159198 (737457), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

“Иначе говоря, надо казаться сострадательным, вер­ным слову, милостивым, искренним, набожным , и быть им на самом деле; но сохранять в душе готовность, если понадобится, не быть таковым, чтобы ты мог и сумел изменить это на противоположные качества”.

Ответ состоит не в том, что Макиавелли проповедовал какое-то неслыханное, дьявольское лицемерие, дело в том, что, по мысли Макиавелли, “мудрый государь” вообще вовсе не лицемерен. Идеальный государь, который видится Макиавелли, действительно щедр, прямодушен, сострадателен и т.п.; и он же действительно скуп, хитёр, жесток.

Конечно, Макиавелли многократно напоминает, что правитель, желающий неуклонно следовать добру, неиз­бежно потерпит поражение, ибо люди по природе злы; если же он прибегнет к насилию и обману, то сумеет по­бедить и упрочить власть во благо тому же народу. Этот мотив в трактате есть. Но отнюдь не выбор в пользу зла составляет глубинную коллизию “Государя”. Такого аб­солютного выбора Макиавелли вообще не делает. Правда, автор, не дрогнув, высказывается за порочное поведение политика, если оно сулит успех. Набрать у Макиавелли соответствующих, внушающих нам отвращение цитат несложно. Но их нельзя по-настоящему истолковать вне цели и смысла его идейного построения в целом.

В 19-й главе Макиавелли разбирает три примера добродетельных римских императоров и четыре примера императоров порочных. “Марк, Пертинакс и Александр были все людьми скромного образа жизни, любили спра­ведливость, ненавидели жестокость, прилежали милосер­дию и благости — и все, кроме Марка, кончили, плохо. Только Марк прожил жизнь и умер в величайшем поче­те”. Впрочем, ему не нужно было домогаться власти, он ее унаследовал — и сумел прочно удержать, “внушив по­чтение своими многочисленными добродетелями” солда­там и народу, так что “не было никого, кто его ненави­дел бы или презирал”. Но в другом случае: распущенные преторианцы не захотели сносить честную жизнь, к кото­рой их принуждал Пертинакс, и убили его. Доброта Александра была такова, что за 14 лет правления он не казнил ни одного человека, зато сам был убит мятежны­ми войсками. “Нужно заметить: добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными”.

Далее Макиавелли переходит к образчикам иного рода. “Если вы рассмотрите теперь, напротив, качества Коммода, Севера, Антонина Каракаллы и Максимипа, то найдете, что они отличались крайней жестокостью и хищностью, и все, кроме Севера, кончили, плохо”. Там преуспел один из троих, здесь один из четверых; статистика, если можно так выразиться, даже не в пользу порока...

О добродетельнейшем Марке Аврелии, философе на троне, Макиавелли отзывается с уважением. Север, который “вел себя, то как свирепейший лев, то как хитрей­шая лиса”,— человек в его глазах тоже заслуживающий восхищения. Вот два государя, которые действовали противоположными способами, но оба восторжествовали. А также: вот правители, которые действовали одинаково, но один победил, другие проигра­ли. Каждый поступал в соответствии со своим характе­ром, но обстоятельства всякий раз были несходные.

Кому же должен подражать “мудрый государь”, Мар­ку или Северу? “...Новый государь в новом государстве не может подражать действиям Марка и ему незачем уподобляться Северу; но ему следует заимствовать у Севера те качества, которые необходимы для основания государства, а у Марка — те достойные и славные каче­ства, которые пригодны для сохранения государства, уже установившегося и прочного”. Значит, ни Север, ни Марк, ни сплошной порок, ни стойкая добродетель — сами но себе еще не пример госу­дарственного человека.

Макиавелли пишет: “Пусть никто не думает, будто можно всегда принимать безошибочные решения, напро­тив, всякие решения сомнительны; ибо в порядке вещей, что, стараясь избежать одной неприятности, попадаешь в другую. Мудрость заключается только в том, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо”. Нет абсолютных решений, нет безусловно полезных способов поведения. Выбрать в каж­дый момент наименьшее зло — это и значит быть уни­версальным, объемлющим в себе все человеческое, впро­чем, не актуально, а про запас, до востребования.

Итак, нужен “редкостный человек”... И если Госу­дарь в конечном счете не милостив, не жесток, не кова­рен, не прямодушен, не щедр, не скуп, а таков, каким требуют быть меняющиеся обстоятельства,— это никоим образом не означает просто обезличенности. Государст­венная “мудрость” нуждается в особой концентрации личных дарований. “Государю прежде всего следует каждым поступком создавать впечатление о себе, как о великом и знаменитом человеке”.

Надо исходить “из себя”. В интеллектуальном отношении — и во всех отношениях. “...Только те спосо­бы защиты хороши, надежны и прочны, которые зависят от тебя самого и от твоей доблести”. Соответст­венно те, кто потерял власть, пусть винят в этом себя. Воспользоваться шансами, которые время от времени предоставляет фортуна, способен только какой-то необык­новенный, господствующий над собственной природой, не зависящий от себя и вместе с тем всецело исходящий из себя индивид.

У всех наслуху, что, по Макиавелли, “цель оправды­вает средства”. Макиавелли действительно высказал не­что подобное.

Очень легко возразить и тысячу раз возражали, что самая наилучшая цель пятнается, извращается дур­ными средствами, поскольку цель заложена уже в средствах, средства же входят в химический состав цели, они системно нераздельны и пр. Все это элементарно и справедливо. Однако у Макиавелли настоящая и, пожа­луй, совершенно новая проблема не в том, что Государь должен, если надо, прибегнуть к насилию, обману, но в том, что, когда он прибегает к милосердию, это тоже рас­четливая политическая акция, а не органика индиви­дуального поведения. Личность правителя выступает в качестве средства, как бы он себя ни вел. Политика, по Макиавелли, делает необходимым такое превращение, а это бесконечно глубже, чем выбор между честным или бесчестным средством.

У Макиавелли — пожалуй, именно благодаря тому, что вопрос был поставлен в пределах узкой политической целесообразности, а не в метафизическом плане - политик пугающе свободен от всего, что мог­ло бы ограничить его индивидуальное веление, от бога, от принятой морали, от собственной природы, от всего, кроме обстоятельств. Зато эта же невиданная свобода превращает его потенциально во все то, чем новоевропей­ская история и культура позволят стать отдельному человеку.

Итак, поскольку автор “Государя” создал поразитель­ную модель индивида, который совершенно свободен по отношению к себе и сам решает, как себя вести, каким ему быть в конкретной обстановке, по исходному опреде­лению это нечто весьма нам знакомое, напоминающее об идеализованном гуманистическом индивиде, способном “стать тем, чем хочет”.

Но гуманисты брали “доблестного” и “героического” че­ловека наедине с собой (а также в абстрактно-риториче­ском отношении к общине и согражданам, в сосредото­ченных творческих занятиях или посреди более или менее условной “деятельной жизни”, в пасторальных грезах или, может быть, в кругу семьи,). А Макиавелли размыкает этого индивида и грубо швыря­ет в поток истории.

Макиавелли, кажется, единственный, кто в ренессансной культуре, низведя “универсального человека” до “государя”, тем самым придал нарождающейся личности это неожиданное экспериментальное измерение. Мимо жестких соображений флорентийца не мог, начиная с Шекспира, Сервантеса и Спинозы, пройти никто, кого волновало испытание индивидуальной жизни и души со­циальной практикой. Не случайно трактат о “Государе”, невзначай оброненный уходящей ренессансной эпохой, стал знаменитым и насущным уже за ее пределами. В конечном счете Макиавелли не столько исказил или сузил центральную проблему гуманизма, сколько ради­кально преобразил ее и вывел через узкую протоку Воз­рождения непосредственно на просторы культуры после­дующих веков, включая, конечно, и наш трагический век.

ПОНЯТИЕ “МАКИАВЕЛЛИЗМА”.

МАКИАВЕЛЛИЗМ — образ, схема политического по­ведения, пренебрегающая нормами морали для до­стижения политических целей. Отличительной особенностью макиавеллизма, его основанием явля­ется тезис: “цель оправдывает средства”, когда ради достижения поставленных целей считаются оправ­данными и приемлемыми любые средства, включая вероломство, коварство, жестокость, обман полити­ческого противника.<6>

Главным механизмом борьбы за власть и ее осу­ществлением является сила. Именно сила позволя­ет гарантировать стабильность власти, а при ее ут­рате трудно возвратить власть. Основа власти государя — хорошие законы и хорошее войско. Страсть к завоеваниям — дело естественное и обыч­ное, а “крепкая и решительная власть никогда не допустит раскола”. Макиавелли довольно подробно описывает пра­вила, которыми руководствуется государь в зави­симости от обстоятельств и времени правления, ста­дий борьбы за власть и пользования властью. При этом он выделяет негативные и положительные качества государя, условия их взаимопревращения друг в друга. Так, на пути к власти щедрость необ­ходима, а при достижении власти она вредна. Го­сударю следует избегать следующих пороков: пре­зрения и ненависти подданных, злоупотребления милосердием и других. Презрение возбуждается непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, ма­лодушием и нерешительностью. Государь наделя­ется и набором положительных качеств: верность данному слову, прямодушие, неуклонная честность, сострадательность, милостливость, искренность, благочестивость, великодушие, бесстрашие, муд­рость и др.

МАКИАВЕЛЛИЗМ И СОВРЕМЕННОСТЬ ( ПРОБЛЕМЫ МОТИВАЦИИ ЛИДЕРОВ).

Конкретные исследования пока­зывают, что властолюбие или карьеризм далеко не всегда явля­ются единственными или главными движущими силами вхожде­ния человека в политику и его дальнейшей деятельности в дан­ной сфере. Политики, воплощающие подобную мотивацию, так сказать, в “чистом”, законченном виде, обычно легко распозна­ются общественным мнением (или хотя бы наиболее проница­тельной его частью) и как бы выделяются им в особую категорию. Таких деятелей отличают явные черты поведения: цинизм, вероломство, неразборчивость в средствах, жестокость. В политологии и политической психологии их относят к макиавеллическому типу лидеров (по имени флорентийца Никколо Макиавелли, рекомендовавшего в XVI в. именно такую линию поведения со­временным ему властителям).

Г.Г. Дилигенский

В политико-психологической литературе важнейшим мотивационным источником лидерства обычно признается потребность во власти. С этим тезисом, вероятно, со­гласится большинство людей, весьма да­леких от научных политологических исследований и изысканий. Борьба за власть — явная или тайная — пронизывает политичес­кую жизнь любого общества. Многие авторы считают стремление к власти присущим биологической природе человека, заложен­ным в его генах. Они располагают убедительным доказательст­вом — ведь ожесточенная борьба за лидерство в группе происхо­дит и в животном мире.

Подобный подход к психологии лидерства при всей внешней бесспорности, разумеется, не может решить проблему его моти­вации. Скорее он ставит новые вопросы. Во-первых, стремление к власти у одних людей сильнее, чем у других; у многих оно вооб­ще отсутствует. Понять причины этих различий необходимо хотя бы для того, чтобы выяснить, кто и почему становится полити­ческим лидером. Во-вторых, даже на уровне обыденного созна­ния власть не признается единственно возможной целью поли­тиков. Весьма обычное в сегодняшней российской прессе и об­щественном мнении осуждение политиков за то, что они думают только о власти, а, скажем, не о благе народа, равносильно при­знанию, что хотя бы в принципе у них могут быть и иные, менее своекорыстные цели. Если это так, важно понять, как потреб­ность во власти взаимодействует в психологии лидера с другими мотивами и с какими именно.

Сильную потребность во власти, присущую потенциальным и реальным лидерам, проще всего объяснить их врожденными ин­дивидуальными особенностями. И действительно, исходя из здра­вого смысла невозможно отрицать, что условием достижения и осуществления лидерства является какой-то минимальный набор природных задатков: организационные способности, воля, сила убеждения, быстрота реакции, стиль общения и т.д., хотя, как мы уже видели, этот “набор” различен в различных социально-исто­рических условиях. Способности же, как известно, трансформи­руются в потребности: человек, способный осуществлять власть, испытывает потребность в ней. Однако в ходе своего развития политико-психологическая наука вышла за рамки “генетическо­го” подхода. С 30-х годов на исследование психологических пред­посылок лидерства значительное влияние оказывают идеи фрей­дистского психоанализа. Они побуждают искать эти предпосыл­ки в условиях первичной социализации личности, в отношениях ребенка с непосредственной социальной средой.

Так, в работах американского психолога Г. Лассуэла доказы­вается, что психологической основой политической деятельнос­ти является бессознательное вытеснение “частных конфликтов”, пережитых личностью, в сферу общественных объектов и после­дующая их рационализация в понятиях общественных интересов. По мнению этого автора, проявляющаяся во все более сильной форме потребность во власти имеет компенсаторное происхож­дение: обладание властью психологически компенсирует ущер­бность, фрустрацию, испытываемую личностью. Иллюстрацией к этим тезисам может служить высоко оцениваемая в США биог­рафия президента В. Вильсона. Стремление Вильсона к власти и характерные черты его полити­ческого стиля: жесткость позиций, неумение идти на уступки и компромиссы авторы выводят из отношений будущего президен­та с суровым и требовательным отцом. Эти отношения, сочетав­шие идентификацию с отцом и подавленную враждебность к нему, породили в психике Вильсона фрустрацию, которую компенси­ровало жесткое осуществление власти.

Подобное психоаналитическое анатомирование собственных национальных лидеров приобрело широкое распространение в американской литературе. Так, в одной из биографий Р. Никсона этот президент описывается как невротик, одолеваемый страстью к самоутверждению, страхом смерти и потребностью в эмоцио­нальном враге, что порождало у него склонность к провоцированию политических кризисов, подозрительность, социальную изо­ляцию и трудности в принятии решений¹.

Можно по-разному оценивать адекватность подобных выво­дов. В американской политической психологии психопаталогический подход к феномену лидерства вызвал серьезные возраже­ния. Один из ее видных представителей Р. Лэйн даже выдвинул в противовес этому подходу тезис, в соответствии с которым ус­пешно действующими демократическими политиками становят­ся люди со здоровой, уравновешенной психикой¹⁷. В любом слу­чае было бы неверно недооценивать значение бессознательных внутрипсихических конфликтов в развитии и укреплении пот­ребности во власти и различных черт личности, проявляющихся в ее осуществлении.

Современные американские исследователи разработали коэф­фициент измерения уровня макиавеллизма, основанный на та­ких показателях, как слабая роль эмоций в межличностных отно­шениях, пренебрежение конвенциональной моралью, отсутствие идеологических убеждений, наслаждение, получаемое от мани­пулирования другими людьми.

Наиболее благоприятными для проявления макиавеллизма считаются ситуации, в которых политик обладает относительной свободой действий в определенной сфере, например, если он возглавляет ведомство, обладающее относительно высоким уров­нем автономности в государственном аппарате. Именно таким, по мнению некоторых американских исследователей, было поло­жение Г. Киссинджера в администрации Никсона, что и позво­лило расцвести пышным цветом макиавеллическим чертам этого деятеля.

За пределами американского контекста ситуации, благопри­ятные макиавеллизму, легко обнаружить в условиях тираничес­ких, абсолютистских и тоталитарных режимов. А также в обста­новке крупных революционных катаклизмов, когда разрушены старые и еще не возникли новые “нормы-рамки” политической деятельности. Достаточно вспомнить о таких отечественных во­площениях макиавеллизма, как Сталин, Берия или Андропов. Именно специфика и ограниченность исторических (или адми­нистративно-управленческих) условий, в которых проявляются деятели макиавеллического типа, показывают, что гипертрофи­рованное властолюбие не может рассматриваться как единствен­но возможная мотивация лидерства.

С этой точки зрения особый интерес представляют мотивы революционных лидеров. Эта проблема кажется достаточно слож­ной. С одной стороны, обстановка революционного подполья, Жесткой дисциплины и конспирации создает предпосылки “во­ждизма” и революционного макиавеллизма (по принципу “цель оправдывает средства”). С другой стороны, невозможно отрицать, что для многих рево­люционных лидеров исходным мотивом их деятельности были бескорыстные мотивы борьбы за свободу и народное благо, которые в России утвердились в культуре и ценностных ориентациях разночинной интеллигенции. Исследователи, принадлежащие к психоаналитическому направлению, склонны видеть в таких мо­тивах лишь рационализацию личных неосознанных страстей, но это трудно доказать в каждом конкретном индивидуальном слу­чае. В то же время очевидно, что наиболее революционные тече­ния — и прежде всего большевизм — по мере своего становле­ния, развития и особенно приобщения к борьбе за власть и ее осуществлению неизбежно порождали макиавеллический тип ли­дерства.

Характеристики

Список файлов реферата