74653-1 (746264), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Надо иметь также в виду, что и аппарат государственной власти был далеко не достаточен, чтобы поспевать с выполнением бесчисленных челобитных, которые сыпались с разных сторон от служилого люда.

В такой обстановке появился знаменитый указ от 24 ноября 1597 г. Этим указом устанавливалась пятилетняя давность исков на беглых крестьян. Землевладельцы, у которых выбежали крестьяне за 5 лет до 1597 г. и которые успели в этот срок подать челобитье о сыске беглых, имели право рассчитывать на содействие государственной власти: таким землевладельцам, говорит указ, «давать суд и сыскивать накрепко всякими сыск и по суду и по сыску тех беглых крестьян с женами и детьми и со всеми животы возити назад, где кто жил». А относительно крестьян, выбежавших за 6, 7, 10 и более лет до 1597 г. и относительно которых в течение этого срока от их господ не было челобитья, «суда не давати и назад их, где кто жил, не возити».

Введение заповедных лет , прекративших право крестьянского перехода в Юрьев день, и составление писцовых книг в комплексе с указом 1597 г. создали серию закрепостительных мероприятий конца XVI в. Именно тогда был узаконен принцип крестьянской крепости по писцовым книгам, но крепости не полной, а ограниченной. Действие писцовых книг как закрепощающего документа ограничивали урочные годы.

Законодательные мероприятия начала XVII в., устанавливали разные сроки сыска беглых, исходили от сменявших друг друга правителей, а потоку имели временный характер. Пятилетний срок сыска беглых крестьян официально восстановлен к 1619 г. На практике вскоре сложилось положение, когда урочные годы стали трактоваться н использоваться помещиками как исковые, т. е. - исчисляться не со времени побега крестьян, а со времени подачи исковых челобитных, которые возобновлялись и тем самым продлевали действие урочных лет. Использование урочных лет как исковых было проявлением борьбы против них основной массы дворянства. Поскольку Поместный и иные приказы не противодействовали такому пониманию урочных лет, сама приказная практика вела к их подрыву.

До определенного момента сторонникам урочных лет выступали помещики юга, куда шел основной поток беглых. Со времени строительства Белгородской оборонительной черты картина к 30-м гг. изменилась. Другой силой, заинтересованной в сохранения урочных лет, были крупные феодалы — «сильные люди», укрывавшие беглых в своих обширных владениях и использовавшие связи в приказной среде с целью воспрепятствовать сыску беглых до определенного срока. Не случайно жалобами на « сильных людей» пронизаны челобитные дворян и детей боярских.

В ответ на челобитную 1637 г. указом 20 февраля. 1637 г. урочные годы были продлены до 9 лет. Следующая челобитная 1641 г. повлекла удлинение урочных лет на один год. Этот срок сыска распространялся и на черносошных крестьян.

В ответ на челобитье 1645 г. правительство указом 19 октября этого же года оставило в силе десятилетний срок сыска беглых, но обещало, что, как только будут составлены переписные книги, «по тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети, и братья, и племянники будут крепки и без урочных лет». Такой вариант отмены урочных лет не устроил дворянство, поскольку отменялось действие писцовых книг 20-х гг., в силу чего дворяне теряли владельческие права на большое количество крестьян. Так возникло новое требование, изложенное в челобитной 1648 г.,— признание крепостной силы писцовых книг 1626—1628 гг.⁶[6]

Возрастание роли писцовых и переписных книг в процессе закрепощения натыкалось на ограничивающее действие урочных лет. Удлинение срока не устраняло противоречия. Указы об урочных годах как бы снижали значение писцовых книг. Такая противоречивость характеризует практику судебных дел о крестьянстве. Это противоречие и было снято Уложением 1649 г. путем полной отмены урочных лет сыска беглых.

2. Полное закрепощение крестьян по соборному уложению 1649 года..

Центральное и наиболее важное место в Соборном Уложении занимает глава XI. Ее название «Суд о крестьянех» показывает , что целью главы служило правовое регулирование взаимоотношений землевладельцев в вопросах владения крестьянами. Монопольное право владения крестьянами закреплялось в Уложении за всеми категориями служилых чинов по отечеству . Закон о наследственном (для феодалов) и потомственном (для крепостных) прикреплении крестьян является наиболее крупной и радикальной нормой Уложения, а отмена урочных лет сыска беглых стала необходимым следствием и условием претворения этой нормы в жизнь. Ничего подобного ни по значению, ни по последствиям другие главы Уложения не содержат.⁷[7]

Закон о прикреплении Уложение распространяет на все категории крестьян и бобылей. Оно делит крестьян на две крупные разновидности: крестьяне государевы — дворцовые и черносошные «государевы дворцовых сел и черных волостей крестьяне в бобыли и крестьяне вотчин и поместий служилых людей по отечеству. Подвидом частновладельческих крестьян предстают крестьяне патриарших, властелинских (митрополичьих, епископских) и монастырских вотчин.

Ст.1. Которые государевы дворцовых сел и черных волостей крестьяне и бобыли, выбежав из государевых дворцовых сел и исчерных волостей, живут за патриархом, или за митрополиты, и за архиепископы, и епископом, или за монастыри, или за бояры, или за околничими и за думными и за комнатными людьми, и за стольники и за стряпчими и за дворяны московскими, и за дьяки, и за жильцы, и за городовыми дворяны и детьми боярскими, и за иноземцы, и за всякими вотчинники и помещики, а в писцовых книгах, которые книги писцы подали в Поместной в иные приказы после московского пожару прошлого 134-го году, те беглые крестьяне, или отцы их написаны за государем, и тех государевых беглых крестьян и бобылей сыскивая свозити в государевы дворцовые села и в черные волости, на старые их жеребьи по писцовым книгам з женами и з детьми и со всеми их крестьянскими животы без урочных лет.⁸[8]

Препарируя эту классификацию, следует ответить, что в Уложении речь идет о двух основных разновидностях крестьян и бобылей — частновладельческих и государственных. Уложение провозглашало закон о прикреплении черносошных крестьян к своим наделам наряду с прикреплением крестьян частновладельческих. Основанием прикрепления тех и других становились писцовые книги 1626 г. . Правительство, следовательно, пошло дальше обещаний, данных в наказе писцам 1646 г. В отношении вотчинных и поместных крестьян для периода после 1626 г. законом устанавливались дополнительные основания крепости — отдельные или отказные книги, в которых крестьяне и бобыли или их дети записаны «по новым дачам» «после тех писцовых книг» .

Ст. 2 . «…и тех крестьян и бобылей по суду и 161 по сыску отдавати по писцовым книгам, которыя книги писцы в Поместной приказ отдали после московского пожару прошлого 134-го году, будет те их беглыя крестьяне, или тех их беглых крестьян отцы, в тех писцовых книгах за ними написаны, или после тех писцовых книг те же крестьяне, или их дети, по новым дачам написаны за кем в отделных или в отказных книгах. А отдавати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем без урочных лет».⁹[9]

Основанием возврата крестьян, бежавших как с черносошных, так и с частновладельческих земель, признавался факт записи в писцовых книгах 1626 г. их самих или их отцов. Возврату подлежали одновременно жены и дети беглых.

Ст.3 «… и тех крестьян отдавати з женами и з детми и со всеми их животы, и с хлебом стоячим и с молоченым».¹⁰[10]

Уложение, следовательно, закрепляло потомственную крепостную принадлежность, распространяя её на членов семьи крестьянина и бобыля. В качестве другого основания крепостной зависимости на будущее время устанавливались переписные книги 1646—1648 гг., которые учитывали мужское население крестьянских и бобыльских дворов любого возраста. На будущее значительно расширялся круг родственников крестьян и бобылей, на которых распространялась крепостная зависимость. Помимо жен и детей, закрепощенных писцовыми книгами 20-х гг., в этот круг по переписным книгам 1646—1648 гг. включались братья, племянники и внучата с женами и детьми.

Ст.9. «…и тех беглых крестьян и бобылей, и их братью, и детей, и племянников, и внучат з женами и з детьми и со всеми животы, и с хлебом стоячим и с молоченым отдавать из бегов тем людем, из-за кого они выбежат по переписным книгам, без урочных лет, а впредь отнюд никому чюжих крестьян не приимать, и за собою не держать».¹¹[11]

Уложение, следовательно, распространяло потомственную крепостную принадлежность по прямой нисходящей до четвертого колена (правнуки) и по боковой нисходящей до третьего колена (дети племянников), включая жен и мужей. Писцовые книги 20-х гг. и переписные 40-х гг. как основание крепостной зависимости могли дополнять друг друга , (отцы могли значиться в первых, а дети — во вторых) или выступать независимо друг от друга: крепостная принадлежность устанавливалась:¹²[12]

1) по записи отцов в писцовых книгах, если даже дети почему-либо не попали в переписные;

2) по записи в переписных книгах, если отцы записанных в них не значились в писцовых книгах.

Ст. 11 «А будет кто на кого учнет государю бити челом о беглых же крестьянех и бобылях, а в писцовых книгах тех крестьян и отцов их за исцом и за ответчиком ненаписано, а написаны те крестьяне за исцом или за ответчиком в переписных книгах прошлых 154-го и 155-го годов, и тех крестьян и бобылей отдавати по переписным книгам тому, за кем они в переписных книгах написаны».¹³[13]

Крепостное право включало в себя две формы прикрепления непосредственного производителя: прикрепление к земле — к феодальному владению и прикрепление к личности феодала — к вотчиннику и помещику. Это отражено в Уложении 1649 г. Крестьянин выступает в нем как органическая принадлежность поместья и вотчины независимо от личности владельца. Это видно из запрета переводить крестьян из поместий в вотчины даже в пределах одного владения. Стоя на позициях охраны поместного землевладения и мотивируя запрет перевода крестьян опасением, что в противном случае поместья могут запустеть, законодатель исходил из принципа прикрепления крестьян к земле, а потому и распространял запрет перевода на тех крестьян, которые записаны в книгах за поместьями.

Ст. 30. «А за которыми помещики и вотчинники крестьяне и бобыли в писцовых, или во отдельных или во отказных книгах, и в выписях написаны на поместных их и на вотчинных землях порознь, и тем помещикам и вотчинником крестьян своих с поместных своих земель на вотчинныя свои земли не сводити, и тем своих поместей не пустошити».¹⁴[14]

Уложение рассматривало крестьянина и его имущество (инвентарь, скот, хлеб во всех видах) в неразрывном единстве. Отсюда категорические требования закона о возврате беглых крестьян вместе с имуществом независимо от того, из каких земель они бежали — частновладельческих или черносошных. Черносошные крестьяне сидели на земле, принадлежавшей государству, но дворы, скот, инвентарь и другое имущество крестьянского двора было собственностью крестьян.

Наконец, поскольку с отменой урочных лет сыск беглых становился бессрочным, возврат беглого с имуществом через большой промежуток времени мог означать, что крестьянин возвращался с имуществом, приобретенным на новом месте, у нового хозяина. Закон не оговаривал, что последний лишался крестьянского имущества в виде санкции за держание беглого (как, например, это оговорено в Уложении относительно ссуды). Имущество н в данном случае принадлежало крестьянину. В Уложении закреплено право помещика и вотчинника наряду с предъявлением иска к кому-либо о своем беглом крестьянине, предъявлять иск и об имущество (животах) беглого. Если при этом истец не укажет ни состава, ни цены животов, все равно иск об имуществе удовлетворялся (в размере пяти рублей), невзирая на утверждение ответчика, будто беглый крестьянин пришел к нему без животов. Такие животы назывались «глухими».

Ст. 26. «А кто ответчик во крестьянех не запрется, а про животы скажет, что к нему тот крестьянин пришол без животов, а истец скажет, что крестьянин его к тому его ответчику пришол з животы, а сколько каких животов у того крестьянина его было, и того в исковой своей челобитной и цены тем крестьянским животам не напишет же, а доведетца до веры же, и за такие крестьянские глухие животы у веры класти по пяти же рублев, а крестьян, взяв у ответчика, отдати исцу».¹⁵[15]

Если на суде ответчик отрицал наличие беглых крестьян и их имущества, а затем признавался в их сокрытии при крестоцеловании, то все равно он нес наказание — возмещал стоимость крестьянского имущества. Законодатель мотивировал это стремлением покорыстоваться ( т.е. завладеть ) крестьянским имуществом .

Ст. 29. «А которые ответчики учнут на суде в беглых крестьянех и в их крестьянских животах запиратца, а после того у веры у крестнаго целованья тех крестьян они у себя скажут, и учнут исцом отдавать, а в животах их учнут по прежнему запиратца, и на них те крестьянские животы велеть доправить, и отдать исцом без крестнаго целованья, потому что они на суде во всем запиралися, в людех и в животах, а после того крестьян отдают, а животами их сами хотят корыстны быть».¹⁶[16]

Во всех указанных случаях закон исходил из понимания неразрывной связи крестьянина с имуществом как исходного условия его производительной деятельности. Более того, по той же причине земля фактически принадлежала крестьянину, что влекло за собой закрепление за ним определенного (весьма ограниченного и условного) права владения и пользования ею. Таким образом , Уложение 1649 года в сравнении с предшествующим законодательством значительно детальнее и глубже разработало правовые основы принадлежности крестьянам их имущества и его возврата по принадлежности как необходимого условия функционирования крестьянского хозяйства.

Выводы:

Характеристики

Список файлов реферата