79804 (763755), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Николай Федорович Кошанский умер 22 декабря 1831 года в Санкт-Петербурге от холеры и был похоронен на Смоленском кладбище; его некролог помещен в 293 номере “Северной Пчелы” [Русский биографический словарь, т.9].
I период: московский (1800-1811)
Как видим, в первом периоде выделяются три группы: учебники латинского языка; книжечка русской грамматики; работы по искусству - античному и современному(“археологии” и “древностям”, в терминологии Кошанского). Из них первые две группы, за исключением “Латинской грамматики”, можно объеденить - все эти учебники являются повторительными курсами к урокам автора в Благородном Университетском Пансионе. Реальную ценность представляет “Латинская грамматика” - вместе с изданиями Федра, Корнелия Непота и Священной историей она составляет курс латинской словесности и, таким образом служит связующим звеном между первым и вторым периодами.
Как, впрочем, и “Цветы греческой поэзии”. Они могут быть соотнесены как с латинскими учебниками, так и с “древностями”. С последними постольку, поскольку далее последует перевод Эшенбурга и неосуществленный - Винкельмана.
Из работ этого периода нам были доступны: из учебников - латинский и русский; из работ по искусству - т. н. “Археология” и статья “Каков должен быть истинный художник?”; издание идиллий Биона и Мосха. Остальные приведены по Малеину и словарям - Брокгауза и Эфрона и биографическому.
“Начальные правила русской грамматики” (М., 1807) Представляют собой первую часть грамматики, а именно - “словопроизведение”,т. е. начатки морфологии, предваряемые кратким сообщением о звуках и буквах русского языка, о том, что такое слоги, слова, “речь”, т. е. предложение, и какие существуют части речи. Далее идут определения категорий имени, числа, падежа и рода; краткие характеристики каждой части речи. Так же как и в любых инотранных грамматиках даются полные таблицы именного и адъективного склонения (во всех родах и числах) и спряжения глагола (во всех залогах, временах, наклонениях). Завершается эта книжечка примером разбора части речи и аналогичным заданием для самостоятельного выполнения. Как можно видеть, она является лишь кратким справочником самых необходимых грамматических правил, без какого-либо оригинального материала. Однако, именно это оказалось тем, что нужно - нами обнаружено шестое(!) ее издание, в то время как у Малеина только три.
“Латинская грамматика” (по Брэдеру) (изд. 3-е, Спб., 1823) Состоит из трех больших частей: теоретической, включающей “Объяснение слов порознь. Etimologia”, т. е. морфологию, и “Соединение слов. Syntaxis” - правила согласования и глагольного управления; текстов, разбитых на четыре книги: “Натуральную историю для детей” (“Устроение Вселенной”, “О животных”, “О человеке”), “Разговоры” (“О Боге”, “Любовь к родителям”, разные), “Повести” (моралистические и исторические) и “Басни”; латинско-русского словаря. Судя по правилам, манере их объяснения и коротеньким нравоучительным рассказам (по одному маленькому абзацу), “Латинская грамматика” представляла собой учебник первой ступени обучения, “Басни Федра” и “Корнелий Непот” - последующие, более сложные ступени. К переводу и адаптированию этого издания Кошанский подошел творчески - большинство примеров взято из современной жизни, например: правило на использование буквы “k” - Rasumovsky, Kutusov или такие любопытные предложения: Qui furti in Anglia convietus est, in Sinum Botanicum deportatur; Cerevisiae sapor vel dulcis est, vel amarus. О самостоятельном подборе примеров свидетельствуют также lapsus calami (на них указывает Малеин, с.12), например, Plures in Turcia et India mulieres uno (вм. uni) viro nubunt. Таким образом, латинский язык вовсе не рассматривался им как мертвый.
“Каков должен быть истинный художник?” (“Образование художника” 1818)
Статья написана в 1807 году, одновременно с переводами из Винкельмана и “Руководства” Милленя, том году, когда Кошанский стал доктором философии. Поскольку общеэстетические работы компактно группируются, можно заключить о повышенном интересе автора к теоретическим проблемам искусства. Влияние Винкельмана здесь несомненно, и обращение к нему Кошанского - очень важный, формирующий момент научной карьеры.
История искусства “в некотором смысле есть история образов человечества”, а Винкельман, этот “гений, постигший тайны искусства” [“Взгляд на историю искусств”, с.4], описал смену эпох как смену стилей, показав их формирование и преемственность. Кошанский, как в свое время Ломоносов, является создателем нового стиля - стиля эпохи Александра I. Переводы Винкельмана, Милленя, Эшенбурга, оригинальные статьи - все это общеэстетические поиски стиля, закономерно увенчавшиеся теорией словесности. Разбираемая статья и “Реторики” предстают как начальная и конечная точки пути; параллель “образ художника” - “образ ритора” представляется очевидной. Перепечатав статью в 1818 году в “Сыне Отечества”, Кошанский переименовал ее в “Образование художника” [здесь используется именно это издание].
Какими же качествами должен обладать истинный художник и какие отправные пункты можно наметить в работе?
В начале статьи определение художника дано узко - это человек, посвятивший себя изящным искусствам, но не Поэт и Музыкант, а только тот, кто употребляет ручную работу [с.241]. Потому и способностями он должен обладать прежде всего специфическими: быстрым и точным зрением, верной рукой, крепким и желательно красивым телосложением. Но постепенно понятие расширяется: художнику необходимы и душевные качества - во-первых, для практического успеха. Это “прямой ум и его живость” [с.244]; особенная, артистическая память - багаж видов и предметов, на которые опирается художник, когда при помощи воображения, в соответствии с разумными правилами, он воспроизводит эти виды в особом, только ему присущем порядке. И расширяется понятие до понимания художника вообще. Постепенно идет “возвышение” способностей - от практических навыков до высоких нравственных качеств: вольности духа в сочетании с твердостью характера и терпеливостью, благоразумной страсти к славе, чувствительности, поскольку каждое творение “должно пленять нас и трогать” [с.248] и, наконец, “страсти к добру, к любви и дружбе”[там же] (как тут не вспомнить Карамзина?). “В красноречии живописном, так как в словесном и музыкальном, тот только трогает, кто сам душевно тронут” [с.там же] (Гораций, цитируемый потом и в риториках). Итак, первое обобщение. Кошанский приводит нас к карамзинской мысли, что художник должен быть не только квалифицированным, но настоящим человеком [у Карамзина: хороший писатель - хороший человек]. Одновременно намечается общность истинного красноречия в основных видах искусства. Поэтому вполне логичным является следующий шаг, к новому обобщению: художник должен овладеть искусством писать. И, таким образом, мы приходим к мысли, что истинный художник - это, как принято говорить сейчас, Художник с большой буквы. Не узкий специалист, но всесторонне образованный и эрудированный человек (ни к этому ли близок сам Кошанский и впоследствии - языковая личность, им формируемая?). Далее четко формулируется идеал - главная мысль статьи: “Таким образом приближается он [художник] к славным Художникам Греции, кои тогда только допускаемы были к таинствам Живописи и Ваяния, когда были образованы, и совеншенно свободны от всех рабских впечатлений и духа торговли” [с.250]. Каково призвание истинного художника? “Посвятить творения свои Религии, Героям и Отечеству”. Так впервые в работах Кошанского проявляется “общественно-идеологический стиль” эпохи - “возвышенного красноречия” [Аннушкин, с.392], полностью отразившийся в его теории словесности как нормативном учении.
”Руководство к познанию древностей г. Ал. Милленя”(1807)
Перевод т.н. “Археологии” Милленя был поручен Кошанскому еще М. Н. Муравьевым, и работал над ним Николай Федорович в основном в Санкт-Петербурге, практически одновременно со своей докторской диссертацией. Книга вышла в 1807 году уже после смерти Муравьева и посвящена министру народного просвещения графу П. В. Завадовскому, в лице которого Кошанский попытался найти себе нового покровителя.
“Руководство” - это тот минимум необходимых теоретических знаний, который лежит в основе археологии; даже точнее - вводный курс в древности, очерчивающий сам предмет, его необходимость и задачи, и указывающий, в каком направлении продолжать изучение. Поэтому не случайно, что Кошанскому было поручено переводить его в период подготовки докторской диссертации по истории искусств. С другой стороны, как книга, знакомящая с современным состоянием науки, с самыми значителными учеными в области древностей и их трудами, “Археология” Милленя - это и введение к неосуществленному переводу “Истории искусства древности” Винкельмана, в котором - кто знает? - Кошанскому удалось бы сделать более обширные дополнения о российских музеях.
“Руководство” носит методический характер. В нем не только подробно обосновывается польза археологии для всех гуманитарных наук (приводятся аргументы, почему она необходима для художника, писателя и поэта, историка), но и даются рекомендации, как изучать древности, какими книгами пользоваться, а какими нет, и даже - развернутый авторский план учебного курса этого предмета, а также мнение автора, каким должно быть сочинение (еще не написанное), которое систематизировало бы сведения о всех существующих памятниках.
Большая часть “Руководства” посвящена критическому разбору литературы по археологии - с древности до момента написания книги: отдельных сочинений, словарей, энциклопедий, т. н. библиотек. С особым, я бы даже сказала, благоговейным вниманием анализируется деятельность “бессмертного” Винкельмана и его знаменитая “История искусства древности”; научная биография этого авторитетнейшего ученого самая подробная из всех. В наиболее интересной для нас главе, “Описании музеумов”, - краткая история возникновения музеев и частных коллекций (кабинетов), которую автор ведет от греческих храмов; характеристики четырех наиболее крупных российских собраний и написал Кошанский. Это Эрмитаж - “один из первых кабинетов в Европе”, основанный Екатериной Великой и усовершенсвованный Александром I; его коллекция состоит из трех частей: резных камней (“уступает только итальянской”), древних медалей и новейших медалей. “Желательно иметь описание сих древностей,” - замечает Кошанский. Во-вторых, это Кабинет Академии Наук - Кунсткамера - которая, правда, имеет немногие древности. В-третьих, Кабинет древностей Московского Императорского Университета, главнейшим собранием которого являются медали, в основном новейшие. И, в-четвертых, это Семятичевский Кабинет. “Подробное описание сих заведений в России ожидать еще должно…”
“Цветы греческой поэзии” (1811)
В 1811 году Н.Ф.Кошанский выпустил, по словам Малеина, “обширный труд, делающий честь не только его составителю, но и вообще филологическому образованию того времени”[с.14]. Книга распадается на две части: большая состоит из греческих оригиналов, “напечатанных великолепным шрифтом, напоминающим шрифт в изданиях Firmin Didot XVIII столетия”[Малеин, с.15] и комментариев к ним; вторая - из переводов самого Кошанского:
Текстам предшествуют стихотворное посвящение Александру I и предисловие к читателям. Сами греческие оригиналы сводные: в предисловии Кошанский пишет, что пользовался шестью различными изданиями, в частности, в комментариях упоминается “Florilogio” Стобея в изданиях Геснера и Гроция, а также Фалькенарий и Брунк, откуда, по большей части, заимствованы и комментарии. В “Цветах” предпринят “опыт замечаний исторических, критических и эстетических”, которые, на наш взгляд, едва ли не наиболее любопытны в этой книге: Кошанский сообщает не только сведения историко-мифологического характера, не только разбирает стиль стихотворений, оценивает их с точки зрения эмоционального воздействия на читателя, он еще подыскивает везде, где только возможно, параллели к данной теме или выражению, фразе, а также “прекрасные места из других славнейших древних писателей, кои перевели их или весьма счастливо им подражали”. Среди цитируемых авторов - Гомер, Гелиодор, Феокрит, Геродиан, Овидий, Сенека. Замечательно то, что Кошанский приводит и современных писателей, не только немецких, французских, английских и даже испанских и итальянских классиков, но и отечественных: Богдановича, Державина, Капниста. Так, отрывок из “Душеньки” соседствует с “Метаморфозами” Овидия. Приведем некоторые примеры. О стиле и достоинствах первой идиллии Кошанский говорит: “чувствия пленительны, страсти сильны и разительны; в слоге выражения весьма удачны и счастливы, слова плавны и звучны, стихи подобны музыке с приятнейшими повторами и остановками”; “при всем блистательном достоинстве показывает век слишком утонченный, образованный”. Идиллии Биона настолько прелестны, восклицает автор, “что жаль душевно всех тех, коих лишило нас завистливое время”. Или вот пример на “цепочку” писателей к одному из мест третьей идиллии (третий стих): “так говорится о тех, кои от стыда или раскаяния потупляют глаза в землю, также и о тех, кои заняты глубоким размышлением.
Таким образом, комментарии весьма обстоятельны и достигают иногда большого объема (например, к первой идиллии - 28 страниц), хотя они не строго научны: Кошанский не приводит всех вариантов разночтений в спорных местах, а выбирает то или иное слово, руководствуясь собственной интуицией. Но строгая научность и не являлась его целью, о чем автор и сообщает в предисловии. Посмотрим на обращение “К читателям”, предваряющее греческие тексты. Сначала идет стихотворная часть, в которой Кошанский объясняет, почему он выбрал именно греческих поэтов: ”Ищу себе цветов и благовонных трав/ Не всеми виданных, не всем еще известных,/ Притом не повсеместных…” Можно сравнить труд Кошанского с современными двуязычными популяризаторскими изданиями классических английских, например, или испанских поэтов (Шекспира, Бэкона, Хименеса), в которых даны параллельно оригинал и перевод. В стихотворном обращении у Кошанского как будто вырывается тайная надежда и намерение, касающееся греческих стихов, “Ах, как бы посадить на Русской их земли!” И хотя автор и боится - они “в руках моих завянут” и “любители на них не взглянут”, все же благородная просветительская цель и просто человеческое желание поделиться эстетическим наслаждением от любимых стихотворений поддерживает его в данном намерении:
Scire tuum nihil est, nifi, quod fcis, hoc fciat alter
*Все знание твое ничто,
когда не разделил с тобой его никто.
Своей книгой Кошанский расчитывает привлечь внимание широкой аудитории: в следующей за стихотворным обращением прозаической части, призывая не пугаться оригинального греческого текста, он выказывает надежду, что не только читатели, но, может быть, и читательницы откроют эту книгу. Несомненно также, что “Цветы…”, как и все остальные работы Кошанского, преследовали обучающую, просветительскую цель. Недаром в заключение автор высказал пожелание, “чтобы русские любимцы Муз обратили внимание на словесность греков, и, если можно, соединяли бы ученость со вкусом”. Понятно некоторое недоумение Малеина по поводу цели этого издания [с.16]; если его и нельзя назвать ни учебным, ни хрестоматией по истории древнегреческого языка или литературы, то вполне правомерно считать “Цветы…” своего рода научно-популярным изданием, включающим древнегреческую словесность в круг образованности, как себе его представлял Кошанский, в авторскую теорию словесности.
II период: царскосельский (1811 - 1828)
Во втором периоде тоже три тематические группы: речь и статья о русском языке; комментированные латинские тексты; две работы по истории искусств древности (в статье из Винкельмана - биографии греческих художников). Из всех изданий, к сожалению, был недоступен первый том “Ручной книги древней классической словесности”.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
