169997 (742669), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Один из путей формирования экологической этики с определёнными трудностями складывается в сфере воспитания и образования. Здесь до сих пор ещё слишком много формализма, устаревших, окостеневших методик преподавания, несущностных требований. Одно из главных достоинств школьного типа обучения – специализация знания и достаточно высокий теоретический уровень предлагаемых программ – к сожалению, имеет тенденцию превращаться и в недостаток. Речь идёт об отрыве знаний, которые учащийся усваивает в школе, от практической деятельности, и этот отрыв заходит порой так далеко, что выпускники школ, при условии, что им удастся найти работу, сразу принимаются за практическое обучение, овладение непосредственно необходимыми им навыками.
Всё это в полной мере относится и к экологическому образованию: существующие предметы и спецкурсы, дополнительные уроки и т.п. дают, безусловно, определённый минимум знаний из области экологии. Но весь вопрос в том, как эти знания будут и могут использоваться непосредственно в практической деятельности.
Психологами доказано, что на уровне освоения конкретных операций ребёнок способен интуитивно и конкретно усваивать большую часть идей естественных, гуманитарных и общественных наук: ещё Дж. Брунер показал, что пятиклассники могут играть в игры, в правилах которых заложены идеи высшей математики18. К этим правилам они приходят интуитивно и оказались способными научиться действовать в соответствии с ними. То же самое относится и к усвоению основных положений, которые лежат в основе экологически ориентированного мировосприятия, одной из составных частей которого является экологическая этика. Попытки преподнести их в ходе учебного процесса на теоретическом уровне не может привести к успеху, и, напротив, если учебный процесс будет включать в себя доступные игровые формы с заложенными в них экологическими закономерностями, дети усвоят их на интуитивном уровне и, что самое важное, будут в состоянии в дальнейшем руководствоваться в своём поведении полученным таким путём знанием.
Вполне приемлемыми представляются по отношению к воспитанию в духе экологической этики предложенные Дж. Брунером в цитированной работе следующие пять принципов:
а) внушить ученикам уважение к их собственному разуму и веру в его возможности;
б) внушить им уважение к силе мысли, влияющей на положение человека, его обязанности и социальные контакты;
в) обеспечить их набором работающих моделей, облегчающих анализ устройства того общества, в котором они живут, и анализа положения, занимаемого в нём тем или иным человеком;
г) привить уважение к способностям и обязанностям человека как представителя своего вида, к его истории, его потенциалу и его человечности;
д) внушить учащимся, что дело человеческой эволюции не завершено.
Но экологическая этика формируется не только в процессе обучения. Быть может, ещё важнее воспитание у человека чувства благоговения перед жизнью, умения помочь, прийти на помощь не только человеку, но и любому живому существу, воспитание на собственном примере деятельного участия в улучшении экологической обстановки в непосредственном близком окружении человека. Тут, как и в других ситуациях воспитания, важно помнить, что одно неэкологичное дело перевесит сотни правильных слов.
«Такой перелом в сознании – это настоящее приспособление, поскольку ведь кризис, угрожающий нашей планете, независимо от того, рассматриваем ли мы его в военном, экологическом или социальном ракурсах, связан ни с чем иным, как с болезненным самосознанием, порождающим превратное впечатление, будто наше «Я» так одиноко и хрупко, что мы должны определить и обозначить его границы, так ничтожно мало и бедно, что мы должны что-то без конца приобретать и потреблять, так изолировано, что мы – отдельные люди, организации, национальные государства или виды – якобы невосприимчивы к тому, какой вред мы наносим другим живым существам» 19 и, конечно, самим себе.
Восприятие мира и себя в мире в рамках старой парадигмы, в которой не было места экологической этике, основано на том, что и люди, и другие живые существа, и всё окружающее представляется механическим собранием обособленных друг от друга предметов. Экологический подход к действительности приводит к восприятию той особенности окружающего, что всё в ней связано со всем, а на первый план выступает не борьба всех против всех, а совместная созидательная активность, и при этом существование одних оправдывает и поддерживает существование других; все участвуют в мировом движении, для каждого есть своё место и роль.
3. Общественный аспект формирования экологической этики
Общеизвестно, что люди, даже если у них есть какое-то представление об экологии и связанных с нею проблемах, если они знают, как поступать можно, а как не стоит (иными словами, если им знакомы основы экологической этики), часто игнорируют это знание и поступают вопреки ему. Одна из причин, как было показано выше, состоит в том, что воспринимаемая извне система ценностных ориентиров и значений не всегда совпадает с личностным смыслом человека.
Кроме того, формирование системы личностных смыслов и восприятие человеческих значений зачастую сочетаются с действием автоматического конформизма. Нельзя забывать и о том, что сплошь и рядом окружающая человека антиэкологическая практика выстраивает такую же антиэкологическую его реакцию и действия. Например, если на городском уровне вывоз мусора организован из рук вон плохо, (как это можно наблюдать в последнее время в нашем городе), некоторые люди начинают вываливать мусор прямо на тротуар: мол, к чему стараться соблюдать чистоту, если даже сами чиновники этого не делают? В этом случае ярко проявляется формальность внедрённых в сознание подобных людей элементов экологической этики (если такие элементы вообще имеются в сознании людей подобного типа).
Экологическую этику нельзя представлять только в виде некоего вместилища ценностей, идей, идеалов и поведенческих установок и стереотипов, которые достаточно переосмыслить и переориентировать, чтобы человек овладел экологической этикой.
На первый взгляд, мораль и наука вообще находятся довольно далеко друг от друга. Они являются разными формами общественного сознания и настолько далеко отстоят друг от друга, что иногда трудно установить между ними какую-либо связь. Ведь по определению научное мышление – это мышление теоретическое, которое основано на логической абстракции, имеет строго упорядоченный характер, анализирует объективные законы действительности и устанавливает истинное знание о них в форме логических обобщений. Моральные же представления связаны главным образом с разрешением повседневных житейских проблем, в них переплетаются рациональные и чувственные элементы (понятия, убеждения и чувства, эмоции).
Однако деятельность морального сознания направлена не просто на установление истины, знания, а на формулирование жизненных целей и правил поведения, на принятие практического решения и выбор поступков. И именно поэтому проблема соотношения морали и науки имеет большое значение для обеих, причём именно в условиях современности эта проблема приобрела особую актуальность.
Самыми важными можно считать такие два её аспекта: значение морали для науки (роль моральных принципов в деятельности учёного) и значение науки для морали (возможность научного обоснования нравственных принципов).
Первый аспект приобрёл остроту в связи с бурным развитием науки в прошлом столетии. Современные наука и техника дали в руки человеку мощные средства созидания и разрушения. С одной стороны, научно-технические достижения могут служить интересам человека, способствовать созданию высокого материального и духовного уровня его жизни. А с другой стороны, они же могут быть использованы против человека, например, для истребления миллионов людей, могут наносить ущерб человеческому здоровью и психике, или косвенным образом разрушать экологическую среду на планете, в конечном счёте, даже сделать её непригодной для жизни.
Открытие атомной энергии, бурное развитие химии и генетики, автоматизация, радио, кино и телевидение, как оказалось, могут одновременно быть применены и на благо и во вред человеку. В таких условиях подлинный учёный не может оставаться бесстрастным искателем истины, безразличным к тому, как она будет использована. Он должен осознать свою моральную ответственность перед обществом, связанную с теми большими знаниями, которые ему доступны.
Учёный не может оставаться безразличным к вопросам нравственности ещё и потому, что сама практика научной деятельности постоянно ставит перед ним проблемы морали, относящиеся к профессиональной этике.
Другой аспект связан с необходимостью разрешения важнейших нравственных проблем современности, ответа на вопросы, в чём состоит назначение человека, смысл его жизни, каковы должны быть её цели. Однако с точки зрения представителей неопозитивизма истина и нравственность – понятия несовместимые, нормативная этика не может быть научной и научная философия морали лишена нравственного содержания.
Неопозитивисты ввели понятие метаэтики, обозначив им философскую теорию морали, взятую, в противоположность нормативной этике, отвлечённо от моральных проблем. Сферу морали, считают они, надо ограничить анализом логики морального языка, пояснением значения моральных терминов и суждений. Все эти методологические и логические проблемы, действительно имеющие значение для этики, неопозитивисты пытаются решать формально-логическим путём или путём описания способов мышления, которыми пользуется обыденное моральное сознание. Такой подход к исследованию морали поверхностен и внеисторичен, а отсутствие анализа её социальной природы и функций в обществе обусловливает научную необоснованность этики неопозитивистов.
Это особенно ярко проявляется тогда, когда перед учёными возникают морально-этические проблемы, связанные с сохранением окружающей среды, т.е. вопросы экологической этики. Она является пробным камнем тех методологических оснований, которые лежат в основе профессиональной деятельности учёного.
В качестве примера обратимся к деятельности в этом направлении известного австрийского этолога Конрада Лоренца.
4. Эволюционно-эпистемологическая этика К. Лоренца
Конрад Лоренц считает, что преграды на пути деградации современной цивилизации призван поставить эволюционный гуманизм. По его мнению, одна из основных причин вырождения цивилизации состоит в том, что она пренебрегает изначально присущими всем живым существам механизмами жизненно необходимой стратегии выживания. Многие современные проблемы и патологии в социальном поведении человека он выводит из неодновременности его культурного и филогенетического развития. То есть: в развитии человека постоянно накапливаются, считает Лоренц, противоречия между двумя процессами: медленным эволюционным и многократно убыстряющимся культурным развитием. И для того, чтобы эти противоречия ослабить, необходимо понять, в чём лежат корни патологии современной культуры.
Поскольку К. Лоренц является известнейшим зоопсихологом, неудивительно, что его ответ звучит так: нужен решительный поворот от классической теории познания в сторону биологического познания человека. «Прогрессирующий упадок нашей культуры выявляет столь очевидную патологическую природу, столь бросающиеся в глаза признаки болезни человеческого духа, что из этого вытекает категорическое требование исследовать культуру и дух с позиций определённой медицинской науки» 20. Данное требование, согласно Лоренцу, предполагает углубление наших воззрений на причины, сковывающие наше поведение; это придаст фактическую силу нашему разуму и морали и будет направлять их там, где категорический императив, как их единственная опора, стал безнадёжно расшатан.
Задача эволюционно-эпистемологической этики, считает Лоренц, заключается в том, чтобы на правильно понимаемой биологической основе прийти к познанию возможностей и границ человеческого нравственного поведения. В условиях упадка культуры это поведение должно строиться на основе здоровых, генетически запрограммированных, испытанных нормах поведения. Ведь, поскольку наш познавательный аппарат возник в процессе эволюции, то и моральность, безусловно, имеет свои глубокие корни в эволюции нашего рода.
Станет ли человечество сообществом истинно гуманных существ или придёт к репрессивной организации лишённых всякой зрелости дикарей, зависит исключительно от того, насколько мы начнём руководствоваться нашими врождёнными, нерациональными ощущениями ценностей.
Эволюционная этика Лоренца ставит нас перед единственным выбором: либо мы должны следовать генетически закреплённым в нас в процессе приспособления инструкциям человеческой природы, субъективно воспринимаемыми как ощущения ценности, либо нас ожидает деградация до уровня дикости, а с нею и полное разрушение культуры.
Ясно, что для этики, утверждающей возможность сознательного морального выбора личности, способность к творчеству и самосовершенствованию, в столь жёстко детерминированной системе рассуждений нет места. Основная задача эволюционного гуманизма, согласно Лоренцу, в том и состоит, чтобы вернуть культуру на путь согласованности с душой человека, со всем строем первичных чувств и восприятий: «Это является очевидным для каждого человека, близкого к природе. Для правильной оценки он не нуждается в какой-то рассудочной операции. Он нуждается лишь в открытых глазах. Тот, кто разделяет данное мировоззрение, безошибочно испытывает сочувствие к рождённым, к судьбе отдельных существ; с этим сочувствием непосредственно рождается также и любовь к живому, а вместе с ним и сознание ответственности» 21.
Лоренц не одинок в этом; такие взгляды разделяют многие социобиологи, которые трактуют сферу этического не более чем эпифеномен естественного отбора и биологического наследования. Одним из программных пунктов социобиологии как раз и является призыв биологизировать этику. Вот как обосновывает необходимость этого Э. Уилсон22: философская этика, по его мнению, сталкивается с порочным кругом: свободный выбор ценностей, на котором она строится, является выбором между теми или другими элементами человеческой природы, и поэтому люди вынуждены всякий раз обращаться к системам ценностей, которые выработаны этими элементами в давно прошедшие времена, когда человек ещё только формировался как биологический вид. Поскольку такими системами ценностей являются альтруизм и эгоизм, то социобиология и этика, пишет Уилсон, занимается одними и теми же вопросами. И в конечном счёте все наши моральные решения обусловлены в далёкой древности механизмами естественного отбора сначала на родственный, а затем и взаимный альтруизм, в силу чего существует тесная связь между альтруизмом в животном мире и человеческой нравственностью.
Интересно, что в Советском Союзе ещё в 60–70-е годы прошла широкая дискуссия, одна из тем которой была биологическая предопределённость морали; некоторые участники дискуссии высказывали сходные с идеями Лоренца и Уилсона мысли. Однако Б. Л. Астауров при этом подчёркивал, что «надо желать и верить, что по мере того как человек будет всё более рационально вмешиваться в своё окружение и создавать для себя всё более совершенную среду жизни и по мере того как он начнёт находить всё более гуманные и эффективные пути совершенствования своей наследственности, порождения зла и тьмы будут отступать перед духами добра и света» .