138001 (766393), страница 8
Текст из файла (страница 8)
Почему же автор Евангелия от Матфея, который был евреем, упустил такую важную деталь? Но упустил ли или устранил намеренно? Еще раньше, при распятии Иисуса, Матфей внес свои коррективы в предание, чтобы подогнать его под ветхозаветные пророчества. Вместо «вина со смирною» (Мк 15:23), которое давали распятым, чтобы опьянить их и этим заглушить их боль (ВТ Санг 43а; Бамидбар-рабба, 10), у Матфея появляется «уксус, смешанный с желчью» (27:36) с намеком на псалом 68:22. К упоминанию о разодранной завесе в храме Матфей прибавляет описание природных катаклизмов, сопровождавших смерть Иисуса (27:51–53; ср. Мк 15:38), приписывает сотнику и всем присутствовавшим на распятии чувство страха (27:54; ср. Мк 15:39) и в то же время опускает некоторые детали, например, указание на час распятия Иисуса (ср. Мк 15:25).
Также обработал и дополнил Матфей и предание о воскресении Иисуса. Ядром его версии служит рассказ о том, как иудейские старейшины, боясь пропажи тела Иисуса и различных спекуляций со стороны его учеников, добились, чтобы у гробницы распятого была выставлена охрана (27:62–66). Стража эта упоминается только Матфеем[33], — и есть все основания считать, что рассказ о ней возник как христианская контрверсия в ответ на слухи, распущенные их противниками, что ученики Иисуса похитили его тело из гробницы. Матфей был очень обеспокоен этими слухами («и пронеслось слово сие между иудеями до сего [дня]» 28:15), которые, вероятно, сами по себе возникли как ответная реакция иудаистов на растущую христианскую проповедь. То есть, и сами слухи, и версия Матфея — явления относительно поздние. Пока чудесная весть о исходе Иисуса из гроба вращалась в кругу первых галилейских христиан, ей верили без всяких особых доказательств. Первоначальное предание не предусматривало охраны гробницы. Но когда христианская проповедь расширилась и стала раздражать иудеев, возник слух о похищении тела Иисуса учениками. В ответ на это христиане были вынуждены скорректировать свое предание, вставив в него рассказ о страже у гроба — затем, чтобы показать, что похищение тела было невозможно.
Конструкция этого рассказа искусственна и неуклюжа. Описав, как на глазах у потрясенных стражников ангел, сошедший с небес, отвалил камень, закрывающий вход в гробницу, Матфей продолжает: «...некоторые из стражи, войдя в город, объявили первосвященникам о все бывшем. И сии, собравшись со старейшинами и сделавши совещание, довольно денег дали воинам...» (28:11–12). Возникает вопрос: если речь идет о римских воинах, то почему они не идут прямо к своему непосредственному начальнику Пилату, а доверительно общаются с иудейскими храмовниками и терпеливо дожидаются их решения? Эту несообразность позже заметил и исправил автор апокрифического Евангелия от Петра, который в своем рассказе отправил стражников вместе с их командиром-центурионом прямиком в преторий римского наместника (11.45). Хотя автор этого апокрифа, будучи, как говорилось, греком, не знал еврейский погребальный обряд, он все же имел понятие об армейской субординации. Но вернемся к Евангелию от Матфея: «...довольно денег дали воинам и сказали: скажите, что ученики Его (Иисуса. — Б. Д.), придя ночью, украли Его, когда мы спали; и если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его и вас от неприятности избавим. Они, взяв деньги, поступили, как научены были.» (28:12–15). По Матфею получается, что подкупленные стражники успешно оправдались перед Пилатом с помощью отговорки, что они уснули на посту. Евангелист, похоже, совершенно забыл о суровости дисциплины в римских войсках. За подобный проступок полагалась не много и не мало как смертная казнь, и можно не сомневаться, что такой требовательный, судя по «Иудейским древностям», военачальник как Пилат не дал бы здесь никакого спуску. Тем более, что он не поверил бы ни одному слову стражников, если бы они объяснялись так, как представляет Матфей. Еще Тертуллиан (II-III вв.) обратил внимание на внутреннее противоречие в словах стражников: если тело Иисуса похитили, когда они спали, то как они могут утверждать, что похитителями были именно ученики? Очевидно, что в рассказе Матфея концы не сходятся с концами.
Выше мы уже говорили о том, что у иудеев запрещалось хоронить казненного преступника как обычного умершего. То, что тело Иисуса оказалось в отдельной частной гробнице, могло случиться только при условии, что иудейские старейшины, которые истово добивались и неотступно следили за казнью Иисуса, после его смерти успокоились, удалились и утратили контроль за происходящим. Так что весь эпизод со стражей в Евангелии от Матфея — позднейшая неудачная выдумка. Старейшинам не нужно было охранять гробницу; они бы не допустили, чтобы тело Иисуса вообще там оказалось.
Таким образом, воскресная глава Матфея — это обработка первоначального предания, произошедшая в обстановке острой полемики с иудаистами. Поэтому-то и было опущено упоминание об ароматах, которые несли к гробнице галилейские женщины. В соответствии с новой версией, к гробнице Иисуса с самого начала было приковано всеобщее внимание, и все следили за ее целостностью. Оттого и галилейские женщины, по Матфею, пришли не закончить погребальный обряд, а «посмотреть гроб» (28:1).
Что же касается Луки, то, по всей видимости, он вовсе не был отягощен полемикой с неверующими и лишь собирал сообщения о чудесных явлениях воскресшего Иисуса тем или иным людям. Значительное место в его воскресном повествовании уделено явлению Христа двум второстепенным, до этого совершенно незаметным членам раннехристианской общины. Одним из этих людей был Клеопа (сокращенное от Клеопатрос), возможно, грек по национальности. Рассказ такой занимает половину всей 24-й главы! Понятно, почему Луке так пришелся по душе этот эпизод. Он сам был христианином второго призыва и не принадлежал к апостольской верхушке. Он видел в Клеопе как бы себя самого[34].
Такое изложение воскресных событий нетипично для христианской проповеди. Обычно рассказывалось о явлении воскресшего Христа сначала Петру, затем двенадцати апостолам вкупе, а затем уже всем остальным (1 Кор 15:5–8). Лука отчасти сохранил эту «иерархию явлений» (24:1–12, 36–53), но значительно потеснил ее особым, нигде больше не упоминаемым рассказом о явлении Христа двоим ученикам по дороге в Эммаус. Впечатление такое, что Лука вставил этот эпизод в канву более раннего предания, причем вставка съела часть этого предания. В частности, пропал рассказ о явлении воскресшего Иисуса апостолу Петру; осталась лишь глухая обмолвка об этом в стихе 24:34.
До какой степени Лука был некритичен в подборе воскресного материала показывает его глубокая убежденность в том, что мертвых можно вернуть к жизни. Эту убежденность, помимо прочего, поддерживала общая путаница в понятиях «мертвый»–«живой». В Деяниях апостолов (20:7–12) Лука рассказывает об одном таком случае оживления, произошедшем буквально на его глазах. Апостол Павел привел в чувство упавшего из окна юношу Евтиха, который, по-видимому, просто потерял сознание («ибо душа его в нем» — 20:10). И все-таки автор считает, что юноша был «поднят мертвым» (20:9).
Итак, Матфей и Лука, каждый со своей стороны, обрабатывали первоначальное предание в его такой важнейшей и принципиальной части, как воскресение Христа. Другими словами, в 1-м и 3-м Евангелиях мы видим этот рассказ переделанным и искаженным. Но, может быть, первоначальное предание содержится в самом раннем Евангелии от Марка? Ведь оно и считается самым ранним именно в сравнении с Евангелиями от Матфея и Луки, где та же самая традиция нагружена последующими наслоениями. Но у Марка этих наслоений нет, они не ощущаются.
Не ощущаются вплоть до последней главы. Тут мы подходим к самому интересному, таинственному и интригующему. Рассказ о воскресении Иисуса в Евангелии от Марка был, но не сохранился. Точнее, он не сохранился в своем полном виде. Исследователи давно установили, что подлинный текст Марка продолжается до стиха 16:8, где говорится о бегстве от гробницы объятых ужасом галилейских женщин после того, как они нашли ее пустой и говорили с неким юношей (ангелом?), объявившим, что Иисус воскрес. Дальнейшие стихи до конца главы и всего Евангелия (16:9–20) не принадлежат перу этого евангелиста. Доказательство тому — их отсутствие в древнейших манускриптах[35]. Стихи эти — позднейшая вставка, составленная как компиляция соседних Евангелий. Упоминание о явлении Иисуса Марии Магдалине (16:9–11) возникло под влиянием Евангелия от Иоанна (20:1–18)[36], причем замечание о семи бесах, изгнанных из Магдалины, заимствовано у Луки (8:2), сообщение о явлении Иисуса «двум, когда они шли в селение» (16:12) — сокращение известного рассказа Луки (24:13–33), и так далее. В современных критических изданиях Нового Завета этот текст берется в скобки как интерполяция.
Несомненно, у самого Марка имелся свой эпилог (ведь он не мог оборвать рассказ на полуслове!), но по каким-то причинам этот эпилог исчез и был заменен имеющейся компиляцией. Предполагают, что эпилог Марка был просто утерян, а позднейшая вставка появилась как попытка его восстановления, пусть и неудачная. Но и Матфей, и Лука очевидно знали этот эпилог, — ведь до этого они почти слово в слово следовали Марку (точнее, традиции, изложенной Марком), — однако того и другого этот эпилог не устроил, почему они и занялись его обработкой. Напрашивается мысль, что первоначальный эпилог Марка был устранен сознательно. Что же там содержалось такого незамечательного и невыдающегося, что в конце концов перестало устраивать церковь? О явлениях воскресшего говорилось невнятно? Скороговоркой? Не приводилось конкретных фактов? Догадки и предположения тут могут быть самые разные.
Оговоримся, однако, что реконструируя ранние христианские рассказы, мы вовсе не ставим знак равенства между ним и исторической реальностью. По крайней мере, не делаем этого без соответствующей проверки. В любом историческом источнике, а в религиозном особенно, с самого начала содержится известный круг мифологем, присущих данному времени. Другое дело, что сравнительный анализ канонических и апокрифических сказаний об Иисусе показывает, что христианское предание развивалось в сторону все большей мистификации. В ранних сказаниях гораздо меньше элементов чудесного, сверхъестественного, меньше теологической нагрузки, сказания эти менее искусственны, менее «приглажены», в них больше натурального, исторического, палестинского. Поэтому-то так важно докопаться до первоначального рассказа, установить его хотя бы основные черты.
Рассмотрим еще раз последние главы Матфея и Луки. Если опустить в них уже упомянутые рассказы о стражниках (Мф 28:11–15) и о явлении Иисуса ученикам, идущим в Эммаус (Лк 24:13–35), мы получим в целом идентичное повествование, в котором евангелисты, хотя и с некоторыми отклонениями каждый в свою сторону, в целом следуют единой традиции. Начало 16-й главы Марка также принадлежит этой традиции. Мы видим, что она состоит из нескольких последовательно сменяющих друг друга эпизодов:
1) приход к гробнице Иисуса галилейских женщин (Мф 28:1; Мк 16:1–4; Лк 24:1–3);
2) явление им ангела или ангелов с известием о воскресении Иисуса (Мк 16:5–6; Лк 24:4–7); Матфей в соответствии со своей особой версией пишет здесь о трепете стерегущих гробницу и вставляет сообщение о еще одном землетрясении (Мф 28:2–6)
3) особое указание ангела, что воскресший ожидает учеников в Галилее (Мф 28:7; Мк 16:7); Лукой это передано как то, что Иисус говорил о своем будущем воскресении, будучи еще в Галилее (24:7), но в данном случае Лука, возможно, либо неправильно понял свой источник, либо сознательно его переделал.
4) возвращение женщин. Этот эпизод передается по-разному. Марк говорит, что женщины «никому ничего не сказали, потому что боялись» (16:8); Лука сообщает, что женщины рассказали обо всем апостолам, но те им не поверили (24:10–11); Матфей же описывает внезапное явление возвращающимся женщинам самого Иисуса, который еще раз напоминает о грядущей встрече в Галилее (28:8–10).
Хотя сообщение Марка больше походит на первоначальный рассказ, все же нужно допустить, что апостолы каким-то образом узнали о возвещении ангела. Возможно, об этом говорилось далее, в утраченном эпилоге Евангелия от Марка. То, что апостолы исполняют повеление ангела и идут в Галилею навстречу Иисусу и наконец находят его на некоей горе, рассказывает только Матфей (28:16–20)[37]. Что писал в данном случае Марк, нам теперь неизвестно. Лука решительно отвергает эту «галилейскую версию» и повествует о явлениях Иисуса в Иерусалиме, откуда же вскоре он и вознесся на небо (Лк 24:36–53; Деян 1:4–11). Однако то, что встреча воскресшего Иисуса с апостолами на их родине предсказывается еще в стихе 14:28 Евангелия от Марка, а также описывается в 4-м не-синоптическом Евангелии, лишний раз убеждает, что речь о Галилее возникла тут не случайно и имела свое продолжение.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
