79758 (763722), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Для правильного понимания душевного состояния героя очень важен мотив болезни, который сопровождает Раскольникова на протяжении всего романа. После преступления Раскольников возвращается почти в умопомрачении и весь следующий день проводит будто в бреду. Затем он сваливается в горячке и лежит в беспамятстве четыре дня. Выхоженный Разумихиным, он снова встает на ноги, но лихорадочное, ослабленное состояние его продолжается, не исчезая до конца. Для окружающих не понятно, что причина его болезни — духовная, и они пытаются как-то ее объяснить, списывая на болезнь все странности в поведении Раскольникова. Врач Зосимов определяет, что болезнь должна была готовиться в нем долгие месяцы еще до наступления кризиса: “Дня через три-четыре, если так пойдет, совсем будет как прежде, то есть как было назад тому месяц, али два... али пожалуй, и три? Ведь это издалека началось да подготовлялось?... а? Сознаетесь теперь , что, может, и сами виноваты были?” (6; 171). Один только Порфирий насмешливо указывает Раскольникову: “Болезнь, дескать, бред, грезы, мерещилось, не помню””, все это так-с, да зачем же , батюшка, в боолезни-то да в бреду всё такие именно грезы мерещатся, а не прочие, могли ведь быть и прочие-с?” (6; 268).
Раскольников лучше всех понимает свое состояние. Вся его статья была посвящена рассуждению о том, что совершение преступления всегда сопровождает затмение ума и упадок воли, которые “охватывают человека, подобно болезни, развиваются постепенно и доходят до высшего своего момента незадолго до совершения преступления. Вопрос же болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще не чувствовал себя в силах разрешить” (6; 59). Автор же пытается показать по ходу сюжета: сама теория Раскольникова и была болезнь, подхваченная им в Петербурге, наподобие чахотки. Начало болезни совпадает с моментом первоначального замысла убийства, которое было лишь переходом болезни в открытую форму. Болезненные состояния подавленности и помрачения бывали у Раскольникова еще и до преступления, когда идея “переступить” уже угнездилась в его душе и завладела всеми его помыслами. Как только он разрешил себе кровь по совести, он уже совершил убийство в душе, и сразу же последовало наказание. (Это дало повод философу Льву Шестову сострить, что Раскольников вовсе не убивал старушки, это на него наговорил сам Достоевский, студент же, отвлеченный теоретик, совершил убийство лишь в воображении). Далее болезнь продолжает истощать и изнурять его, грозя оказаться смертельной. “Это оттого, что я очень болен, — угрюмо решил он наконец, — я сам измучил и истерзал себя и не знаю, что делаю... выздоровлю и... не буду терзать себя... А ну как совсем не выздоровлю?” (6; 87).
Таким образом, и преступление, и наказание начинаются до убийства. Настоящее же, официальное наказание начинается в эпилоге и оказывается для главного героя исцелением и возрождением.
Раскольников не принял в расчет своей натуры. Он думал достичь путем преступления состояния полной легкости и свободы, а оказался скован угрызениями совести — ненавистными для него доказательствами своей принадлежности к низшему разряду людей, которым самой природой не дозволено “переступать”. Но при этом герой не раскаивается и пребывает убежденным в своей теории. Он разочаровывается не в ней, а себе самом. “Он должен пройти через мучительное раздвоение, “перетащить на себе все pro и contra”, чтоб достичь самосознания. Он сам для себя загадка; не знает своей меры и своих пределов; заглянул в глубину своего “я”, и перед бездонной пропастью у него закружилась голова. Он испытывает себя, делает опыт, спрашивает: кто я? Что я могу? На что имею право? Велика ли моя сила?”[4]
Достоевский не просто выявляет в "Преступлении и наказании" отрицательную духовную энергию байроновского индивидуализма: это уже было сделано Пушкиным в “Цыганах” и “Евгении Онегине”. Достоевский идет далее и подвергает сам образ демонического героя-богоборца жестокой и злой деромантизации. Оказывается, если убрать у демонического романтического героя его блестящий романтический ореол, то на месте Наполеона и Каина окажется совершенно ординарный убийца. Раскольникова убивает именно “некрасивость” его преступления. “Наполеон, пирамиды, Ватерлоо — и тощая гаденькая регистраторша, старушонка-процентщица, с красною укладкой под кроватью, — ну каково это переварить хоть бы Порфирию Петровичу!.. Где ж им переварить!.. Эстетика помешает: полезет ли, дескать, Наполеон под кровать к “старушонке”! Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего” (6; 211). “Боязнь эстетики есть первый признак бессилия” (6; 400). Жестокой насмешке подвергается “лжебайроновская” поза Раскольникова Порфирием Петровичем: "Убил, да за честного человека себя почитает, людей презирает, бледным ангелом ходит" (6; 348). Окончательно обличает попытку Раскольникова сохранить благородную позу и совместить преступление с высокими идеалами Свидригайлов: (“Шиллер-то в вас смущается поминутно!”).
По верному обобщению И.Л. Альми, “Раскольников мало-помалу приходит к пониманию лежащих перед ним возможностей
Одна — желанная — внутренне преодолеть содеянное, соединиться с людьми “поверх преступления”.
Другая — полярная ей — уйти от всех, жить на “аршине пространства”.
Последняя — убедившись в недостижимости двух первых, “кончить” любой ценой — самоубийством или признанием”[5].
Вначале Раскольников изо всех сил стремится встать на первый путь, желая доказать самому себе, что “не умерла его жизнь вместе с старою старухой” (6; 147). Эта возможность кажется ему доступной однако лишь в редкие моменты душевного подъема: в полицейской конторе, при осознании, что его пригласили туда вне связи с содеянным преступлением, когда на Раскольникова внезапно нападает страшная словоохотливость и откровенность, затем в первый вечер по выздоровлении от тяжелой горячки, когда Раскольников впервые после пяти дней выходит на улицу, болезненно оживляется, заговаривает с прохожими и великолепно побеждает “психологически” Заметова, и самое главное, когда ему удается помочь бедствующей семье Мармеладовых, искренне пожертвовав всеми своими скудными средствами и тем заслужив детский поцелуй Поленьки и живую благодарность Сони. Ему, однако, лишь на короткое время удается обмануть себя. Затем Раскольников непонятной ему силой отбрасывается сначала ко второму, а затем к третьему исходу. Иначе «предчувствовались безысходные годы холодной, мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства» (6; 327).
Один Раскольников не выбрался бы из этого тупика. Спасение могло прийти к нему только извне, от других людей, которые еще связывали его с миром и Богом.
Система персонажей в романе.
Убив “самое бесполезное существо”, Раскольников ощущает не только свою отторгнутость от всех прочих людей, но и сопряженность множеством таинственных связей с прежде вовсе не знакомыми ему людьми, от которых в силу разных причин зависит теперь его судьба: это и семья Мармеладовых, и Соня, и Свидригайлов, и Порфирий Петрович.
Раскольников оказывается соединительным звеном между двумя семействами: его собственным и Мармеладовых. По первой линии складывается любовный треугольник из Дуни, Свидригайлова и Лужина, а по второй — треугольник семейный: Соня, Мармеладов и Катерина Ивановна. Сам Раскольников, кроме того, оказывается один на один в поединке с Порфирием. По такой схеме описывает систему персонажей К.Мочульский: “Принцип композиции — трехчастный: одна главная интрига и две побочных. В главной — одно внешнее событие (убийство) и длинная цепь событий внутренних ; в побочных — нагромождение внешних событий, бурных, эффектных, драматических: Мармеладова давят лошади, Катерина Ивановна, полубезумная, поет на улице и заливается кровью. Лужин обвиняет Соню в воровстве, Дуня стреляет в Свидригайлова. Главная интрига — трагична, побочные — мелодраматичны” (там же. С. 366).
И. Анненский выстраивает систему персонажей по другому, идейному принципу. В каждом из персонаже он видит один из поворотов, моментов двух идей, носителями которых эти персонажи являются: идеи смирения и безропотного приятия страдания (Миколка, Лизавета, Соня, Дуня, Мармеладов, Порфирий, Марфа Петровна Свидригайлова) или идеи бунта, требования от жизни всевозможных благ (Раскольников, Свидригайлов, Дуня, Катерина Ивановна, Разумихин).[6]
Почувствовав после убийства невозможность общаться далее со своими родными, «ближними», Раскольников будто магнитом притягивается к “дальним” — семейству Мармеладовых, будто сосредоточившему в себе все возможные страдания и унижения целого мира. Это — одно из самых сильных воплощений Достоевским темы “униженных и оскорбленных”, ведущей свое начало еще от “Бедных людей”. Однако из опыта безысходного горя и полной беспомощности перед судьбой каждый в этой семье вынес свою собственную мировоззренческую позицию. Сам Мармеладов представляет собой новое решение темы “маленького человека”, показывающее, насколько далеко уже ушел Достоевский от гоголевских традиций. Даже в неизбывном позоре своего падения Мармеладов осмысляется не просто как несостоявшаяся личность, уничтоженная и потерянная в огромном городе, а как “нищий духом” в евангельском смысле — глубокий и трагически противоречивый характер, способный на самозабвенное покаяние и потому могущий быть прощенным и даже обрести за свое смирение Царствие Божие. Катерина Ивановна, наоборот, доходит до протеста, бунта против Бога, так жестоко сломавшего ее судьбу, но бунта безумного и отчаянного, доводящего ее до исступленного сумасшествия и страшной гибели. («Что? Священника?.. Не надо... Где у вас лишний целковый?.. На мне нет грехов!.. Бог и без того должен простить... Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..» - 6; 333). Достоевский, однако, не смеет ее за это судить, ввиду безграничности и вопиющей несправедливости вынесенных ею страданий. В отличие от нее, Соня исповедует, как и ее отец, христианское смирение, но соединенное с идеей жертвенной любви.
Раскольникову эта семья представляется живым воплощением его собственных мыслей о бессилии добра и бессмысленности страдания. И до и после убийства он все время размышляет о судьбе Мармеладовых, сравнивает ее со своею, и всякий раз убеждается в правильности его решения (нужно или “осмелиться нагнуться и взять”, “или отказаться от жизни совсем!”). Вместе с тем, помогая и благодетельствуя Мармеладовым, Раскольников на некоторое время спасается от своей гнетущей душевной тревоги.
Из лона этой семьи появляется «ангел-хранитель» героя — Соня, идейный антипод Раскольникова. Ее “решение” состоит в самопожертвовании,в том, что она переступила через свою чистоту, принеся всю себя в жертву ради спасения семьи. «В этом она и противостоит Раскольникову, который все время, с самого начала романа (когда он только еще узнал о существовании Сони из исповеди ее отца) меряет свое преступление ее “преступлением”, стараясь оправдать себя. Он постоянно стремится доказать, что поскольку “решение” Сони не есть подлинное решение, значит, он, Раскольников, прав”[7]. Именно перед Соней он с самого начала хочет сознаться в убийстве” — она единственная, по его мнению, кто может его понять и оправдать. Он приводит ее к осознанию неминуемой катастрофы ее и ее семьи (“С Полечкой, наверно, то же самое будет”), чтобы поставить перед ней роковой вопрос, ответ на который должен оправдать его поступок: “Лужину ли жить и делать мерзости или помирать Катерине Ивановне?” (6; 313). Но реакция Сони обезоруживает его: “Да ведь я Божьего промысла знать не могу... И кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?” (6; 313). И роли у героев неожиданно меняются. Раскольников вначале думал добиться от Сони полного духовного подчинения, сделать ее своей единомышленницей. Он ведет себя с ней надменно, высокомерно и холодно, и в то же время пугает загадочностью своего поведения. Так, он целует ей ногу со словами: “Это я всему человеческому страданию поклонился. Этот жест выглядит чересчур надуманным и театральным, и в нем выявляется «литературность» мышления героя. Но затем он понимает, что не выдерживает несомой им тяжести смертного греха, что он “себя убил”, и приходит к Соне за прощением (хоть и пытается убедить себя: “я не прощения приду просить”) и милующей любовью. Раскольников презирает себя за то, что нуждается в Соне, а следовательно, зависит от нее, это оскорбляет его гордость, и потому временами испытывает чувство “едкой ненависти” к ней. Но вместе с тем чувствует, что в ней его судьба, особенно когда узнает о ее прежней дружбе с убитой им Лизаветой, ставшей даже ее крестной сестрой. И когда в момент признания в убийстве Соня отстраняется от Раскольникова с тем же самым беспомощным детским жестом, с каким отстранялась от его топора Лизавета, “защитник всех униженных и оскорбленных” окончательно прозревает фальшь всех своих претензий на “санкцию истины”.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
