79902 (763818), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Надо полагать, не известному нам автору так же, как и Логофету, были мало важны внешние, зрелищные детали пережитого блаженным Андреем, но зато он сугубо внимателен к задаче воссоздания духовной обстановки, иконологического описания внутренней сути случившегося и вместе с тем к утверждению реальной, а не призрачной природы события. И осознание этой реальности нисхождения сверху и умозрения снизу наполняет оратора чувством восторга, с которым он в собственном монологе размышляет далее о происшедшем чуде:
«Поистинне дивно чюдо тогда бе на небеси, яко небесная Царица к земным низхожаше! дивно чюдо на небеси, яко пребываай в небесных церквах в рукотвореную прииде! дивно чюдо на небеси, яко пребываяй в нетленных во здании тленнем небесному Царю приношаше молитвы за верныи тогда народ и за все православное христианьство! дивно чюдо на небеси, како невидимо тленных невещественым сподобляа и осеняше божественым покровом светозарнаго ам(о)фора! дивно чюдо на небеси, како невидимая сходителне показоваше Себе и Своему угоднику! дивно чюдо тогда бе сподобившимся сицевая зрети видимым невидимую и земным небесную!»[xxxi].
Как это облечённое в декоративную форму размышление напоминает риторические пассажи Епифания Премудрого! Вот, например, объяснение последним цели своего труда над жизнеописанием преподобного Сергия Радонежского»:
«Да не забвено будет житие святого тихое, и кроткое, и незлобивое! да не забвено будет житие его чистое, и непорочное, и безмятежное! да не забвено будет житие его добродетельное, и чюдное, и преизящное! да не забвены будут многыя его добродетели и великаа исправлениа! да не забвены будут благыа обычаа и добронравныя образы! да не будут бес памяти сладкаа его словеса и любезныа глаголы! да не останет бес памяти таковое удивление, иже на нем удиви Бог милости своя!»[xxxii].
Право, та же манера нагнетания смысла и пафоса посредством сложного повтора! Аноним, очевидно, ничуть не хуже владел этим приёмом.
Воздав хвалу божественному явлению, он вновь возвращается к описанию внутреннего состояния визионера, при этом дав понять читателю, что в момент чуда у последнего открылось не только духовное зрение, но и слух, так что созерцая тот внимал ещё и молитвам Пресвятой Богородицы и Церкви:
«Сицевая таинства съзерцая, блаженый Андрей приемлет сообещника таковым и ученика своего, блаженаго Епифаниа, молитвы действом отверзает тому умная очеса и зрителя таинству показает: сам же весь изступаше умне к таковым, весь изменяшеся преславным и чюдным некако изменением, весь таковаго таинства бывая, весь тамошним светом осияем, весь пременяем мыслене будущею светлостию, весь сладости небесныя исполняем, навыцаше же таинства некаа будущаго века, невещественых торжества, праведных ликованье, неописуемыя праздникы, невмещаемыя слухом ушес и взытием сердца неемлемыи. К сим же ощющаше некако и глаголы молитве Богородица, еже творяше к Сыну своему и Богу нашему за сущий тогда народ и за все православие: “Царю небесный, глаголаше, и всем Творче, яже и выше и доле, приими моление мое и помилуй всякого человека, благочестно с любовию славяща и прославляющаго Тя, и имя Твое святое призывающа и величяющаго Тя, почитающа именем моим! помилуй и приими молитву тех и обеты источая милостивно, комуждо полезная, в ныне сущий и грядущий век; и всяко место и храм, идеже совершается память имени моего, святи сие и прослави по велицей Своей милости!”
Возвесели же ся и церкви, зря и слыша таковая, и просвещашеся, и поступаше болшими таинствы, вопиа Царици гласы неглаголаными: “Величит, глаголя, слава моя небесную Царицю, яко преклонися милостивне и вместися в мое смирение; и се бо отселе сугубо прославляюся во вся роды, яко сътвори со мною величие чюдно святое Тоя и сладчайшее имя, и милость свою истачаше в род и род на моя чада, благочестивый народ, иже со страхом почитающих чюдныя Еа праздники и страшная чюдеса, и крепостию мышца своея вознесет державу царствиа тех, и расточит мыслию сердец въстание инопленных язык, такоже и бесовское насилие отженет со страстным собором, и различие недуг стужающих душа и телу, восприимет же тех мыслено, помянувше завет Свой, иже древле обещающим Ея божественое имя христоименитым людем, новому Израилю, в семени их до века”. Сиа церкви аще не глаголы, но вещьми прославляаше пречистую Богородицю»[xxxiii].
Древнерусский панегирист, будто бы знакомый с традицией средневековой западноевропейской литургической драмы[xxxiv], воссоздаёт картину бывшего в виде мистериального акта, в котором звучат монологи Богоматери как заступницы за людей, почитающих и прославляющих Сына Божия, и Церкви как дома и средоточия уповающих на Неё «христоименитых» чад. При этом уместно заметить, что молитва Богоматери в анонимной похвале, очевидно, текстуально больше связана с молитвой Богородицы из Проложной памяти Покрову, а не с вариантом Логофета. Кроме того, сравнительно с тем и другим текстами Аноним просительное содержание молитвы развивает богословски: посредством характеристики действий народа Божия достойных моления о нём со стороны Небесной Царицы и милости по отношению к нему со стороны Небесного Царя. И замечательно, что этому содержанию конгениальна последующая молитва Церкви, — в сущности, краткое изложение учения о единстве Пресвятой Богородицы и поклоняющихся Ей чад Христовых, то есть учения о Церкви как торжествующем Доме Божием. Причём надо обратить внимание именно на мариологический характер интерпретации данного учения древнерусским мыслителем (эта богословская тема, между прочим, получила развитие в Беседе на Успение св. Григория Паламы[xxxv], известной на Руси[xxxvi]).
Следующий фрагмент рассказа о видении блаженного Андрея представляет собой описание плодов духовного воздействия покрова Богородицы, воссиявшего над людьми:
«Божественый же Андрей зряше честный Еа амфор паче солнца сиающь, имже покры и осени вся сущая люди в честней церкви, и разделяше комуждо потребная дары: ового осеняше от зноя страстей; овому же источаше свет божественый радости духовныя; ового потвержаше к добродетелному пути; иного же на покаяние наставляше; прочих же от съдержащая язя свобожаше и томимым от духов лукавых оцещение дароваше, в всех полезное прошение исполняа, небесными дарми обогащая и светом просвещая Своеа милости; Своего же угодника Андрея к подвигом укрепляаше и труды облегчааше, въставляше тому пламень желаниа, еже въдворитися съ святыми, предъидущими и последующими Той, и с Нею быти и въ векы пребывати, отложив завесу плоти, мняше же ся и той изступив изменением, ветействуя мыслене, Бoгopoдици благодарныя гласы слагая и похвалы и подобное славословие и достойныя песни о таковем таинстве»[xxxvii].
Таким образом, в этом описании вновь кратко изложено богословие единства Церкви земной и небесной, учение о том, что под святым омофором Матери Божией людям подаются разнообразные духовные дары и блага.
Завершается рассказ Анонима о явлении Пресвятой Богородицей блаженному Андрею своего распростёртого над людьми покрова монологом самого визионера, в котором он, молитвенно обращаясь к Небесной Царице как к Владычице, утверждает реальность своей встречи с Нею и внятность Её созерцания в отличие от известных ветхозаветных — «сеновных» — предзнаменований о Ней:
«Днесь, глаголя, о Владычице, иже древле слухом слышах, ныне же очи мои видеша Тя, не якоже Моисий первее в сени в пламени цветущаа купины и посыхающа, но воистинне и существене; днесь, о Владычице Богородице, видех Тя: иже преже в начертании образа Твоего мыслене зрех, ныне же и чювственыма очима и душевныма узрех Тя не якоже Иаков первее протяжанием лествица до небеси и на главе той Бога утвержена, но яко уже Бога рождшу и в небесное царство к Нему преселшуюся и к нам сходително сниде; днесь, о Владычице Богородице, видех Тя не якоже Данил первее величством горы гонаньствова, но лицем к лицю видех Тя небесную царицю; днесь, о Владычице Богородице, видех Тя не якоже Исайа первее клещами югля божественаго провидяше сеневно, но истинно пришедшю в Свой храм и юглем божественыа молитвы оцещающу нас; днесь, о Владычице Богородице, видех Тя не якоже Езекеиль дверми зрящими на въсток Едема прописуему, но истинною небесными дверми царствиа сниде к нам и сподоби нас чюдне страшнаго Своего зрениа; днесь, о Владычице Богородице, видех Тя не якоже Аввакум югом и часто осененою горою съзерцая, но воистинне от небесныих гор к нам слетевшю и сению божественаго Своего амфора осеняющу нас. Днесь, о Владычице Богородице, видети Тя сподобихся невидимую еще в тленнем здании телесе, и вопию с чюдным боговидцем: Днесь видех Тя, видение се великое, и спасе ми ся душа! Сиа и иная чюдный сей муж мыслене в сокровищи сердца гранесъсловяше Богородици во многы часы, изыде таинствован весь, богоносен и освящен, яков же некий боговидец, и на мнозе в мысли обнося чюдное сие таинство и умне к таковем простираяся, сытости не имяше»[xxxviii].
Уместно здесь отметить, что фигурирующие в молитве Андрея формулы припоминаний о древних прообразах Приснодевы невозможно рассматривать как прямые заимствования из Священного Писания или же из гимнографии (например, из рождественско-богородичной или покровской служебных последований, а также из октоичных канонов)[xxxix]. Это обнаруживает простое сравнение:
| АПП | Библия | Служба на Рождество Богородицы | Служба на Покров Богородицы | Октоих |
| «…Моисий первее в сени в пламени цветущаа купины и посыхающа…». | «Явися же ему ангел Господень в пламени огненне из купины: и видит, яко купина горит огнем, купина же не сгараше» (Исх. 3: 2). | «…купина невещественнаго огня…» (Стихира на литии 2 гласа самогласна Стефана Святоградца). «Купина в горе огненеопальная…» (Ирмос 7 песни канона Кир Иоанна). | «…дрeвле убо Моисeй в купине огненней Бога видети не возможе…» (Икос по 6 песни канона). | — |
| «…Иаков первее протяжанием лествица до небеси и на главе той Бога утвержена…». | «И сон виде: и се, лествица утверждена на земли, еяже глава досязаше до небесе…» (Быт. 28: 12). | «Гору и Дверь Небесную, и мысленную Тя Лествицу Боголепно лик Божественный пронарече…» (Тропарь 7 песни канона). | «Доброту тя Иaковлю, и лествицу небеcную, по нeй же Господь сниде на зeмлю: тех же тогда образи твою чeсть и слaву Богородице, проявляху…» (Ина стихира 4 гласа на Велицей вечерне). | — |
| «…Данил первее величством горы гонаньствова, но лицем к лицю видех Тя небесную царицю…». | «…видел еси, донде же отторжеся камень от горы без рук… камень же поразивый тело бысть гора велика и наполни всю землю» (Дан. 2: 34-35). | — | «Гору тя велику Даниил пронаписа: из тебе бо без семене родися Христос…» (Тропарь 6 песни канона). | — |
| «…Исайа первее клещами югля божественаго провидяше сеневно…». | «И послан бысть ко мне един от серафимов, и в руце своей имяше угль горящь, егоже клещами взят от олтаря, и прикоснуся устнам моим и рече…» (Ис. 6: 6-7). | — | — | «Клещу мысленный угль носившую, и человеческое естество очистившую, молю тя Владычице…» (Тропарь 1 песни Канона похвального Пресвятей Богородицы 2 гласа). |
| «…Езекеиль дверми зрящими на въсток едема прописуему…». | «И обрати мя на путь врат святых внешних, зрящих на востоки: и сия бяху затворена. И рече Господь ко мне: Сия врата заключена будут и не отверзутся, и никто же пройдет ими: яко Господь Бог израилев внидет ими, и будут заключена» (Иез. 44: 1-2). | — | — | «Тя двeрь ведый мысленнаго востока с небесе явльшуюся, внити в небеса тобою дево…» (Тропарь 7 песни Канона похвального Пресвятей Богородицы 2 гласа). |
| «…Аввакум югом и часто осененою горою съзерцая…». | «Бог от юга придет, и святый из горы приосененныя чащи…» (Авв. 3: 3). | «Пророк Аввакум, умныма очима провиде Господи, пришествие Твое, тем и вопияше: от юга приидет Бог» (Ирмос 4 песни канона Кир Андрея). | — | — |
Очевидна литературная самостоятельность и независимость рассматриваемой орации от указанных здесь источников. Но при этом небезынтересно, что её текст, хотя и связан с давней христианской традицией понимания ветхозаветной типологии, вместе с тем созвучен известному факту распространения на Руси с конца XIV в. иконографической композиции «Похвала Богоматери», сопряжённой с празднованием Субботы Акафиста и представляющей Пресвятую Богородицу в окружении ветхозаветных пророков, в руках у которых свитки с фрагментами библейских текстов и предметы, считавшиеся Церковью древними символическими предуказаниями христологического и мариологического свойства[xl]. Несомненно, отмеченное созвучие нуждается в осмыслении как рефлекс богословского умонастроения общества в определённую эпоху. Однако анонимная покровская речь, полагаю, содержит более яркие и показательные отголоски времени, которые, по моему разумению, позволяют более предметно судить о питающих замысел и эстетику автора духовных воззрениях.
В самом деле. Текст панегирика заметно отличается характерным словоупотреблением: блаженный Андрей, «образом тела инако пребывая, умныма же крилы душа горе възлетая», «молитвены обеты отдавше и в таковыих сый отверзъшимся тому умным очесем», «весь въсхытися умне», «молитвы действом отверзает тому умная очеса», «сам же весь изступаше умне к таковым», «весь изменяшеся преславным и чюдным некако изменением», «весь тамошним светом осияем», «весь пременяем мыслене будущею светлостию», «весь сладости небесныя исполняем», «умне к таковем простираяся».
Прежде всего, нужно подчеркнуть, что подобное описание внутреннего состояния визионера, отмечающее его телесное и духовное преображение в ходе молитвы, уникально для древнерусской литературы. Ближайшая аналогия повествованию анонима — рассказ из Жития преподобного Сергия Радонежского «О посещении Богоматере к святому», принадлежащий то ли Епифанию Премудрому, то ли Пахомию Логофету. Однако в Житии Сергия лишь дважды лексико-терминологически чётко указано на преображение героя: «Святый же слышав, скоро изыде ис келиа… И се свет велий осени святого зело, паче солнца сиающа; и абие зрит Пречистую…», «И сиа рекши, невидима бысть. Святый же въ иступлении ума страхом и трепетом велиим одръжим бываше…»[xli]. Автор же анонимной Похвалы Покрову, напротив, весьма настойчиво говорит о полном духовном погружении своего героя в молитву, вернее, о всецелом молитвенном вознесении его души выспрь и о его — вследствие встречно нисходящего «тамошнего» Сияния — преображении, прозрении и обожении. Так таинство общения человека и Бога ещё никто из русских авторов не описывал. Панегирист будто доказывает посредством столь яркой иллюстрации истины древней аскетической практики умного делания, а также учения о возможности для человека, подобно апостолам на горе Фавор, воочию увидеть божественный свет; доказывает как раз те истины, которые весьма остро и широко обсуждались византийским обществом XIV века в контексте паламитских споров и исихастского движения[xlii] и которые тогда же обрели вторую жизнь на Балканах и особенно на Руси[xliii].
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
