7272-1 (734778), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Оказывается, не только русская литература XIX века, по известному выражению Ф. Достоевского, вышла из гоголевской “Шинели”, но в какой-то мере и русская философия, с ее видениями вселенского братства и отцовства, тоже продолжает договаривать обиду и жалобу Акакия Акакиевича.
Правда, вопрос о воскрешении предков не звучит прямо в сознании Акакия Акакиевича. Оба наших героя не знали своих отцов. Федоров в раннем детстве был увезен от отца и больше никогда не встречал его. Башмачкин родился уже после смерти своего отца — видимо, не совсем естественным образом, потому что и мать его во время родов, как отмечает Гоголь, была уже старуха (как библейская Сарра, рождающая Исаака). Но, в отличие от Федорова, Башмачкин был законным сыном своего отца и не только носил его фамилию и отчество, но и повторил его имя. “Ну, уж я вижу, — сказала старуха, — что, видно, его такая судьба. Уж если так, пусть лучше будет он называться, как и отец его. Отец был Акакий, так пусть и сын будет Акакий”. Удвоение имени символически обозначает то простое обстоятельство, что дети продолжают собой и в себе жизнь своих родителей и потому не столь обеспокоены бытием их праха вне себя, как это было в случае с Федоровым, носившим чужое отчество, лишенным имени родного отца и с детства от него отлученным. Воскрешение предков, которое для Николая Федоровича Федорова стало высшей и всеобщей задачей, для Акакия Акакиевича Башмачкина было данностью. Он сам Акакий и сам Башмачкин, то есть носит ту же фамилию, что “и отец, и дед... все совершенно Башмачкины...”.
Так вопрос о пропавшем братстве, поднятый Акакием Акакиевичем, у Николая Федоровича переходит в вопрос о спасительном отцовстве.
Оба наших героя воспринимаются, пользуясь словами Н. Лосского, как “праведники и неканонизированные святые”8, и их жизнь легко укладывается в жанр жития. Собственно, стилизацией жития, его иронической перелицовкой, и является повесть Гоголя; а литература о Федорове прямо выстраивается по житийному канону. Но оба святых, как выясняется к эпилогу, — с какой-то мстительной изнанкой, грозящие кулаком человечеству, в буквальном и фигуральном смысле снимающие шинели и шубы с богатых и знатных людей: Башмачкин в своем посмертном бытии призрака, а Федоров — в своих посмертно опубликованных сочинениях, где пророк всеобщего воскрешения клеймит ученых, богатых, прогресс, который якобы служит только отвлеченному знанию, бесполезной роскоши и чувственному комфорту. Как Башмачкин мстит эгоизму сильных и богатых мира сего, так и Федоров клеймит “праздность”, “как матерь пороков, и солипсизм (или эгоизм), как отца преступлений” — все “ученое сословие”, как “порождение праздности... и индивидуализма”9.
Смерть и ее преодоление составляют центральный мотив и гоголевской повести, и философской системы Н. Федорова. В обоих случаях посмертное существование — “повтор неповторимого” — мотивировано этически, необходимостью справедливости и воздаяния. В случае с Башмачкиным действует закон загробного возмездия, по которому чиновник, лишившийся шинели, посмертно отнимает шинели у своих мучителей. У Н. Федорова тоже действует фигура симметрии: мертвые отцы, давшие жизнь сыновьям, теперь должны принять ее из рук сыновей. Заметим, что развязка маленькой жизни у Гоголя и развязка мировой истории у Федорова тоже зеркально симметричны: мертвый снимает одежду с живых — живые одевают мертвецов плотью. Но именно этот загробный триумф “этики тождества”, перенесение повтора из этой жизни в другую как знак высшей правды-справедливости, придает новое измерение образу праведников, как будто у них появляются демонические двойники.
“Рот мертвеца покривился и, пахнувши на него [значительное лицо] страшно могилою, произнес такие речи: “А! так вот ты наконец! наконец я тебя того, поймал за воротник!..” Удивителен и жуток этот мстительно-обличительный пафос призрака — при кротко-праведной, тишайшей жизни, полной трудов и лишений, каллиграфических восторгов и мечтаний о братстве. Оживление мертвого тела — будь это изваяние, труп, кукла, механизм, картина — традиционный в литературе демонический мотив, который часто встречается у Гоголя, например в “Майской ночи, или Утопленнице”, в “Страшной мести”, “Вии”, “Портрете”, и, как правило, предполагает сделку мертвеца с нечистой силой. В этот инфернальный ряд встает и бедный Акакий Акакиевич, чьим бесом-искусителем стал портной Петрович (“одноглазый черт”), после встречи с которым Акакий Акакиевич, “вместо того чтобы идти домой, пошел совершенно в противную сторону, сам того не подозревая. Дорогою задел его всем нечистым своим боком трубочист и вычернил все плечо ему...”10. Жизнеописание Акакия Акакиевича, начавшееся со сцен благочестивого крещения и смиренного служения героя, в эпилоге обращается в антижитие, в травестийно-готический рассказ о наводящем ужас привидении, с огромным кулаком и кривым ртом.
Странное, двоящееся впечатление производит на духовно проницательных читателей и учение Н. Ф. Федорова, который стремится восстановить мертвых из могилы силой человеческого знания и умения, собиранием рассыпанного праха отцов по вселенной. “...Соловьев имел повод спросить, не будет ли это “о ж и в л е н и е м т р у п о в”? Есть у Федорова несомненный привкус какой-то некромантии”, — замечает протоиерей Георгий Флоровский, подчеркивая своеобразное смертобожие Федорова, его зачарованность смертью. “Остается неясным, к т о умирает и к т о воскресает, — т е л о или ч е-л о в е к?.. О загробной жизни умерших Федоров едва упоминает. Он говорит больше о их могилах, об их могильном прахе”11. Сходное опасение кощунственной “подмены” высказывал Бердяев: “Проект Федорова требует, чтобы жизнь человечества была сосредоточена на кладбищах, около праха отцов... Трудно сказать, верил ли Федоров в бессмертие души. Когда он говорит о смерти и воскресении, то он все время имеет в виду тело, телесную смерть и телесное воскресение. Вопрос о судьбе души и духа им даже не поставлен”12.
От маленького человека, поднявшегося на месть значительному лицу, и от великого мыслителя, поднявшегося на борьбу с силами природы, в “эпилоге” веет не примирением и не вечной жизнью души, а призраком и могилой, магией оживления трупов. Фигура повтора переходит в фигуру подмены. Именно окончательное торжество “повтора”, его последний замогильный аккорд разрушают гармонию данного “смиренного” типа. В образе Мышкина линия, начатая Гоголем в Башмачкине, резко идет на повышение, кротость маленького человека достигает полноты духовного идеала. В учении Федорова линия эта рвется еще дальше, за предел литературы — в реальность, за предел жизни — в посмертие. Беря на себя дело Бога, человек не уберегается от подделки.
Интересно проследить, как постепенно разворачивался тип “буквоеда-праведника” в духовной истории России, поднявшись сначала от канцеляриста Башмачкина до духовидца Мышкина, а затем и развернувшись в трибуна воскресительной революции. Может быть, в каждом Акакии Акакиевиче как внезапный мессианский прорыв заключен свой Николай Федорович — и только ждет своего двенадцатого часа, чтобы указать всем-всем сверкающий путь к могилам и звездам?
Одни мыслители считали федоровский проект всеобщего воскрешения воистину мироспасительным: “...со времени появления христианства Ваш “проект” есть первое движение вперед человеческого духа по пути Христову”13. Другие — тончайшим искушением из тех, каким дьявол подвергал Христа в пустыне: “В этом странном религиозно-техническом проекте хозяйство, техника, магия, эротика, искусство сочетаются в некий прелестный и жуткий синтез”14.
Но как ни относиться к “общему делу” Федорова — несомненно, что в его основании лежит совсем маленькое дело Акакия Акакиевича. Потертая шинель. Петербургский мороз. И вопрос о братстве.
Список литературы
1 “Князь Мышкин и Акакий Башмачкин (к образу переписчика)”. — В кн.: Михаил Э п ш т е й н, Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX—XX веков, М., 1988, с. 73, 79, 80 (первая публикация: “О значении детали в структуре образа (“Переписчики” у Гоголя и Достоевского)”. — “Вопросы литературы”, 1984, № 12).
2 Светлана С е м е н о в а, Николай Федоров. Творчество жизни, М., 1990, с. 10—11.
3 Н. Ф. Ф е д о р о в, Что значит карточка, приложенная к книге? — Н. Ф. Ф е д о р о в, Собр. соч. в 4-х томах, т. 3, М., 1997, с. 228. Таким образом, очень специальный библиографический вопрос в толковании Федорова внутренне связан с идеей всемирного воскрешения: карточка — зерно или след книги, по которому можно ее восстановить. Связь современного концептуализма с библиотечными карточками, с техникой повтора, с переписыванием и воскрешением, с проектами всеобщего архива и музея, с образом Башмачкина и с идеями Федорова прослеживается в творчестве Ильи Кабакова и Льва Рубинштейна. Так, метаинсталляция И. Кабакова “Дворец проектов” (Artangel, Лондон, 1998) не только включает раздел, посвященный федоровскому “Воскрешению всех умерших”, но по тому же образцу формирует и еще шестьдесят четыре мироспасительных проекта в других разделах экспозиции, например “Генератор идей”, “Машина универсального движения”, “Оптимальный план тюрьмы”, “Рай под потолком”, “Универсальная система изображения всего”, “Лечение воспоминаниями”, “Общий язык с деревьями, камнями, зверями...”, “Управление внешним миром” и т. д. Манера Л. Рубинштейна записывать свои тексты на библиотечные карточки также соотносима с федоровской идеей вселенского хранилища, музея слов и голосов.
4 Н. Ф. Ф е д о р о в, Вопрос о братстве... — Николай Федорович Ф е д о р о в, Сочинения, М., 1982, с. 82, 83.
5 “Получая незначительное жалованье (менее 400 руб. в год), он отказывался от всякого повышения его” (Н. О. Л о с с к и й, История русской философии, М., 1991, с. 104); “Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз...” (Г о г о л ь, “Шинель”).
6 С. Г. С е м е н о в а, Н. Ф. Федоров и его философское насле-дие. — Предисловие к кн.: Николай Федорович Ф е д о р о в, Сочинения, с. 11, 12.
7 Николай Федорович Ф е д о р о в, Сочинения, с. 62. Полное название главного труда Федорова: “Вопрос о братстве, или родстве, о причинах небратского, неродственного, т. е. немирного, состояния мира и о средствах к восстановлению родства. Записка от неученых к ученым, духовным и светским, к верующим и неверующим”.
8 Н. О. Л о с с к и й, История русской философии, с. 103. Ср. впечатление о Федорове И. Л. Толстого (сына Л. Н. Толстого): “Если бывают святые, то они должны быть именно такими” (И. Л. Т о л- с т о й Мои воспоминания”, М., 1969, с. 190).
9 Николай Федорович Ф е д о р о в, Сочинения, с. 69.
10 Среди инфернальных намеков, окружающих образ портного в “Шинели”, можно выделить следующие: в кухне Петровича, куда Акакий Акакиевич поднимается по “умащенной... помоями” черной лестнице, “столько дыму... что нельзя было видеть даже и самых тараканов” (образ ритуальной нечистоты); кощунственное пьянство по всем церковным праздникам, “где только стоял в календаре крестик”; “кривой глаз и рябизна по всему лицу”; “изуродованный ноготь, толстый и крепкий, как у черепахи череп”; на большом пальце ноги, как будто рудимент чертова копыта; то, что по всякому шву новосшитой шинели Петрович “проходил собственными зубами, вытисняя ими разные фигуры”, как бы ставя печать; заключительный трюк — преподнося обнову Акакию Акакиевичу, Петрович “вынул шинель из носового платка”; уже проводив Акакия Акакиевича, портной забежал вновь на улицу, “обогнувши кривым переулком”, чтобы полюбоваться еще раз на свое изделие; наконец, троекратное поминание черта в характеристике Петровича (“осадился сивухой, одноглазый черт”, “охотник заламливать черт знает какие цены”, “точно как будто его черт толкнул”).
11 Прот. Георгий Ф л о р о в с к и й, Пути русского богословия, изд. 4-е, Париж, 1988, с. 326, 324.
12 Н. Б е р д я е в, Религия воскрешения (“Философия общего дела” Н. Федорова). — Николай Б е р д я е в, Собр. соч., т. 3. “Типы религиозной мысли в России”, Париж, 1989, с. 294, 296.
13 Письмо Вл. Соловьева Н. Федорову от 12 января 1882 года. — В кн.: Н. Ф. Ф е д о р о в, Собр. соч. в 4-х томах, т. 4, с. 629.
14 Прот. Георгий Ф л о р о в с к и й, Пути русского богословия, с. 326.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
