26501-1 (758372), страница 2
Текст из файла (страница 2)
В практике работы Московского методологического кружка (ММК) возникло более узкое и жесткое (по сравнению с текстом "Духа корпорации") понимание слов "профессиональное сообщество". Для нас профессиональное сообщество - это прежде всего клубный {а не социальный) институт, ответственный за профессиональную культуру сообщества (включая, в частности, профессиональную этику) и, глинное, за его развитие. А социальные интересы пусть защищает профсоюз - это его святое дело.
Хотелось бы соотнести понятия "клуб", "развитие" и "личность" (в отличие от социального индивида), поскольку именно их сочетание задает характеристику профессионального сообщества в отличие от корпорации [I]. Речь идет об основополагающем представлении о Человеке, которое (в отличие от традиции, трактующей Человека как единство духовного и плотского начал) говорит о единстве трех ипостасей: духовной личности, социального индивида и биологического организма. Позицию занимает личность в сфере клуба по поводу производственных отношений (т.е. позиция проявляется только в рефлексии), в то время как место на производстве (в самом широком смысле слова) занимает индивид, функционирующий там согласно должностной инструкции [12]. Сообразно господствующим представлениям, в корпорацию людей объединяет единство целей. Профессиональное сообщество этого не предполагает: в его основе лежит общность профессиональных ценностей, цели же при этом могут и должны быть разными. При этом надо различать специалистов, владеющих методами, средствами, техниками своего дела (этому в основном учат в вузах), и профессионалов, обладающих сверх того ценностями, идеалами и вообще целостной профессиональной культурой. Этому научить нельзя, этому можно только, как говорил С. Михоэлс, научиться. Я бы сказал даже больше: и научиться нельзя, а можно только учиться; нельзя стать профессионалом, как нельзя стать личностью: и тем и другим приходится становиться всю жизнь, ибо и то и другое существуют только в процессе самоопределения, становления, в развитии. Таким образом, профессионала можно соозначить с "модульным человеком" Геллнера [7], которого он считает "атомом" гражданского общества.
Возникает вопрос: могут ли профессиональные ценности и идеалы, профессиональная культура, миссия существовать вне той или иной профессиональной организации? И да, и нет. Могут существовать в виде мертвых текстов под золотыми корешками, в отчужденной от человека форме. В этом смысле и древнегреческая культура существует. Могут существовать в порыве, творчестве, горении (простите за штамп) выдающейся личности. Но не могут существовать как массовое явление, характеризующее некий уровень журналистики, педагогики или проектирования. Эта последняя, общественно значимая форма существования профессионализма возможна только в условиях развивающегося профессионального сообщества; если угодно, и в свободной корпорации, но только тогда, когда она выполняет функции этого самого сообщества, т.е. оказывается не только и не столько социальным институтом, сколько профессиональным клубом. Поэтому, кстати, профсоюз в таком деле и вовсе не помощник.
Я, следовательно, не противопоставляю свободную корпорацию (здесь эпитет важен) и профессиональное сообщество, я их различаю. Не исключено, что можно сконструировать в мысли и создать в жизни такую корпорацию, которая совмещала бы духовные (т.е. рефлексивно-мыслительные и коммуникативные) функции профессионального сообщества и социальные функции профсоюза. Но я не знаю, как это сделать; утверждаю только, что для того чтобы эти функции соединить (если ставить такую цель), их надо сначала различить и выделить. С этим связана еще одна особенность рефлексии второго ранга ("экспертизы экспертизы"): если мы собираемся что-то делать, то она обязана быть перспективной, направленной на будущее. В противном случае мы вернемся к классической советской системе: все усовершенствовать, ничего не меняя.
Теперь в несколько ином свете предстает подзаголовок книги [9] - "Правила честной игры в сообществе журналистов" - и ее преимущественно нравственная ориентация. Естественно желание порядочных людей жить и работать честно, но в нынешних российских обстоятельствах это желание трудно реализуемо. Призыв А. Солженицына "жить не по лжи" не потерял актуальности, хотя ложь и приобрела новые формы. Наряду с очевидным засильем жуликов самого разного толка - от учредителей финансовых "пирамид" до политических популистов (по-старому, демагогов)2 - я отметил бы более важный фактор. Честность я мыслю как предельную рефлексивность. С рефлексией же у бывших советских людей проблемы известные, связанные преимущественно с врожденным (от тоталитарной системы) дефицитом этой интеллектуальной способности. "Жизнь не по лжи" в моем понимании предполагает прежде всего внутреннюю, интеллектуальную честность, которая в отсутствие рефлексии попросту немыслима. Для журналистов это, по-моему, главное: ведь обманывая себя (пусть и бессознательно), они обманывают свою аудиторию - тысячи, а то и миллионы людей.
Поэтому журналистскую этику стоило бы обсуждать не как таковую и отдельно взятую, а как компонент профессиональной культуры, о чем пишет И. Дзялошинский [9]. С этим связана и непонятная формулировка вопроса о "правилах честной игры". А что, бывают правила нечестной игры? Мыслимы разные правила, но, каковы бы они ни были, шулер всегда их использует, чтобы надуть партнера, а честный человек будет их соблюдать. Кроме того, я не понимаю, почему речь идет о правилах игры.
Либо это метафора, и за ней стоят нормы и правила профессиональной деятельности, либо "игра" требует пояснения и прояснения: по этому поводу много чего в последние годы опубликовано на русском языке. В первую очередь можно сослаться на статью С. Попова, хотя и напечатанную в малотиражном альманахе [13], но вполне стоящую трудов по его разысканию. То, что в журналистике многое, а возможно, и все, мыслимо как игра - это наверное, но "что, где, когда и как" - предмет для специального анализа и исследования.
Возвращаясь к теме корпорации или профессионального сообщества журналистов, я сказал бы. что разработка профессионального кодекса идет в этом направлении, но заведомо его не исчерпывает и, возможно, даже не является главным направлением работы (если здесь вообще осмыслен вопрос о приоритетах). Для меня важнейшим оказывается последний вопрос.
О миссии журналистики в современной России
Именно так (т.е. как важнейший и определяющий, в том числе и для разработки профессиональных кодексов) ставят этот вопрос авторы проекта, но в тексте сборника [9] он все же отходит на второй план, и хотя материала для размышлений по этому поводу достаточно, сам по себе факт симптоматичен: большинство авторов заняты более прагматическими темами. Как отмечают редакторы, представления о миссии журналистики "редко проявляются в рафинированном виде", а проявляясь, имеют по большей части метафорическую форму [9, с. 8]. Эта фиксация, думается, в значительной мере приложима и к обсуждаемому сборнику.
Несколько обобщая мысль В. Гуревича [9, с. 172], я поддержал бы его тезис об историчности миссии журналистики, но не думаю, что стоит говорить об "искажении" этой миссии в современной России по сравнению со странами, где существует "нормальное", относительно стабильное открытое общество. Почему искажение? Разные культурно-исторические ситуации - разные миссии. Журналистика - это не математика, а понятие нормы тоже исторично и по большому счету ситуативно. С этим, кстати, и связана безуспешность попыток прямого переноса принятых на Западе форм организации, технологий, целых систем и сфер деятельности (например, "паблик рилейшнз") в наши условия: что хорошо в устоявшемся открытом обществе, то может никуда не годиться в обществе становящемся, формирующемся. И это, по-моему, гораздо важнее этнокультурных различий ("что немцу хорошо, то русскому - смерть").
Не будучи склонным идеализировать западное общественное устройство и сложившуюся там систему СМИ, я думаю, что кое в чем современный российский опыт мог бы (при надлежащем осмыслении) пригодиться и на Западе. Я имею в виду ту функцию заполнения идеологического вакуума, которую volens-nolens берет на себя сегодняшняя наша журналистика и которую Гуревич считает для нее чуждой. Я как-то в этом не уверен и, обсуждая этот вопрос в контексте сопоставления России и Запада, заметил бы, что "у них" с идеологией тоже большие проблемы, и Дж. Сорос (и не только он) не зря говорит о дефиците ценностей и целей в развитых демократических странах [2]. Точнее, я различал бы выработку концепции реформ, которая нужна политикам и оргуправленцам, и ее оформление и популяризацию в виде соответствующей общедоступной идеологии, которой нам так не хватает. Если первое - задача политиков и обеспечивающих их мыслителей, то второе - в значительной мере может быть делом журналистов.
Возвращаясь к вопросу о миссии журналистики, я бы начал с того, что само понятие "миссия" неотъемлемо от несущего ее субъекта. Миссия мыслима как атрибут того самого сообщества (корпорации), которого мы пока не имеем, либо конкретного журналиста или конкретного коллектива (редакции). У журналистики, у СМИ вообще нет миссии, а есть функции, порождаемые и закрепляемые в культуре теми или иными способами их (СМИ) употребления в социуме.
Из возможного набора этих функций стоило бы прежде всего убрать наивную [14] идею "четвертой власти", обсуждаемую как редакторами, так и авторами сборника (Вс. Вильчек и др.). Убрать по той причине, что если СМИ и оказываются фактически четвертой властью, то происходит это опосредованно: случается или не случается в зависимости от способа их употребления, в меру реализации ими своих прямых функций, по поводу понимания которых не просто разноголосица, но и разные подходы.
Апеллируя к статье П. Шампаня [14], я различал бы прежде всего разные способы представления и употребления СМИ:
- как средства воздействия на общественное мнение в руках тех или иных политических сил;
- как объекты рыночных отношений;
- как формы соорганизации и работы журналистов-профессионалов.
В реальности мы всегда имеем ту или иную констелляцию этих представлений, определяемую как внешними (по отношению к данной газете, телеканалу и т.д.) обстоятельствами, так и позицией журналистов. Как пишет Шампань, "поскольку журналистика представляет собой особую сферу интеллектуального труда, которая не может игнорировать собственную экономическую рентабельность, то понятно, почему каждая редакция и каждый журналист конкурируют с другими и мучительно пытаются совместить экономические требования со своей собственной политической позицией и задачами информации" [14]. Если заменить "задачи информации" на "профессиональные задачи", то для журналистов здесь и возникает пространство самоопределения, которое развертывается далее уже в проекции на третью из названных ориентации.
Я интерпретирую соображения Дзялошинского [9] по этому поводу так, что он строит следующий шаг уже чисто профессионального самоопределения журналиста в пространстве, задаваемом тремя ортогональными векторами: авторитарным (пример - взгляды В. Ленина на роль СМИ); информационно-познавательным (господствующим на Западе); коммуникативным, или гуманитарным (идея соучастия журналиста и реципиента в постановке и решении проблем). Неважно, является ли именно такая картина исчерпывающей. важна идея, и я ограничился бы краткими комментариями по этому поводу.
1. Заданное подобным образом пространство вроде бы и оказывается пространством профессионального самоопределения журналиста, редакции, журналистского сообщества (корпорации). Очень важно, что оно отделено от пространства гражданского самоопределения, для журналиста необходимого, но другого. В "пространстве Дзялошинского" сторонники самых разных политических взглядов могут самоопределяться сходным образом (и наоборот). В этом я вижу путь к формированию профессионального сообщества, объединяющего сторонников разных политических позиций при одном непременном условии: если они удерживают рамку прави.
2. Авторитарную ("законодательную" в отличие от интерпретирующей по 3. Бауману [15]), монологичную установку я не оценивал бы совсем уж негативно, особенно учитывая унаследованный от советской системы "интериоризованный тоталитаризм" [16]. Проповедь хоть и уступает место исповеди, но, думаю, сохранит свое место в культуре, иерархическое устройство которой есть ее конституирующая особенность, не зависящая от общественного устройства. Поэтому я бы связывал авторитарную установку не только и, возможно, не столько с партийной ангажированностью, сколько с ролью интеллектуальной и культурной элиты, напоминая, что это всего лишь одно из измерений нашего пространства, кстати, тесно связанное с другим - информационно-познавательным.
3. Важнейшая функция информационно-познавательной (по преимуществу) установки -открывание, "опрозрачивание", визуализация (применительно к ТВ впрямую) происходящего. Здесь можно напомнить о вкладе СМИ в формирование открытого общества. Но в связи с этим еще надо специально разбираться с объективистскими мифами, господствующими среди наших демократически ориентированных журналистов ("после марксизма-ленинизма, но до К. Мангейма"-так характеризует это состояние сознания Л. Поляков [9, с. ЗОЗ], а на связанные с ним опасности указывает С. Муратов). В действительности мы не можем смотреть на мир с позиции Всевышнего и все, что в состоянии увидеть, видим со своей, субъективной точки зрения. Отсюда и отмеченная выше тесная связь первых двух установок. Как писал когда-то П. Валери, "отбор, классификация, выражение фактов, дошедших до нас, не продиктованы нам природой вещей; они должны представлять.собой итоги анализа и отчетливых решений; на практике же они всегда отданы во власть навыков и традиционных способов мышл&ния, которых случайности или произвольности мы не подозреваем". Более того, "навыки, влечения, привязанности, приобретенные в течение предшествующей истории, не перестают существовать, но незаметно перенесенные в среду, отличающуюся весьма иной структурой, они теряют в ней смысл и становятся причиной бесплодных усилий и ошибок" [17].
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
