69691 (763333), страница 5
Текст из файла (страница 5)
«Отсутствие реального исторического развития сюрреализма как течения в Испании» констатирует автор большого труда об испанском сюрреализме( Ilie The Surrealist Mode in Spanish Literature. Ann Arbor). «В отличие от Франции никаких манифестов, или высказываний, или намерений охарактеризовать теорию..., никакой группы, организующей движение», к тому же «фрейдистская психология никогда не пускала корни в испанской литературе».
Все это никак не смущает автора монографии, специалиста из США, из Мичиганского университета. Монография снабжена необходимой для ее появления теоретической посылкой. «Эта книга отвергает тезис, согласно которому писатели оказываются сюрреалистами только тогда, когда сознательно подражают первоначальной французской группе, или же произведение может именоваться сюрреалистическим лишь в случае соответствия эстетическим заявлениям Андре Бретона и его сообщников».
Чему же, однако, надо «соответствовать», чтобы стать испанским сюрреалистом? Отказ от «априорных Дефиниций» ведет к созданию крайне аморфного понятия, какого-то «безбрежного сюрреализма», к которому относимо все, что может быть принято за «элементы сюрреализма». В отклике на американскую книгу об испанском сюрреализме мадридский журнал справедливо замечал, что при таких критериях оценок «вся испанская литература сюрреалистична avant la lettre, ибо суть выражение характера народа абсурдного, вздорного, иррационального, анархического и т. д »(«Insula», Madrid, 1970, Nr 284—288). Действительно, приходится нередко встречаться с такой точкой зрения, согласно которой испанская литература говорила на языке сюрреализма, сама того не ведая.
Так, в американской монографии о сюрреализме оказывается Антонио Мачадо — «хотя Мачадо не был сюрреалистом», но все же автор склонен видеть в его искусстве «первые элементы современного кошмара». Там же Висенте Алейксандре — «хотя Алейксандре по сути романтик», страстно желающий «освободиться от темной половины своего существования». В. Алейксандре представлен типичным испанским сюрреалистом: он — «сюрреалист, не знающий об этом». Центральное место занимает Гарсиа Лорка, «Ода Сальвадору Дали» которого «прямо ведет нас на грань сюрреалистических дебрей», а сами эти «дебри» — сборник стихотворений «Поэт в Нью-Йорке». К числу произведений сюрреалистических отнесен сборник стихотворений Рафаэля Альберти «Об ангелах». Установлено сходство между «эсперпенто»(Эсперпенто (от исп «esperpento» — «страшилище, nocмeшище, пугало») — жанр новелл Валье-Инклана.) Валье-Инклана и сюрреализмом. «Тирaн Бандерас» Валье-Инклана — «важнейший роман в Испании, использующий сюрреалистическую технику», основанную на «принципе иррациональной логики», какой бы абсурдный и гротескный элемент ни появлялся, он трактуется как если бы был естественным».
Видно, как все здесь смешано. Конечно, об испанском сюрреализме говорить можно. К сюрреализму имело отношение искусство Хуана Миро, жившего, правда, в 20—30-е годы в Париже; в 30-е годы одной из главных фигур сюрреализма стал испанец Сальвадор Дали. Что же касается литературы, то выделение собственно сюрреалистического пласта крайне затрудняется вследствие специфической романтической традиции, необычайно живучей в испанской поэзии, и особенно вследствие сильного и очень усилившегося как раз к концу 20-х годов влияния «гонгоризма» Гонгорой увлекались тогда многие испанские поэты, и именно «гонгоризм» нередко принимается за испанский сюрреализм. Нетрудно отсечь от сюрреализма некоторые приписываемые ему произведения — «Тиран Бандерас», например, не сюрреалистическое, а реалистическое произведение, и «пугало», изображенное Валье-Инкланом, остается типическим образом тирана В общем все же испанский сюрреализм столь неопределенное понятие, что испанский журнал признавал «невозможно написать фразу «испанский сюрреализм» из страха, как бы наименование не соответствовало призраку».
Известный испанский литератор Г. Диас-Плаха подтверждает этот вывод своим рассказом о литературной жизни Испании конца 20 — начала 30-х годов. Студенческие литературные группировки Барселоны были в 20-е годы увлечены модернизмом, французскими школами. Среди них фигурировал и сюрреализм. «Из Парижа нас держал в курсе «сражений» сюрреализма Сальвадор Дали». В барселонских авангардистских журналах печатались французские дадаисты и сюрреалисты. Среди молодежных групп была, по свидетельству Диас-Плахи, группа «de los surrealistas», вдохновлявшаяся С. Дали, хотя тот бывал в Барселоне наездами (жил в Париже). В 1928 году барселонские авангардисты издали «Манифест» против всяческой традиционности, за всевозможные новинки, среди которых — кино, автомобиль и пр. Шумные манифесты испанских авангардистов подтверждают, что собственно сюрреализм не выделился в Испании в четко обозначенную школу, принципы его и границы были бесформенными.
Даже Гарсиа Лорка, один из этапов поэзии которого обычно связывают с сюрреализмом, писал в то именно время следующее: «Мой дорогой Себастьян, посылаю тебе два стихотворения. Хотел бы, чтобы они тебе понравились. Отвечают моей новой «спиритуалистской» манере, чистая обнаженная эмоция, освобожденная от логического контроля, но с чрезвычайной поэтической логикой. Нет, не сюрреализм...!»(Garcia Lorca F. Obras completas. Madrid, 1962, p. 1620.). Несколько позже он пишет, что его «suefio» («сны», «грезы») питаются «реальностью жизни, любви, повседневных встреч с другими людьми» и что «сверхреальность» или «сверхформы» он избирает с тем, чтобы «лучше понять реальность».
Для Гарсиа Лорки поэзия была «чем-то таким, что бродит по улицам» — реальность, а не сверхреальность увлекала этого поэта.
В 1935 году англичане заявили в «Первом английском манифесте сюрреализма», что «повсюду есть сюрреалистические группировки», а вот в Англии нет. «Манифест» этот возвещал о создании «организованного» сюрреалистического английского движения. Повторялись при этом французские догмы сюрреализма, цитировался, естественно, Бретон. «Мы заявляем о полном согласии с принципами сюрреализма, теми, что были впервыe изложены Андре Бретоном». Вместе с тем, «рассчитывая для освобождения человечества только на пролетарскую революцию, мы возвещаем о нашем безоговорочном присоединении к историческому материализму Маркса, Энгельса и Ленина». «Первый английский манифест сюрреализма» был подписан Дэвидом Гаскойном. «Недолговечный сюрреалистический журнал начал выходить — с достаточным опозданием — в 1936 году, но сюрреалистическое движение, хотя и оказало свое влияние на Дэвида Гаскойна и других молодых поэтов 30-х годов, никогда не было в Англии значительным»(Daiches D. The Present Age in British Literature. Bloomington, 1958, p. 53.).
Заметной сюрреалистической группой была в начале 30-х годов чехословацкая. Ее появление было подготовлено активностью «авангардизма» в Чехословакии («поэтизм») и связями чешских «авангардистов» с французскими, даже известной ориентацией чехов на французские примеры. В 1934 году Витезслав Незвал стал во главе группы сюрреалистов.
Возникновение сюрреалистического очага в Чехословакии привлекает внимание двумя обстоятельствами, весьма характерными для распространения сюрреализма. Первое состоит в том, что Незвала и других сюрреализм увлек своим афишированным бунтарством, своей заявкой на революционность, на антибуржуазность.( См. также о бельгийском сюрреализме: «Ашилль Шаве, крупнейший бельгийский сюрреалист..., будучи адвокатом, солидаризировался с трудящимися во время больших забастовок 1932 года в каменноугольном валлонском бассейне. Именно в это время он открыл сюрреализм, дух и смысл которого показались ему связанными с оорьбой за освобождение человека». («Le Drapeau rouge», 1969, 12 decembre))
Не успев появиться на свет божий, чешская группа сюрреалистов обратилась не куда-либо, а в Центральный Комитет компартии Чехословакии, дабы засвидетельствовать свои революционные намерения. И быстрый распад группировки (в 1938 году), отход Незвала от сюрреализма связан был с разочарованием в революционных возможностях сюрреализма, в политической линии Бретона.
Другое обстоятельство — решающее значение французского примера и активная роль Андре Бретона в насаждении сюрреализма. Никак нельзя сказать, что появилось несколько самостоятельных очагов сюрреализма, связанных с национальными традициями. Нет, все шло из Парижа, и сюрреализм не столько распространялся «своим ходом», в силу своей привлекательности, сколько именно «насаждался» Бретоном, с 30-х годов приложившим свои организационные способности к делу выращивания международного сюрреалистического движения. Весной 1935 года Бретон и Элюар появились в Праге, где выступили с докладами о сюрреализме и чтением стихов. В докладе 29 марта Бретон очень высоко оценил прилежание чешских поклонников и пропагандистов французского сюрреализма, выразив надежду на превращение Праги во второй сюрреалистический Париж. Бретон появляется и в других местах, где находятся сочувствующие ему, подбадривает и агитирует.
К 30-м годам вопрос о сюрреализме возникает применительно и к литературе Латинской Америки. Ранее, в 20-е годы речь могла идти, как правило, о творчестве писателей, оказавшихся в Европе, в ближайшем соседстве с французскими модернистами и под их влиянием.
Первое место занимает здесь, конечно, чилиец Уидобро Он был одним из организаторов журнала «Норд-Сюд», и опыты французских кубистов, сюрреалистов нашли отклик в его поэзии. Уидобро увлекала наукообразность тогдашнего модернистского искусства и идеи «отделение правды искусства от правды жизни», идеи «чистого творчества». Однако Уидобро был убежден, что «чистого автоматизма не существует». Уидобро отталкивали крайности сюрреализма.
В 1928 году в Париже появился кубинский писатель Алехо Карпентьер. Как только он приехал, Деснос пред ставил его Бретону, который пригласил Карпентьер; сотрудничать в «Сюрреалистической Революции». В ре дакции он познакомился с Арагоном, Тцара, Элюаром Бенжаменом Пере, со всей сюрреалистической группой
Но имя Алехо Карпентьера — среди тех, кто подпи сал «Труп», памфлет на Бретона. Впоследствии Карпентьер отмежевался от сюрреализма, резко осудив самый принцип сюрреалистического творчества.
Во второй преимущественно половине 30-х годов, к концу десятилетия, в Латинской Америке появляются собственно сюрреалистические группировки. В 1938 году такая группировка сложилась в Чили вокруг журнала «Мандрагора». Но крупнейшим чилийским поэтам сюрреализм был чужд, — сюрреалисты атаковали Неруду, а тот называл сюрреалистов «разрушителями». Тогда же соответствующая группа появилась в Мексике. Там выделился Октавио Пас, признавшийся позже, что Андре Бретон увлекал его больше, чем национальная мексиканская литература. Пас сотрудничал в Париже с бре-тоновской группой. Заметное влияние оказал сюрреализм на поэзию Аргентины, где еще в 1926 году Альдо Пеллегрини организовал первую испаноязычную сюрреалистическую группу, правда недолго существовавшую (впрочем, как и все латиноамериканские сюрреалистические объединения).
Некоторые из латиноамериканских сюрреалистов не просто переносили опыт французской школы в родные края — они даже писали по-французски. Такая откровенная ориентация на французские образцы означала, что и в испаноязычной культуре сюрреализм не смог пустить глубоких корней, которые бы обеспечили сюрреализму долгожительство в странах Латинской Америки. «Сюрреалистические формы Повествования, — пишет исследователь латиноамериканской литературы, — ле соответствуют состоянию культуры большинства стран; в ее почве с трудом пускают корни формы запутанные; психологическая интроспекция не адаптируется сознанием, обращенным во вне. То, что ему соответствует — что возникает, — это реализм живописный и социальный»(Zum Felde A. La narrativa en hispanoamerica. Madrid, 1964, p. 30.). И реализм, в котором «характеры, конфликты, проблемы — все национально».
Правда, этому выводу, как кажется, противоречит следующее заявление Альдо Пеллегрини: «Французское влияние, наиболее заметное в новой американской поэзии — влияние сюрреализма»(Pellegrini A. Antologia de la poesia viva latinoamericana. Barcelona, 1966, p. 9). Но в первом случае речь шла о прозе, во втором — о поэзии. Кроме того, во втором случае высказывается сторонник сюрреализма, так что возможны преувеличения. И, наконец, следует учесть стороннее, латиноамериканское восприятие сюрреализма, не совсем соответствующее тому, чем он был на самом деле. Как вообще модернизм, сюрреализм увлекал порой тем, что «возбуждал». Вот и Пеллегрини ценит сюрреализм за «ошеломляющую свободу выражения», за «экспериментальный характер». И здесь, таким образом, привлекала претензия сюрреализма на ревоционность. Воспользовавшись этим призывом к свободе, латиноамериканские поэты действовали затем уже по-своему.
В 30-е годы организуются международные выставки сюрреализма — в Копенгагене (1935), в Нью-Йорке и Лондоне (1936), в Токио (1937), в Париже (1938) и др. Парижская выставка была, пожалуй, кульминационным моментом развития сюрреализма, распространения его влияния, которое, к тому же, переходит за рамки собственно сюрреалистического движения, — возникло стремление к «внешнему подражанию произведениям, созданным художниками-сюрреалистами».
При всей энергии Бретона, при всем его стремлении рыдать желаемое за действительное, создать впечатление исключительной жизнеспособности сюрреализма, отождествить сюрреализм с духом юности и т. п., на протяжении 30-х годов сюрреалистическое движение скорее йачинает гаснуть, чем разгораться Изменилось время. «Социальные условия, — писал в 30-е годы Арагон, — которые сделали возможным... бегство от реальности, к магическим образам, то, что называют «Парижской школой», эти социальные условия ныне не существуют». «Ныне» для Арагона — это время Народного фронта, время социальной борьбы, вовлекающей художников. Действовали и заложенные в сюрреализме противоречия, сказывалась невозможность привести в стройную, логическую систему тогдашние политические, философские и эстетические лозунги Бретона — лозунги пролетарской революции и «автоматического письма».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
