевым, разработала график коллективизации, утвержденный 5 января 1930 г. после неоднократных пересмотров и сокращений плановых сроков. На сокращении сроков настаивало Политбюро. В соответствии с этим графиком Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Повол­жье подлежали «сплошной коллективизации» уже к осени 1930 г. (самое позднее к весне 1931 г.), а другие зерновые районы дол­жны были быть полностью коллективизированы на год позже, Преобладающей формой коллективного ведения хозяйства при­знавалась артель, как более передовая по сравнению с товари­ществом по обработке земли. Земля, скот, сельхозтехника в ар­тели обобществлялись.

6. Причины. Раскулачивание.

Другая комиссия во главе с Молотовым занималась реше­нием участи кулаков. 27 декабря Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулаков к ликвидации кулачества как класса. Комиссия Молотова раз- делила кулаков на 3 категории: в первую (63 тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые занимались «контрреволюционной дея­тельностью», во вторую (150 тыс. хозяйств) — кулаки, которые не оказывали активного сопротивления советской власти, но являлись в то же время «в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции». Кулаки этих двух категорий подлежали аресту и выселению в отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан), а их имущество подлежало конфи­скации. Кулаки третьей категории, признанные «лояльными по отношению к советской власти», осуждались на переселение в пределах областей из мест, где должна была проводиться кол­лективизация, на необработанные земли.

В целях успешного проведения коллективизации власти мо­билизовали 25 тыс. рабочих (так называемых «двадцатипятиты­сячников») в дополнение к уже направленным ранее в деревню для проведения хлебозаготовок. Как правило, эти новые моби­лизованные рекомендовались на посты председателей организу­емых колхозов. Целыми бригадами их отправляли по центрам округов, где они вливались в уже существующие «штабы кол­лективизации», состоящие из местных партийных руководите­лей, милиционеров, начальников гарнизонов и ответственных работников ОГПУ. Штабам вменялось в обязанность следить за неукоснительным выполнением графика коллективизации, ус­тановленного местным партийным комитетом: к определенно­му числу требовалось коллективизировать установленный про­цент хозяйств. Члены отрядов разъезжались по деревням, созы­вали общее собрание и, перемежая угрозы всякого рода посулами, применяя различные способы давления (аресты «за­чинщиков», прекращение продовольственного и промтоварного снабжения), пытались склонить крестьян к вступлению в кол­хоз. И если только незначительная часть крестьян, поддавшись на уговоры и угрозы, записывалась в колхоз, «то коллективизи­рованным на 100%» объявлялось все село.

Раскулачивание должно было продемонстрировать самым неподатливым непреклонность властей и бесполезность всякого сопротивления. Проводилось оно специальными комиссиями под надзором «троек», состоящих из первого секретаря партий­ного комитета, председателя исполнительного комитета и руко­водителя местного отдела ПТУ. Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учетом «рекомендаций» деревенских активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую до­рогу разного рода злоупотреблениям и сведению старых счетов. Кого отнести к кулакам? Кулак «второй» или «третьей» катего­рии? Прежние критерии, над разработкой которых в предыду­щие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутст­вие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обра­щаться к хранящимся в сельсоветах налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информации ОГПУ и к до­носам. В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч серед­няков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как «подкулачники». Их основная вина состоя­ла в том, что они уклонялись от коллективизации. Сопротивле­ние на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) было более активным, чем в небольших дерев­нях Центральной России. Количество выселенных на спецпосе­ление в 1930—1931 гг. составило, по архивным данным, выяв­ленным В.Н. Земсковым, 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека.

Одновременно с «ликвидацией кулачества как класса» неви­данными темпами разворачивалась сама коллективизация. Каж­дую декаду в газетах публиковались данные о коллективизиро­ванных хозяйствах в процентах: 7,3% на 1 октября 1929 г.;

13,2% на 1 декабря; 20,1% на 1 января 1930 г.; 34,7% на 1 фев­раля, 50% на 20 февраля; 58,6% на 1 марта... Эти проценты, раздуваемые местными властями из желания продемонстриро­вать руководящим инстанциям выполнение плана, в действи­тельности ничего не означали. Большинство колхозов сущест­вовали лишь на бумаге.

7. Результат. Голод 1932-1933 года.

Результатом этих процентных побед стала полная и длительная дезорганизация сельскохозяйствен­ного производства. Угроза коллективизации побуждала кресть­ян забивать скот (поголовье крупного рогатого скота уменьши­лось на четверть в период между 1928—1930 гг.). Нехватка се­мян для весеннего сева, вызванная конфискацией зерна, предвещала катастрофические последствия.

В своей статье «Головокружение от успехов», появившейся в «Правде» 2 марта 1930 г., Сталин осудил многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов, «чиновничье декретирование колхозного движения». Он критиковал излишнюю «ретивость» в деле раскулачивания, жертвами которого стали многие середняки. Обобществлению часто подвергался мелкий скот, птица, инвентарь, постройки. Необходимо было остановить это «головокружение от успехов» и покончить с «бумажными колхозами, которых еще нет в дей­ствительности, но о существовании которых имеется куча хва­стливых резолюций». В статье, однако, абсолютно отсутствова­ла самокритика, а вся ответственность за допущенные ошибки возлагалась на местное руководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эф­фект от статьи, вслед за которой 14 марта появилось постанов­ление ЦК «О борьбе против искривления партийной линии в колхозном движении», сказался немедленно- Пока местные партийные кадры пребывали в полном смятении, начался мас­совый выход крестьян из колхозов (только в марте 5 млн. чело­век). К 1 июля коллективизированными оставались не более 5,5 млн. крестьянских хозяйств (21% общего числа крестьян) или почти в 3 раза меньше, чем на 1 марта.

Возобновленная с новой силой к осени 1930 г. кампания хлебозаготовок способствовала росту напряженности, временно спавшей весной. Исключительно благоприятные погодные ус­ловия 1930 г. позволили собрать великолепный урожай в 83,5 млн. т (на 20% больше, чем в предьщущем году). Хлебозаготов­ки, осуществляемые проверенными методами, принесли госу­дарству 22 млн. т. зерна, или в два раза больше, чем удавалось получить в последние годы нэпа. Эти результаты, достигнутые на самом деле ценой огромных поборов с колхозов (доходив­ших до 50—60% и даже до 70% урожая в самых плодородных районах, например на Украине), могли только побудить власти к продолжению политики коллективизации. На крестьян снова различными способами оказывалось давление: районы, сопро­тивлявшиеся коллективизации, отстранялись от промтоварного снабжения; колхозам отдавались не только конфискованные кулацкие земли, но и все пастбища и леса, находившиеся в об­щем пользовании крестьян; наконец, прокатилась новая волна раскулачивания, охватившая на Украине 12—15% крестьянских хозяйств. Реакция крестьян на этот грабеж средь бела дня была ожесточенной: во время хлебозаготовок 1930—1931 гг. отделы ГПУ зарегистрировали десятки тысяч случаев поджогов колхоз­ных построек. Несмотря на это, к 1 июля 1931 г. процент кол­лективизированных хозяйств вернулся к уровню 1 марта 1930 г. (57,5%).

Отобранное у крестьян зерно предназначалось для вывоза, преимущественно в Германию. Эта страна обязалась в рамках торгового германо-советского соглашения, подписанного в ап­реле 1931 г., предоставить Советскому Союзу значительные кредиты (более 1 млрд. марок). В обмен на необходимую для индустриализации технику (с 1931 по 1936 г. половина всей ввозимой в СССР техники была немецкого происхождения) со­ветская сторона брала обязательства снабжать Германию сель­скохозяйственным сырьем и золотом. Добыча этого металла с начала 30-х годов достигла небывалых размеров, прежде всего на Колыме и в районах Крайнего Севера, где в качестве рабо­чей силы использовались заключенные — в основном раскула­ченные крестьяне.

К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои:

снизились поступления зерновых. Власти решили направить в деревню 50 тыс. новых уполномоченных в качестве подкрепле­ния местному аппарату. Из-за неурожая в восточных районах страны особенно суровому обложению подвергли Украину. Ты­сячи колхозов остались полностью без кормов и почти без се­мян. Несмотря на очень посредственный урожай (69 млн. т), во время хлебозаготовок было изъято рекордное количество зерна (22,8 млн. т), из них 5 млн. т пошли на экспорт в обмен на тех­нику. Насильственное изъятие одной трети (а в некоторых кол­хозах до 80%) урожая могло лишь окончательно расстроить производственный цикл. Уместно напомнить, что при нэпе крестьяне продавали всего от 15 до 20% урожая, оставляя 12— 15% на семена, 25—30% — на корм скоту, а остальные 30—35% — для собственного потребления. Правительство, воодушевлен­ное успехами хлебозаготовок, наметило на 1932 г. план в 29,5 млн. т. А на Украине между тем появлялись первые признаки «критической продовольственной ситуации». Этот эвфемизм, употребленный украинским ЦК, на самом деле означал голод.

Назревал и становился неизбежным конфликт между иду­щими на всяческие уловки во имя сохранения части урожая крестьянами, с одной стороны, и властями, обязанными любой ценой выполнить план по хлебозаготовкам, — с другой. Заготовки 1932 г. протекали очень медленно. С началом новой жат­вы крестьяне, часто в сговоре со своими руководителями, стре­мились пустить в употребление или припрятать все, что только можно. Власти тотчас же вознегодовали по поводу «разбазари­вания народного богатства». 7 августа 1932 г. был издан закон, позволявший приговаривать к высылке сроком до 10 лет за ущерб наносимый колхозу. Осенью 1932 г. правительство со­бралось нанести решительный удар по колхозникам, которые, по словам Сталина, целыми отрядами выступали против Совет­ского государства. В соответствии с законом от 7 августа и статьей 58 Уголовного кодекса (которая позволяла осудить вся­кого, кто совершил какое-либо действие, подрывающее совет­скую власть) десятки тысяч колхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количества колосьев ржи или пшеницы. О размахе репрессий может свидетельствовать секретный циркуляр, датированный 8 мая 1933 г. В нем указы­валось на необходимость навести порядок в произведении аре­стов, совершаемых кем попало, разгрузить места заключения и в течение двух месяцев снизить общее число заключенных с 800 до 400 тыс. человек. Репрессиям подвергались не только рядовые колхозники, но и председатели колхозов. Только за W1 г. 36% из них были смещены с должностей, и почти всем было предъявлено обвинение в антигосударственной деятельно­сти, направленной на саботаж хлебозаготовок. Чистка косну­лась и партийцев — примерно треть из них пострадала. Продот-ряды, осуществлявшие заготовки, совершали настоящие кара­ульные экспедиции, прежде всего в зерновых районах. В своих Действиях они не останавливались даже перед изъятием всего колхозного зерна, в том числе выделенного на семена и оплату работу. Результатом этих действий был страшный голод, от которо­го погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. чело­век. В отличие от 1921 г., когда голод был официально признан и власти обратились за международной помощью, на этот раз существование «критической продовольственной ситуации» в 'украинской деревне полностью отрицалось правительством. Сведения о массовом голоде скрывались даже внутри страны. В наиболее пострадавших районах воинские подразделения сле­дили за тем, чтобы крестьяне не покидали свои деревни. В ито­ге массового ухода из деревень, как в 1921—1922 гг., не про­изошло.

8. Следствия. 1933-1936 год.

После этой катастрофы правительство признало необходи­мость пересмотра методов проведения заготовок. Были пред­приняты шаги по централизации и объединению разрозненных органов в единый Комитет по заготовкам (Комзаг), подчиняв­шийся непосредственно Совету Народных Комиссаров. Этими действиями руководство признало первостепенную значимость ежегодной хлебозаготовительной кампании, являвшейся, по словам Кирова, концентрированным выражением всей полити­ки в деревне, пробным камнем нашей силы и слабости, силы и слабости наших врагов. Были произведены также преобразова­ния в структуре органов управления. Создавались политотделы, состоящие из проверенных людей, имеющих все основания «гордиться» своим богатым опытом работы, чаще всего в орга­нах госбезопасности или в армии. Политотделы руководили де­ятельностью машинно-тракторных станций, являвшихся основ­ными органами контроля за сельскохозяйственным производст­вом, а также «присматривали» за местными партийными инстанциями, считавшимися чересчур либеральными по отно­шению к крестьянам.

Наконец, по Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязательного налога, взимаемо­го государством и не подлежащего пересмотру местными вла­стями. Эта мера в принципе должна была защитить колхозы от бесконтрольных многократных обложений, произвольно назна­чаемых местными властями. Но на самом деле, не снижая раз­мера отчислений в пользу государства, постановление лишь утяжелило участь крестьян. В придачу к налогу колхозники обязывались оплачивать натурой услуги, предоставляемые им через МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% хлебозаготовок. Сверх того государство полное стью брало на себя контроль за размерами посевных площадей и урожая в колхозах, несмотря на то что они, как предполага­лось по их уставу, являлись социалистическими кооперативами и подчинялись только общему собранию колхозников. Размер государственного налога при этом определялся исходя из жела­емого результата, а не из объективных данных.