138463 (766683), страница 4
Текст из файла (страница 4)
В период возникновения споров с докетами и гностиками стал необходим ясный и строгий ответ. Первым, кто попытался его дать, был, по всей видимости, Ориген. Эсхатология Оригена с самого начала встретила яростное сопротивление, что было во многом справедливо, и его учение о Воскресении стало, вероятно, главной причиной, по которой было подвергнуто сомнению его православие. Сам Ориген никогда не претендовал на официальную авторитетность своего учения. Он просто предложил некоторое объяснение, которое должно было пройти испытание и проверку в сознании Церкви. Для него недостаточно было сослаться на Божественное всемогущество, как порой делали предшествовавшие авторы, или просто процитировать соответствующие места из Священного Писания. Нужно было показать, как учение о Воскресении вписывается в общую концепцию человеческого бытия и предназначения. Ориген пытался проложить "средний путь" (via media) между плотским толкованием, которое давали "простецы" (simpliciores), и отрицанием докетов: "fugere se et nostrorum carnes, et haereticorum phantasmata", по выражению бл. Иеронима. В результате обе стороны остались неудовлетворенными и даже были оскорблены.
Всеобщее Воскресение есть воистину догмат веры. Восстанут все, и будет сохранена индивидуальность тел. Однако для Оригена это не предполагает тождественности материальной субстанции или статуса. Тела в самом деле обновятся и преобразятся в Воскресении. Но восставшее тело в любом случае будет телом "духовным", а не плотским. Ориген берет сравнение апостола Павла. Плотское тело, принадлежавшее человеку в земной жизни, покоится в земле, как посеянное зерно, и распадается. Одно сеется, иное же восстает. Рождающая сила не угасает в мертвом теле, и в назначенный срок, словом Божиим будет восставлено к жизни новое тело, подобно ростку, пробивающемуся из зерна. Некое телесное начало сохраняется и остается нетронутым смертью. Термин, использованный Оригеном, явно аристотелевский – "вид" или "форма". Но не душу Ориген рассматривает в качестве формы тела. Скорее, это некая потенциальная телесность, присущая каждой душе и каждому человеку. Это оформляющее и жизнетворное начало в теле, зерно, способное произрасти. Ориген также использует термин "семеной логос", ratio seminalis. Невозможно ожидать, чтобы в воскресении было восстановлено все тело, поскольку материальная субстанция слишком быстро изменяется, ни на день не пребывая в теле одинаковой, и поэтому тело никогда не сможет вновь обрести прежнюю целостность. Материальная субстанция в воскресших телах будет иной, нежели в этой жизни. Однако тело будет тем же, подобно тому как наше тело остается одинаковым в течение жизни несмотря на все изменения в его материальном составе. И опять-таки, тело должно быть приспособлено к окружающим условиям жизни, и потому очевидно, что в Царствии Небесном тела просто не могут быть такими же, как здесь, на земле. Индивидуальная самотождественность сохраняется потому, что не разрушается "эйдос" тела. В этом состоит principium individuationis [принцип индивидуации]. Для Оригена "само тело" есть лишь этот жизненный принцип. Его эйдос близок аристотелевскому понятию энтелехия. Но у Оригена эта "форма" или рождающая сила неуничтожима, что и делает возможным построение учения о воскресении. Этот "принцип индивидуации" есть также principium surgendi. В каждом конкретном теле материальные частицы объединены и организованы именно этой индивидуальной "формой", или логосом. Поэтому, из каких бы материальных частиц ни состояло воскресшее тело, психофизическая индивидуальность совершенно не повреждается, так как неизменной остается рождающая сила. Ориген полагает, что устойчивость индивидуального бытия в достаточной мере определена самотождественностью жизненного начала.
Эта мысль неоднократно повторялась позднее, особенно под влиянием переосмысленных идей Аристотеля. В современном католическом богословии все еще остается открытым вопрос о том, в какой степени признание материальной тождественности воскресших тел умершим относится к существу догмата. Это скорее проблема метафизического толкования, нежели вопрос веры. Можно даже предположить, что Ориген в данном случае выражает не столько свое собственное мнение, сколько распространенные в то время воззрения. Безусловно, в эсхатологии Оригена много спорного. Его идеи нельзя рассматривать как связную систему. В частности, нелегко примирить его "аристотелевскую" концепцию воскресения с теорией предсуществования душ или же с мыслью о периодической циклической смене миров и об окончательном уничтожении материи. Далеко не полностью согласуется его теория Воскресения и с учением о "Всеобщем апокатастазисе". Многие эсхатологические идеи Оригена могут ввести в заблуждение. Однако его размышления об отношении между плотским телом, данным нам в этой жизни, и вечным телом после воскресения стали важным шагом к синтетической концепции Воскресения. Главный противник Оригена, св. Мефодий Олимпийский, по-видимому, плохо его понял. В своей критике св. Мефодий доходил до полного отвержения всей концепции эйдоса. Разве форма тела не столь же изменчива, сколь и материальная субстанция? Неужели форма действительно переживает тело, или же она все-таки растворяется и разлагается, когда тело, формой которого она является, умирает и прекращает существовать как целое? Так или иначе, тождественность формы не есть гарантия тождественности личности, если весь материальный субстрат полностью изменяется. Для св. Мефодия "форма" означала просто внешний облик тела, а не внутреннюю жизненную силу, как для Оригена. Поэтому большинство его возражений бьет мимо цели. Однако его акцент на целостности состава человека был существенным дополнением к порой чрезмерному оригеновскому формализму.
Св. Григорий Нисский в своем эсхатологическом учении попытался соединить эти две концепции, примирить правду Оригена и правду Мефодия. И эта попытка синтеза представляет исключительную важность. Св. Григорий исходит из эмпирического единства тела и души, которое разрушается в смерти. Тогда тело, отрезанное от души, лишенное своей "жизненной силы", которая содержит и связывает воедино элементы тела при жизни, распадается и вовлекается в общий круговорот материи. Сама же материальная субстанция при этом не уничтожается – умирает лишь тело, но не его элементы. Более того, в самом распаде частицы тлеющего тела сохраняют в себе определенные "знаки" или "отпечатки" их прежней связи с собственной душой. И точно так же в каждой душе сохраняются, как на кусочке воска, определенные "телесные отпечатки" – знаки единства. Благодаря некой "силе узнавания" даже в смертном разделении душа каким-то образом пребывает близ элементов своего разложившегося тела. В день воскресения каждая душа по этим двойным знакам способна будет "узнать" родные частицы. В этом и состоит "эйдос" тела, его "внутренний образ", или "тип". Св. Григорий сравнивает этот процесс восстановления тела с произрастанием зерна и с развитием человеческого плода. Он резко расходится с Оригеном в вопросе о том, какова будет субстанция тел по воскресении, и примыкает здесь к св. Мефодию. Если бы новые тела целиком составлялись из новых элементов, это "было бы не воскресением, но скорее созданием нового человека". Воскресшее тело будет восстановлено из его прежних элементов, отмеченных или запечатленных душой при ее вселении в тело – иначе это просто будет другой человек. Вместе с тем, воскресение – это не простое возвращение, оно ни в коей мере не будет повторением нынешнего существования. Такое повторение в самом деле было бы "бесконечным несчастьем". В воскресении человеческая природа будет восстановлена не к нынешнему, но к нормальному или "первоначальному" своему состоянию. Строго говоря, она впервые будет приведена в то состояние, в котором должна была пребывать, если бы не совершилось грехопадение и грех не вошел в мир, но которое никогда еще не осуществлялось в прошлом. И все, что связано в человеческом бытии с неустойчивостью, не столько возвратится, сколько усовершенствуется. Это будет новый способ человеческого существования. Человеку предстоит вознестись к вечности, когда образ времени прейдет. И в восстановленной телесности упразднится всякая текучесть и всякое изменение. Это будет не только ¢pokat£stasij, но "recapitulatio". Исчезнет излишек зла, иже есть от греха. И в этом не будет никакой потери. Полнота личности не повредится, ибо этот излишек совершенно не принадлежит к личности. Так или иначе, не все восстановится в человеческом естестве. Для св. Григория материальная тождественность тела после воскресения и тела смертного означает скорее предельную реальность прожитой жизни, которая должна перенестись в будущий век. И здесь он вновь расходится с Оригеном, для которого наша эмпирическая, земная жизнь представляла собой лишь переходный этап, подлежащий в конце концов забвению. Для св. Григория единственно важным моментом была тождественность формы, т.е. цельность и устойчивость индивидуального бытия. Он придерживается все того же "аристотелевского" понимания уникальной и тесной связи индивидуальной души и индивидуального тела.
Сама идея этой уникальности коренным образом изменяется в христианском умозрении по сравнению с дохристианской греческой философией. В греческой мысли это была "скульптурная" уникальность, выкристаллизовавшийся и застывший в неподвижности образ. В христианском опыте это уникальность прожитой и пережитой жизни. В первом случае это было вневременное тождество, во втором – уникальность во времени. Сам феномен времени в этих двух случаях понимается совершенно по-разному.
IV. Время, вечность и Искупление
Греческая философия не знала и не была готова признать какой-либо переход от времени к вечности. Временное представлялось eo ipso преходящим. То, что случается во времени, никогда не сможет стать присносущим. То, что рождается, неизбежно должно умереть. Сохраняется лишь нерожденное, не имеющее происхождения. Все же, что имело начало, будет иметь конец. Только то, что не имело начала, может быть постоянным или "вечным". Поэтому для греческого философа признание грядущего бессмертия предполагало одновременно идею о вечном предсуществовании. Весь смысл исторического процесса тогда заключается в своего рода нисхождении из вечности во время. Судьба человека вырастает из неких врожденных зачатков и не зависит от его творческих достижений. Для грека время представляло собой просто более низкий, ущербный способ существования. Строго говоря, во времени ничто не создается и не достигается, как нет в нем ничего, что могло бы быть создано или достигнуто. "Вечные" и неизменные реальности лишь как бы "проецируются" в низшую область. В этом смысле Платон называл время "подвижным образом вечности". Платон имел в виду астрономическое время, т.е. вращение небесных сфер. Здесь нет никакого настоящего движения вперед. Напротив, время "подражает" вечности и "вращается в соответствии с числовыми законами", просто чтобы насколько возможно уподобиться вечному. Время и есть лишь это постоянное повторение самого себя. Основная идея здесь – отражение, а не осуществление. Ибо все, что действительно достойно существования, уже существует в наиболее совершенной форме прежде всякого времени, в статической незыблемости вневременного, и к этой совершенной полноте нечего добавить. Следовательно, все, что случается во времени, должно быть исключительно преходящим. Все совершенно и законченно, и нет ничего, что нужно было бы усовершенствовать или закончить. И потому время, это круговращение начал и концов, есть бессмысленное и изнурительное бремя. Греческая мысль не знает творческого долга. Вершиной совершенства представляется бесстрастие или даже безразличие мудреца. Мудреца не трогают и не беспокоят все эти временные изменения. Он знает, что все происходит в соответствии с вечными и нерушимыми законами, что все имеет свою меру. Среди нагромождения событий он учится созерцать неизменную и вечную гармонию Космоса. Античный философ из времени мечтает о вечности. Он мечтает убежать из этого мира в мир иной, неподвижный, незыблемый и бесстрастный. Отсюда – чувство рока, которое было столь распространено до Христа. Это было вершиной и пределом античной философии. Временная перспектива оставалась для нее навеки закрытой. Вместе с тем, Космос вечен, а значит, космическим "вращениям" не будет конца. Космос периодичен, как часы. Высший символ жизни есть повторяющийся круг. Как выразился Аристотель, "круг есть совершенная вещь" – и только круг, а не прямая. "Это объясняет также и распространенное мнение о том, что человеческие дела образуют круг и что круг присутствует во всех других вещах, которым свойственно естественное движение, как рождающихся, так и умирающих. Это оттого, что все другие вещи разделены временем, а потому кончаются и начинаются как бы сообразуясь с кругом; ибо даже само время, как полагают, есть круг". Очевидно, что это понимание основано на астрономических наблюдениях. В самом деле, движения небесных тел периодически повторяются. Тела проходят полный круг вращения за определенный период ("Великий год"). Затем наступает повторение, новый круг, или цикл. Во времени нет движения вперед, есть лишь "вечное возвращение", циклофория. Пифагорейцы, по-видимому, были первыми, кто ясно учил о точном повторении. На эту пифагорейскую концепцию ссылается Евдем: "Если верить пифагорейцам, тогда однажды я снова буду читать вам здесь, с той же палкой в руках, и все вы, как в этот самый момент, будете сидеть передо мной, и точно таким же образом все остальное повторится снова". У Аристотеля эта периодическая концепция Вселенной приняла строгую научную форму и была развита в стройную систему физики. Позднее идея периодического возвращения была воспринята стоиками.
Ранние стоики учили о периодическом распаде и последующем palingenesis’е всех вещей, когда каждая мельчайшая деталь будет в точности воссоздана. Снова будет жить Сократ, сын Софронискоса и Фенареты, и он опять женится на Ксантиппе и вновь будет предан Анитом и Мелетом. Ту же идею находим у Клеанфа и Хрисиппа, у Посидония, Марка Аврелия и всех остальных. Это возвращение стоики называли "всеобщим восстановлением". И это был явно астрономический термин. Конечно, какое-то различие будет, но совершенно никакого прогресса. Все точки окружности в равной мере относительны. Это своего рода космический perpetuum mobile. Всякое индивидуальное бытие безнадежно вовлечено в это вечное космическое круговращение, в этот космический ритм, в эти "астральные течения" (именно это греки называли "судьбой", или "роком"; vis positionis astrorum). Следует иметь в виду, что это точное повторение миров не обязательно предполагает продолжение индивидуального бытия, сохранение и продолжение жизни отдельных людей, личное бессмертие. Вселенная в числовом отношении всегда остается одинаковой, и каждый новый мир будет в точности и до мелочей воспроизводить предыдущий. Однако, строго говоря, для этого вовсе не требуется сохранение индивидуального бытия. Одинаковые причины неизбежно вызовут одинаковые следствия. Ничего подлинно нового произойти не может. Продолжается бытие Космоса, но не бытие отдельного человека.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
