79833 (763774), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Ходил Лермонтов с огромным фолиантом под мышкой – собранием писем и дневников английского стихотворца лорда Байрона, составленным сэром Томасом Муром. Трагические поэзия и жизнь этого эксцентричного сумасброда и богоборца, проникнутые безысходным пессимизмом и неизбывным одиночеством, завораживали юношу.
Но Катеньке и ее подруге малолетний романтик был только смешон, и часто, когда он начинал читать стихи Пушкина, девушки прерывали эти декламации шутливым предложением: в его возрасте лучше прыгать через веревочку; и, действительно, протягивали ему скакалку…
Особенно забавляла подруг удивительная рассеянность и неразборчивость Мишеля в еде: он никогда не знал, что ел: телятину или свинину, дичь или барашка. Однажды они велели испечь булочки, начиненные опилками, и накормили ими кавалера за чаем: Лермонтов, поморщившись, начал есть первую булочку, потом уже спокойно принялся за вторую, взял было и третью, - но тут Катенька и Сашенька схватили его за руку, помешав булочку надкусить, разломили надвое и показали бедному мечтателю неаппетитное содержимое.
Между тем настала середина августа, близился отъезд. Накануне Мишель, все еще дувшийся на проказниц и избегавший их общества, подошел к ним и произнес пару-тройку малозначащих слов, обычных для светской беседы. Потом он резко повернулся и быстро направился к дому – маленький, чуть косолапящий. Катенька встала со скамейки и внезапно увидела у своих ног свернутый листок бумаги. Она развернула его. Это были стихи, озаглавленные «Черноокой». Она прочла:
Я не люблю! Зачем страдать!
Однако же хоть день, хоть час
Желал бы дольше здесь пробыть,
Чтоб блеском ваших чудных глаз
Тревогу мысли усмирить.
В Москву ехали все вместе. Лермонтов держался отчужденно, ни разу не взглянул на Катишь, не перемолвился с ней ни словом.
На другой день отправились на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. На церковной паперти сидел дряхлый слепой нищий. В дрожащей протянутой руке он держал деревянную чашечку для подаяния. И девушки, и Мишель положили в нее по несколько мелких монет. Слепец, услышав звон денег, стал часто-часто креститься и благодарить:
-Пошли вам Бог счастие, добрые господа. А вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: положили полную чашечку камушков. Ну, да Бог с ними!»
Пока прекрасные паломницы и их родные усаживались за стол в ожидании обеда, Лермонтов, стоя на коленях перед стулом, что-то быстро писал на клочке бумаги. Потом он подошел к Катеньке и молча положил перед ней листок. Вновь стихи:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек обмануты тобою!
-Благодарю Вас, мсье Мишель, - живо ответила девушка, - и поздравляю, с какой скоростью Вы пишете милые стихи, но не рассердитесь за совет: обдумывайте и обрабатывайте Ваши стихи, и со временем те, кого Вы воспоете, будут городиться Вами.
-А теперь Вы еще не гордитесь моими стихами? – Пытливо спросил он. – Конечно, нет. Ведь я для Вас всего лишь ребенок!.. Но если Вы подадите мне руку помощи…
-Вы и вправду еще ребенок и стоите лишь на пороге жизни и света, - улыбнулась Катенька. – Помощь же моя будет Вам вскоре лишняя, и Вы, несомненно, сами же отречетесь от мысли искать ее.
-Отрекусь. Никогда! – с жаром произнес Лермонтов.
Настал октябрь. Отец прислал за Катенькой, прося переехать в Петербург. Оказалось, ей было грустно прощаться с этим забавным и неотвязным воздыхателем, в стихах которого слышались истинное чувство и мерцали проблески высокого таланта. Когда она села в карету, в окно упал листок бумаги. «Я не люблю тебя…» – начиналась первая строка. Катишь досадливо прикусила губку, но усмешка порхнула на губах. Юный поэт, вопреки всякой логике, заканчивал эффектным признанием: «Так храм оставленный – все храм, Кумир поверженный – все бог!»
После долгой разлуки они вновь увиделись только в Петербурге, в начале декабря 1834 года. Встречи с Лермонтовым продолжились: без приглашения, решительно и бесцеремонно он проник в дом ее тети и дяди Николая Васильевича и Марии Васильевны Сушковых. Его разговоры о женихе Сушковой Алексее Лопухине заражали чувства Катишь каким-то сильным искусительным ядом: недавний желанный жених представлялся ей все более и более блеклым и даже ничтожным. И что за несносная и оскорбительная откровенность о ее чувствах и об их отношениях: кто дозволил Лопухину делиться тайнами ее сердца с приятелем Лермонтовым?! И что он сам такое рядом со страстным Михаилом Лермонтовым, с его пылкими речами и мучительными стихами?
Как-то в гостиной пели романс на стихи Пушкина. Когда прозвучало «Я вас любил; любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем…», Лермонтов шепнул Катеньке, что эти строки полно и ясно выражают его чувства в настоящую минуту. Услышав же два последние стиха «Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам Бог любимой быть другим», он досадливо передернул плечами и поморщился:
-Это совсем надо переменить, естественно ли желать счастия любимой женщине, да еще с другим? Нет, пусть она будет несчастлива; я предпочел бы ее любовь ее счастью: несчастлива через меня – это связала бы ее навек со мною.
Однажды Лермонтов, уже на правах доброго знакомого посещавший дом Сушковых, предложил погадать по руке. Он серьезно и внимательно стал рассматривать линии Катиной ладони, но не говорил ни слова. Наконец он вымолвил:
-Эта рука обещает много счастия тому, кто будет ею обладать и целовать ее, и потому я первый это сделаю.
Катенька вырвала руку и, раскрасневшаяся, убежала в другую комнату. Место на ладони, которого коснулись его губы, пылало, как обожженное. Теплая волна счастья окутывала и заливала тело, страстное желание пронзило ее, как острый нож. Вскоре она призналась Лермонтову в любви. Они много говорили о близком супружестве, о жизни в деревне и за границей. Долгими зимними ночами, без сна, она целовала свою руку, на которой запечатлелся поцелуй любимого. Доходило до безумия: она перебирала и гладила чашки, из которых пил Лермонтов. Но странное чувство омрачало ее радость. Однажды на балу подруга, знавшая ее тайну, рассматривая приехавших Лопухина и Лермонтова, наставительно изрекла:
-Ты променяла кукушку на ястреба.
А потом настал канун Рождества нового 1835 года. Лакей принес Катеньке письмо, полученное по городской почте. Ничего не подозревая, она стала читать его и страшно побледнела. Увидевший это дядюшка выхватил лист из рук. Некий анонимный «преданный друг» предупреждал Катеньку относительно не названного по имени Лермонтова: «его господствующая страсть господствовать над всеми, не щадя никого для удовлетворения своего самолюбия», он не способен любить, когда-то он соблазнил девушку, увез ее прочь от семейства и, натешившись ею, бросил.
До конца своих дней она, кажется, так и не догадалась, что автором этого письма был сам Лермонтов. Может статься, он хотел развязать этот наскучивший ему и стеснявший узел. Он был поражен тем, что другая девушка, им сильно и мучительно любимая, - Варенька Лопухина, сестра Алексея, – только что была помолвлена, и, быть может, решил испытать крепость чувств Катишь, усомнившись в таковой. А также он мстил за давние полудетские обиды.
Сестра Лиза выдала тайну Катишь родным. Встревоженные дядюшка и тетушка пытали Катеньку, не потеряла ли она девичью честь, уступив домогательствам развратника. Ее вещи обыскали, просмотрели письма и книги. Любимому отказали от дома.
Разлука для нее была тягчайшей пыткой. Смогли встретиться они опять на балу. Лермонтов был убийственно равнодушен, не скрывал при разговоре легкую зевоту. Ничего не понимая, она вглядывалась в эти дорогие черты. Исполняя бальный ритуал выбора кавалера в танце, он подошел к ней вместе с двумя товарищами и произнес три страшных слова: «Ненависть, презрение и месть». Девушка должна была догадаться, каким из этих трех слов назвал себя тот, с кем она согласна танцевать. Что-то с силой ударило ее в грудь, так что она едва устояла на ногах. Обруч боли перехватил ей горло: «Неужели это месть за мою холодность по отношению к нему, еще ребенку?».
-Неужели вы всегда меня ненавидели, презирали? – выдохнула Катенька.
-Вы ошибаетесь, - невозмутимо возразил Лермонтов, - я не переменился. Я всегда был неизменен к Вам.
-Неужели Вы сомневаетесь в моей любви? – Прошептала девушка.
-Вы отлично изучили теорию любви с дозволения родных. Мне отказали от дома. Меня избегают. Благодарю Вас за такую любовь! – он жутко рассмеялся с каким-то царапающим, механическим звуком.
Время, как говорится, лучший лекарь, правда берущий за врачевание дорогую плату – часть человеческой жизни. В ноябре 1838 года Екатерина Сушкова вышла замуж за дипломата Хвостова; Лермонтов был шафером на этой свадьбе. Лермонтов и Катенька легко узнаются в Жорже Печорине и Елизавете Николаевне Негуровой из незаконченного романа «Княгиня Лиговская». Слабое и блеклое отражение их истории – месть Печорина отвергшей его княжне Мери в другом лермонтовском романе - «Герое нашего времени». На его страницах Печорин однажды признается, что не способен к дружбе на равных: один из двоих всегда раб другого. Примерно так же он смотрит и на любовь, завоевывая и подчиняя себе женщин, а затем обычно теряя к ним интерес. Этот горестный изъян герой унаследовал от своего творца. Для счастливой взаимной любви и для благополучной семейной доли Мишель Лермонтов рожден не был.
Единственная девушка, которую он любил, по-видимому, искренне и самоотреченно, - - Варвара Лопухина – не могла ему принадлежать, хотя и разделяла чувство Лермонтова. Он сам был беден (большое состояние принадлежало не ему, а бабушке) и считал для себя невозможным женитьбу на девушке, также лишенной состояния, которой не мог обеспечить подобающей ей жизни. Варенька была выдана замуж за нелюбимого человека и в браке страдала. Чувство к Варваре Лопухиной просвечивает в любви Печорина к Вере – единственной женщине, которую этот философ эгоизма действительно любит, насколько это чувство вообще даровано «герою нашего времени». Варвара Лопухина – прототип героини стихотворения «Нет, не тебя так пылко я люблю…» (1841) — таинственной «подруги юных дней», с которой лирический герой разлучен, но ведет неслышный разговор души.
Женщина в творчестве Лермонтова предстает или идеальным созданием, «девой невинной», перед которой лирический герой способен только благоговеть и за которую смиренно молит Богоматерь («Молитва» («Я Матерь Божия, ныне с молитвою…», 1837), или пустым и бесчувственным существом, заслуживающим «железного стиха, облитого горечью и злостью» («Как часто, пестрою толпою окружен…», «Завещание», 1840).
Известность гусарскому офицеру Лермонтову в одночасье принесли стихи «Смерть Поэта», написанные в 1837 году сразу после известия о кончине Пушкина. Гибель Пушкина под пером Лермонтова получает несколько различных и взаимосвязанных толкований. Во-первых, это жертва, принесенная во имя чести ее невольником; во-вторых, это следствие воли рока (исполнителем которой выступает ничтожный Дантес с «пустым сердцем»), очевидно враждебного к гениальному поэту. Судьба Пушкина, по Лермонтову, предсказана самим поэтом на страницах «Евгения Онегина» в участи стихотворца Ленского, тоже гибнущего на дуэли. Пушкина такое сближение могло бы только покоробить: его Ленский – поэт-эпигон, слабый подражатель, смерть которого вызывает жалость, — но и только. Однако для романтического сознания Лермонтова принципиально значим мотив предсказания поэтом собственной участи в своем творчестве, — а Ленский в этом отношении был единственным подходящим персонажем.
В «Смерти Поэта» названы и еще две причины гибели Пушкина: его опрометчивое желание играть роль светского человека, вступить «в этот свет, завистливый и душный», приведшее к трагической развязке, и вражда к Поэту светской черни, «надменных потомков известной подлостью прославленных родов»: смерть Пушкина мыслится еще и как следствие вражды и, вероятно, зависти выбившихся «из грязи в князи» вельмож к представителю древнего дворянского рода. (И сам автор стихотворения мог с полным основанием по материнской линии причислять себя к старой русской аристократии.)
Знаменательно название стихотворения: не «Смерть Пушкина», а «Смерть Поэта» – гибель автора «Евгения Онегина» представлена, в соответствии с романтическим литературным каноном, как пример неизбежной участи каждого истинного поэта.
Стихотворение Лермонтова, распространявшееся в списках, вызвало внимание властей. В одночасье автор получил громкую известность. Строки в адрес светской черни «И вы не смоете всей вашей черной кровью / Поэта праведную кровь» были истолкованы как призыв к возмущению против существующего порядка. Автор был взят под стражу и в марте 1837 г. переведен из гвардии в армейский Нижегородский драгунский полк, который участвовал в войне на Кавказе против непокорных горцев. Перед отъездом на Кавказ несчастный изгнанник был в гостях у родителей и сестер его знакомца по юнкерской школе Николая Мартынов; «Мартышка», как язвительно именовал его Лермонтов, уже служил на Кавказе, но отправился туда добровольно: горы, опасности, черкесские пули – это было так романтично! Одна из сестер, Наталья, была влюблена в автора «Смерти Поэта». В дорогу сестры Мартынова дали Мишелю свои письма для передачи брату. Встретившись с ним, Лермонтов сокрушенно признался в их потере. Но у Мартынова были веские основания подозревать, что нескромный Мишель, любопытствуя об отзывах девиц на свой счет, распечатал пакет и прочитал корреспонденцию, после чего бумаги уничтожил. «Мартышка» был уязвлен и затаил обиду.
«Смерть Поэта» - - стихотворение, основанное на закрепившихся в литературе романтических мотивах. Но примерно в это же время Лермонтов подвергает романтическую традицию резкому переосмыслению. В «Бородине» (1837), текстуально во многом совпадающем с отроческой исторической элегией «Поле Бородина» героем-рассказчиком становится простой солдат, о сражении с Наполеоном рассказывающий простонародным слогом и ощущающий себя не одиноким героем, а частицей русского воинства, готового к смерти за отечество, а не ради славы и самоутверждения.
В поэме «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» (1837) абсолютный индивидуалист царский опричник Кирибеевич терпит нравственное крушение, фиаско перед лицом купца Степана Парамоновича Калашникова, олицетворяющего правду «домостроевской», традиционной народной морали, основанной на ценностях Православия. Неоднозначен в поэме образ царя Ивана Грозного – одновременно он и деспот, не терпящий малейшего несогласия, и воплощение нравственного закона.
Резкое противопоставление «Я» обществу, другим людям, характерное для ранней лирики Лермонтова, в стихотворении «Дума» (1838) сменяется объединением «я» с многоликим «мы». Поэт говорит от лица поколения о его слабостях и изъянах – дряблой воле, пресыщенности жизнью, скепсисе, духовном бесплодии, - - становясь на место потомка-«гражданина», но признавая пороки современников и своими собственными. «Дума» - - ключ к характеру Печорину в романе «Герой нашего времени».
В стихотворении «Не верь себе» (1839) Лермонтов, по словам В. Э. Вацуро, «заново рассматривает характерную романтическую тему “поэт и толпа”, почти парадоксально становясь на сторону “толпы”: она оказывается выше молодого мечтателя, ибо за ней стоит тяжкий, выстраданный ею и неизвестный ему душевный опыт, страдание, скрываемое от посторонних глаз. Страдание для зрелого Лермонтова есть мера внутренней ценности личности, оно играет очищающую, искупительную роль» (Вацуро В.Э. Лермонтов Михаил Юрьевич // Русские писатели: 1800—1917: Биографический словарь. М., 1994. Т. 3. С. 430).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
