158285 (736924), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Очевидно, что вышеупомянутая зависимость разработки философских проблем от субъективных условий жизни отдельных личностей оказывает еще большее влияние, чем условия времени, национальности и т.д. Нет ни одной философской системы, которая была бы свободна от этого влияния личности своего творца. Поэтому все философские системы являются продуктами индивидуального творчества и имеют в этом отношении некоторое сходство с произведениями искусства. Подобно последним они могут быть поняты только в связи с личностью своего создателя. Элементы мировоззрения у каждого философа складываются из вечных проблем действительности и направленной на их разрешение деятельности разума, а также из воззрений и идеалов его народа и времени; форма же, распорядок, связь и оценка, которой они подвергаются в системе философа, обусловлены его рождением, воспитанием, его деятельностью и судьбой, его характером и его жизненным опытом. Поэтому в проявлениях индивидуального принципа нет той всеобщности, которая присуща двум остальным. Здесь интересы имманентного познания уступают требованиям эстетического изящества, и импозантность многих явлений философии основывается в действительности только на очаровании «поэзии понятий».
К сочетаниям проблем и иллюзиям фантазии и чувства, которые вводят в заблуждение общественное сознание, у отдельных личностей присоединяются подобные же, но чисто индивидуальные явления, придающие возникновению и разрешению проблем еще более произвольный характер. Нельзя не согласиться, что философы нередко бились над вопросами, которые не имели реального обоснования, так что весь затраченный на их разработку труд был совершенно напрасен: в тоже время даже при решении реальных проблем возникали неудачные попытки построения понятий, которые более тормозили дело, чем содействовали разрешению поставленной задачи.
В истории философии удивительно именно то, что из этой подавляющей массы индивидуальных и коллективных заблуждений в целом выделилась все-таки схема общепризнанных форм миропознания и жизнепонимания, представляющая научный результат истории философии.
6. Сообразно с вышесказанным философско-историческое исследование должно выполнить следующие задачи: 1) точно установить все данные, которые могут быть получены о жизни, интеллектуальном развитии и учениях философов из находящихся в нашем распоряжении источников; 2) из этого материала восстановить генетический процесс в такой степени, чтобы для каждого философа была установлена зависимость его учений как от воззрений его предшественников, так и от господствующих идей данного времени, его собственной натуры и его образования; 3) оценить, какое значение имеют по отношению к общему результату истории философии изученные и разъясненные таким образом учения.
По отношению к первым двум задачам история философии является филологическо-исторической, тогда как третий момент делает ее критическо-философской наукой.
а) Что касается выяснения фактической стороны, то история философии опирается при этом на тщательное и обширное изучение источников. Однако последние доставляют для различных времен весьма разнородный по своему значению и полноте материал.
Главными источниками философско-исторического исследования являются, разумеется, сочинения самих философов. При изучении истории новой философии мы имеем в этом отношении сравнительно твердую почву под ногами. Со времени изобретения книгопечатания литературная традиция установилась столь прочно и ясно, что она уже не доставляет в общем никаких затруднений. Сочинения, изданные философами со времен эпохи Возрождения, вполне доступны для исследования; случаи возникновения сомнений относительно подлинности, времени возникновения и т.д. крайне редки; для филологической критике остается немного места, и когда она применяется (как, например, в различных изданиях сочинений Канта), то затрагивает лишь второстепенные и принципиально несущественные вопросы. Не вызывает опасений и вопрос о полноте материалов; трудно предположить, чтобы что-нибудь важное было утеряно или еще ожидало опубликования. Если усиленное филологическое изучение и обогатило наши сведения о Спинозе, Лейбнице, Канте, Мен де Биране, то философские результаты такого исследования, по сравнению с тем, что мы знали раньше, все-таки совершенно ничтожны. В лучшем случае оно давало и может еще дать лишь дополнения; особенно важны при этом случайные афоризмы в переписке, могущие пролить более яркий свет на индивидуальный фактор историко-философского развития.
В менее благоприятном состоянии находятся источники средневековой философии, часть которых, хотя и незначительная, до сих пор остается в рукописях. В. Кузен и его школа очень многое сделали для публикации текстов, и в общем мы можем быть уверенны, что и для этого времени у нас в руках есть достаточный, хотя и не лишенный в частностях пробелов, материал. Напротив, наше знакомство с арабской и еврейской философией Средних веков до сих пор остается весьма проблематичным и представляет значительный пробел в изучении материалов истории философии.
Еще хуже обстоит с памятниками античной философии. Но главнейшее: основные сочинения Платона и Аристотеля – все-таки дошли до нас, хотя часто лишь в сомнительной форме. Кроме них в нашем распоряжении имеются только произведения более позднего времени, как, например, Цицерона, Сенеки, Плутарха, отцов церкви и неоплатоников. Большая часть философских сочинений древности потеряна. Вместо них нам приходится довольствоваться отрывками, дошедшими до нас вследствие случайной цитаты у того или иного писателя, да и то в сомнительной форме.
Если, несмотря на все это, удалось восстановить детальную и научно достоверную картину развития древней философии (яснее, чем средневековой), то этим мы обязаны не только непрестанным усилиям филологического и философского исследования, но также и тому обстоятельству, что наряду с остатками оригинальных произведений философов, до нас дошли исторические повествования древности, которыми можно воспользоваться как второстепенными источниками. Лучшие из них, а именно исторические произведения, явившиеся плодом ученых исследований перипатетической и стоической школы, в конце четвертого и в третьем веке до н.э., положим, тоже утеряны. Эти работы в последствии прошли через много рук, прежде чем превратиться в дошедшие до нас компиляции времен римского владычества якобы приписываемых Плутарху «Placita philosophorum», произведений Секста Эмпирика, «Deipnosophistae» Антенея, компиляции отцов церкви и замечаний позднейших комментаторов, как, например, Александра Афродизийского, Темистия и Симплиция. Прекрасное исследование этих второстепенных источников античной философии дал Г. Дильс, «Doxographi Graeci».
Во всех тех случаях, когда источники находятся в столь же неудовлетворительном состоянии, как это имеет место по отношению к классической древности, критическая проверка фактического материала должна присоединиться к исследованию прагматической и генетической связи явлений. Ибо в случае недостаточности фактического материала история может быть восстановлена только при помощи предположений, основывающихся на естественной, соответствующей психологическому опыту, последовательности явлений: в таких случаях истории философии, как и всякой истории вообще, приходится на основании достоверного материала разобраться и в тех явлениях, о которых не осталось точных свидетельств.
Философско-историческое исследование 19 века может гордиться тем, что ему удалось добиться этого. Для древней философии задача эта была выполнена по указаниям Шлейермахера Г. Риттером, в его – устаревшей уже для настоящего времени – истории философии (12 томов), а затем Брандесом и Целлером, для новой – Эрдманом и Куно Фишером. Среди многочисленных общих сочинений по истории философии наиболее надежным в этом отношении являются «Очерки по истории философии» Эрдман (2 тома).
Прекрасную, дающую полный и хорошо классифицированный перечень литературы, библиографию можно найти в «Истории философии» Иберверга, изданной Гейнце (есть русский перевод Я. Колубовского).
b) Разъяснение фактического содержания истории философии может быть прагматическим, или культурно-историческим, или же психологическим, соответственно трем факторам, определяющим движение мышления. Какой именно из этих трех видов разъяснения должен быть действительно применен, зависит от фактического материала, которым мы располагаем: поэтому было бы неправильно отдавать исключительное предпочтение тому или иному из них. Прагматический способ разъяснения преобладает у тех историков философии, которые считают всю историю философии подготовлением к определенной системе; таков, например, Гегель со своими учениками, таков, стоящий на точке зрения Гербарта, Тило, «Kunze pragmatische Geschichte der Philosophie» (2 тома). Культурно-историческая точка зрения и сближения с проблемами отдельных наук преобладает особенно у Куно Фишера и Виндельбанда.
Совершенно не удовлетворяют потребности в научном изучении истории философии чисто биографические сочинения, характеризующие лишь личности философов. К такому приему прибегает Льюис в своей «History of philosophy from Thales to the present day», книге без всякой исторической перспективы, написанной в духе позитивизма Конта. Работы французских историков философии (Damiron, Ferraz) тоже нередко имеют форму ряда отдельных очерков, но они не упускают из виду общего хода развития.
с) Всего труднее установить принципы, которыми нужно руководствоваться при философско-критической оценке отдельных учений. Как и всякая история, история философии – критическая наука: она обязана не только изложить и разъяснить, но и дать оценку достигнутых в течении исторического развития результатов. Без этой оценки истории не существует, и сознание критической точки зрения является как бы свидетельством зрелости для историка; ибо раз этого сознания у него нет, ему приходится при выборе вопросов и характеристике частностей отказаться от всякой нормы и действовать лишь на основании инстинкта.
При этом само собой разумеется, что масштабом оценки не должны служить ни чисто субъективный взгляд историка, ни его философские убеждения: применение их неизбежно лишает критику научной объективности. Для человека убежденного, что он обладает единой философской истиной, равно как и для того, кто при изучении специальной науки привык, опираясь на несомненные результаты исследования, делать без затруднения точную оценку предшествующих попыток, искушение уложить все течения и формы в прокрустово ложе своей системы, может быть действительно сильно; но кто умеет всматриваться спокойным взором в исторические судьбы мышления, тот благоговейно воздержится от упреков философским героям в том, что они не знакомы с мудростью эпигонов.
Научная история философии не должна довольствоваться поверхностным обсуждением философских учений. Она должна стоять на точке зрения имманентной критики, руководствующейся двумя принципами: формально-логической последовательностью и научным значением каждого взгляда.
Мышление каждого философа находится в зависимости от представлений его среды и подчиняется в своем развитии психологической необходимости; критическое исследование должно выяснить, насколько удалось ему согласовать друг с другом различные элементы своего мышления. Противоречие почти никогда не выступает столь ярко, чтобы одно и то же положение одновременно отрицалось и подтверждалось, а обнаруживается в несоответствии и явном противоречии логических выводов из выставленных философом положений. Раскрытие таких слабых сторон – дело формальной критики, часто совпадающей с прагматическим разъяснением, так как нередко оказывается, что подобная критика произведена уже последующими философами и оказала воздействие на их учения.
Однако эта сторона еще не исчерпывает вопроса. С точки зрения указанного принципа можно осветить с формальной стороны все те взгляды, которые были высказаны по поводу отдельного философа, но он не дает никакого критерия для разрешения вопроса, в чем состоит философское значение данного учения, ибо нередко оказывается, что наибольшее значение имели именно те понятия, которые не могли быть признаны ни законченными, ни безупречными в логическом отношении, тогда как целый ряд понятий, не вызывающих никакого сомнения, не имеет для исторического исследования никакого значения. Великие ошибки в истории философии важнее маленьких истин.
Ибо важнее всего вопрос, что легло в основу человеческого мировоззрения и взгляда на жизнь. Предмет истории философии составляют те комплексы понятий, которые надолго послужили живыми формами мышления и нормами суждений и в которых нашла себе рельефное выражение имманентная внутренняя структура человеческого духа.
Таков тот масштаб, который один только и может быть применен для выяснения того, какие из весьма разнородных учений философов должны быть признаны собственно философскими и какие следует выделить из истории философии. На исследователе непосредственных источников, разумеется, лежит обязанность точно и полно ознакомится со всеми учениями философов и дать, таким образом, весь материал для прагматического, культурно-исторического и психологического генезиса, однако цель этой тяжелой работы заключается лишь в том, чтобы выделить то, что для философии не может иметь значения, и выбросить за борт этот балласт.
Классические философские системы
«Самой сильной стороной индийской образованности является ее философия», - писал Ф.И. Щербатской. интерес к ней прослеживается с очень давних времен. Уже в важнейшем древнеиндийском политическом трактате – «Артхашастре» подчеркивается ее особая роль в жизни общества: «Философия всегда считается светильником для всех наук, средством для совершения всякого дела, опорою всех установлений». Большинство дошедших до нас индийских собственно философских текстов относится к средним векам, однако основные школы зародились в древности. Ранние Упанишады, свидетельствующие о существовании различных течений индийской мысли, позволяют обнаружить зачатки тех тенденций, которые затем оформились в виде самостоятельных учений. «Средние» и поздние и Упанишад содержат сообщения о зарождении санкхьи и йоги; в тот же период складывается и основное течение древнеиндийского материализма; старейший памятник веданты – «Брахма-сутра» датируется 2-4 вв. н.э.
Значительный расцвет философии в маурийскую и особенно в гуптскую эпоху был, несомненно, связан с интенсивным развитием общества и государства, с открытиями в области наук. Так, центральная концепция мадхьямиков – шуньята соотносима с расцветом матиматических значений. Примечательно, что в наиболее полном своде положений философских школ древней и средневековой Индии – трактате Мадхавы «Сарва-даршана-санграха» (14 в.) – названа «Панини-даршана», причем теоретическое построения выдающегося грамматиста интерпретируются с философских позиций. Труд его привлекал внимания ряда мыслителей и в определенной степени воздействовал на эволюцию собственно философских идей. В свою очередь, достижения сфере абстрактного мышления оказывали значительное влияние на общий прогресс науки.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
