56324 (762698), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Вместе с тем Мазепа также не остался в долгу, используя в своей пропаганде традиционный лозунг о «порушенных» казацких вольностях. Нельзя согласится с мнением Т.Г. Таировой-Яковлевой, что гетман вел себя пассивно, постоянно находился «в положении отстающего», в отличие от Петра, который привлекал украинское население на свою сторону «популистскими шагами» и проводил политику «запугивания» населения (35). Польский очевидец, побывавший на Украине в начале ноября сообщал, что прежде чем Мазепа перешел на сторону шведов, он послал своего племянника Войнаровского к Петру I «с пунктами от всей Украины и Войска Запорожского», требуя возвращения «вольностей, что от предыдущих царей даны были», и, жалуясь на мародерства и грабежи русских войск в Малороссии. Кроме того, Войнаровский должен был якобы заявить, что украинское войско не может выступить на помощь русской армии против шведов. Петр будто бы приказал пытать гетманского племянника, и только заступничество одного из царских вельмож — некоего князя, помогло тому бежать к Мазепе. Именно это, якобы, и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения гетмана и заставившего его переметнуться на шведскую сторону (36). Буквально дословно эти сведения повторяются в дневнике Д. Крмана (запись относится к концу октября). Он также отмечает, что основным мотивом перехода Мазепы к шведам было желание защитить порушенные казацкие вольности (37) Это неоспоримо свидетельствует, что мазепина версия его измены имела широкое хождение на Украине уже в конце октября — начале ноября (еще до взятия русскими войсками Батурина). Филипп Орлик в письме Стефану Яворскому от 1 (12) июня 1721 г. свидетельствовал, что уже после разорения гетманской столицы Мазепа заявил, что хотел, соединившись со шведским королем «писать до царского величества благодарственный за протекцию его лист, и в нем выписать все наши обиды преждние и теперешние, прав вольностей отятие, крайнее разорение и предуготованную всему народу пагубу, а наконец приложить, что мы как свободне под высокодержавною Царского величества руку для православного Восточнаго единоверия приклонилися, так, будучи свободным народом, свободне теперь отходим…». Согласно Орлику, все эти аргументы Мазепа изложил в своих универсалах, разосланных в первой половине ноября из с. Бахмач генеральной старшине, полковниками и даже сотникам (38), однако несомненно, что подобные воззвания распространялись гетманом и ранее. В них заявлялось, что московское правительство намеревалось взять в неволю гетмана и старшину, казаков превратить в драгун, а всех малороссиян переселить за Днепр, раздав их земли великороссиянам (39). О том же самом говорилось и в письме Мазепы Скоропадскому, написанному еще раньше, сразу после отъезда в шведский лагерь (40). Все эти утверждения имели мало общего с действительностью, однако отражали традиционные страхи казацкой старшины по отношению к России.
Один из мазепинцев — прилуцкий полковник Дмитрий Горленко тотчас после соединения со шведами в письме к прилуцкому полковому судье приказывал, чтобы тот заперся в Прилуках, «согнав» туда всех конных и пеших казаков для обороны города от «неприятеля» — надо думать, русских войск (здесь же Горленко напоминал, что уже требовал того же «изустно»). Кроме того, он сообщал, что Мазепа и его сторонники «совокупились» со шведами для пользы всей Украины, о чем вскоре будет широко объявлено гетманскими универсалами (41). Известно также, что когда шведы заняли в конце октября пустую Дегтяревку (все жители спрятались от шведов в лесу), то Мазепа дал «письма» (надо думать универсалы, объяснявшие его поступок) двум встретившимся ему там жителям, «призывая» их переходить к шведам (42). Наконец казак полтавского полка Ф. Скрыпников свидетельствовал, что И.С. Мазепа «с первого часу» своей измены рассылал по Украине письма, в которых заявлялось, что русские отступили от православной веры и покрывают коней церковными ризами (43).
Мазепа не ограничился рассылкой манифестов по Украине. Его гонцы выехали и в Запорожскую Сечь и в Крымское ханство. Однако первоначально, собравшись на раду запорожцы отказались поддержать Мазепу, сохранив верность царскому престолу (44).
Рука об руку с пропагандой Мазепы на Украине действовала шведская пропаганда, причем шведские воззвания стали распространяться практически сразу после отъезда гетмана к шведскому королю. Знаменитый указ Петра I Малороссийскому народу от 6 ноября был во многом реакцией на действия шведской пропаганды. Опираясь на его текст, мы можем попытаться реконструировать содержание шведских «пашквилей», рассылавшихся по Украине, между прочим, наряду с «прелестными письмами» Мазепы. Во-первых, русский царь обвинялся в том, что начал войну со Швецией «без причин праведных», «немилосердно» мучая подданных шведского короля (речь шла о населении подвластных Швеции территорий, куда вторглась Русская армия). Во-вторых, в шведских манифестах украинцев призывали не покидать перед приходом шведской армии свои дома, продолжая заниматься каждодневными хозяйственными делами. В-третьих, заявлялось, что русский царь попрал «права и вольности» украинского народа, что украинские города от русских «воевод и войск завладенны», в связи с чем казакам напоминалось, чтобы они «мыслили о своих преждных и старых вольностях» — по трактовке российской стороны, о тех, которыми казачество пользовалось под властью польских королей. В-четвертых, украинцам напоминалось о разорении мирных жителей, чинимом по царскому указу (45).
Вышеприведенные свидетельства источников подтверждают, что мазепина «версия» его измены имела достаточно широкое хождение на Украине. Это стало результатом деятельной пропаганды гетмана, в основе которой лежала идея о нарушенных казацких вольностях. Она широко использовалась казацкими предводителями на протяжении всего периода существования Войска Запорожского.
Первые дни после измены Мазепы характеризовались на оставленной им Украине некоторым смятением и растерянностью, причем как среди казацкой старшины, так и в стане русского командования, не подозревавших о планах гетмана. Подобные суждения уже высказывались ранее в историографии и в частности одним из первых биографов Мазепы — Н.И. Костомаровым (46). Однако современные украинские историки эти выводы затушевывают, а порой — просто игнорируют.
Между тем ситуация для русской армии на Украине становилась все более серьезной. И, несмотря на это, русское командование медлило с операцией против единственного города, казацкий гарнизон которого поддержал измену Мазепы — Батурина, гетманской столицы. При этом первоначально Петр и его окружение видимо не подозревали, что Батурин может оказать сопротивление. 29 октября, канцлер Г.И. Головкин послал письмо командующему казацким гарнизоном в Батурине Дмитрию Чечелю, информируя его о движении к городу шведов и указе Петра в связи с этим впустить в батуринский «замок» полк русской пехоты. Сам царь в случае осады города шведами обещал придти на помощь (47). 30 октября в с. Погребки состоялся Военный совет, на котором было решено направить А.Д. Меншикова «добывать Батурин» (48). Александр Ригельман в своем «Летописном повествовании о Малой России» особенно отмечает, что было решено добиваться сдачи города в первую очередь переговорами и, лишь в крайнем случае, штурмовать Батурин (49). Киевский воевода Д.М. Голицын в грамоте на имя Петра специально отмечал, что он был «по имянному вашему великого государя указу посылан для уговору казаков в Батурин» (50). Войска двинувшегося к Батурину Меншикова почти три дня простояли под гетманской столицей, пытаясь уговорами (в т.ч. ездил и лично Д.М. Голицын) склонить засевших там казаков впустить русский гарнизон. Однако большая часть осажденных (были и такие, кто сохранял верность царю) заняла открыто враждебную позицию — вслед переплывавшему р. Сейм после переговоров с сердюками Д.М. Голицыну раздалось несколько выстрелов, а 1 ноября из крепости стали обстреливать русские войска и жечь посад («начали по нас стрелять из пушек, не видя никакова от нас действия, и посад кругом города зажгли» — писал Меншиков Петру(51)).
Наконец, когда долее ждать уже было невозможно — шведы, как ожидалось, могли вот-вот придти на выручку Батурину, Меншиков, в 6 часов утра 2 ноября начал штурм. Он, учитывая слабость батуринских укреплений и нежелание части казаков драться против русских войск, длился недолго — через два часа крепость пала (52). Светлейший простоял на месте боя несколько часов — уже утром следующего дня он был в Конотопе. Петр, получив 2 ноября известие о взятии Батурина, оставил окончательный вопрос о его судьбе на усмотрение князя — если крепость способна выдержать шведскую осаду, то ее предписывалось «поправить и посадить гварнизон». Но гонец, привезший известие о взятии Батурина сообщил Петру, что «оной некрепок». Поэтому царь советовал вывезти из крепости артиллерию, а «строение зжечь», мотивируя это тем, что «шведы также лехко могут взять, как мы взяли». Меншикову советовалось не терять времени — уже завтра противник мог показаться у Батурина (53). Те же распоряжения Петр повторил и аналогичном по содержанию письме от 4 ноября (54). Отметим, что в письмах нет ни слова о необходимости учинить казни и расправы с остатками батуринского гарнизона и вообще о каких-то репрессиях. Однако и эти указания Петра Меншиков получил уже утром 3 ноября, находясь в Конотопе, т.е. примерно в 30 км от Батурина и поэтому выполнить их не мог. В ответном письме светлейший ничего не говорит о том, как он поступил с крепостью, отмечая лишь, что легкая артиллерия была вывезена, а тяжелые пушки уничтожены (55). На основе вышеупомянутых меншиковских донесений в Журнале Петра была сделана запись общего характера: «город Батурин (где Мазепа изменник имел свою резиденцию) достали не со многим уроном людей, и первых воров полковника Чечеля и генерального есаула Кениксека с некоторыми их единомышленниками взяли; а прочих всех побили, и тот город со всем сожгли и разорили до основания» (56). Сравнивая запись о батуринской осаде с информацией о других сражениях, помещенных в том же Журнале, где подробно указываются потери и число пленных, можно придти к выводу, что никакой конкретной информации в Воронеже не имели, основываясь только на донесениях Меншикова.
Судя по всему А.Д. Меншиков поступил, руководствуясь прежде всего оперативной обстановкой в районе боевых действий. Те укрепления и замковые постройки, которые уцелели во время штурма и пожара, были сожжены. Причины этого были достаточно прозаичны — нежелание русского командования, что бы столь важный пункт достался в руки врага. Следует отметить, что посад города был сожжен не без участия осажденных, которые хотели затруднить русским приступ, и делали это еще 1 ноября. Свидетельство одного из польских источников, в достоверности которого, правда, можно серьезно усомниться, говорит о том, что «не только Меншиков жег Батурин», но что возле города якобы произошло сражение, в котором победу одержал шведский король (57). Возможно имелось ввиду то, что после ухода из-под Батурина русских войск, оставшиеся строения были разграблены и уничтожены шведскими солдатами.
Украинские историки, впрочем, охотнее цитируют другое письмо Петра — аж от 5 ноября, которое было послано вдогонку за первыми двумя, потому что царь не был уверен, что светлейший получил их. Только в самом конце третьего письма, в котором дословно повторялись предыдущие указания, но которое не имело никакого практического значения, поскольку данные в нем распоряжения не могли быть исполнены, заявлялось: «…Батурин в знак изменникам (понеже боронились) другим на приклад зжечь весь» (58). Как видно возможность использовать уничтожение Батурина в пропагандистских целях занимала Петра меньше всего, придя ему в голову отнюдь не сразу. Непонятно, впрочем, почему российский историк Т.Г. Таирова-Яковлева тенденциозно трактует именно это письмо как непосредственный указ Петра Меншикову «разграбить» «все дома, церкви и монастыри» (59).
Если с причинами уничтожения города и крепости все более менее ясно, то по поводу жертв среди гражданского населения и защищавших крепость казаков многое остается невыясненным. В современной украинской литературе упорно доказывается, что практически все население Батурина — ок. 14 тыс. чел. было поголовно уничтожено русскими (60), что в превращает Батурин в крупнейшее по числу жертв сражение чуть ли не за всю Северную войну (для сравнения: в Полтавской битве с обеих сторон потери составили 13,5 тыс.; в битве при Лесной — св. 9 тыс.; в битве под Нарвой 1700 г. — 9–11 тыс.). Однако существующие достаточно скудные источники, касающиеся этого вопроса не позволяют однозначно согласиться с этим утверждением. Все их можно условно разделить на несколько групп:
1). Свидетельства очевидцев. Главным образом это посетившие руины Батурина шведы и те, кто сопровождал их армию. Следует оговориться, что никто из них не был ни участником, ни наблюдателем штурма мазепиной резиденции, а лишь побывал на месте событий спустя несколько дней. На данный момент известно несколько таких свидетельств. На основе оригинальных изданий они тщательно проанализированы В.А. Артамоновым. Все они рисуют мрачную, однако вполне обыденную для военных будней картину — сожженные постройки, полуобгоревшие трупы, запах от разлагающихся человеческих останков. Что касается человеческих жертв, то здесь вновь все свидетельства отмечают, что несмотря на значительные жертвы среди защитников (в т.ч. среди женщин и детей — об этом впрочем пишет только Адлерфельд), многим, как военным, так и гражданским удалось спастись, другие были взяты в плен. Из дневника барона Давида фон Зильтмана следует, что спешившему Меншикову некогда было проводить на месте побоища какие-то специальные экзекуции (61).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
