histrel1 (723832), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

______________________________________________________

¹ Ван — княжеский титул в Древнем Китае.

По заветам предков

Китай, 551-479 гг. до Р.Х.

Имя Конфуций — латинизированная форма китайского имени Кун-цзы, т. е. учитель Кун. Он родился в княжестве Лу около 551 г. до Р.Х. Семья его принадлежала к старинному аристок­ратическому роду, к тому времени почти разорив­шемуся.

Конфуций в душе всегда был служилым че­ловеком, честным чиновником, его постоянно за­ботили непорядки в стране. Под влиянием того, что он видел на службе, и того, что он нашел в старых книгах, у него сложилось убеждение, что народ давно сбился с дороги и что только возврат к древнему укладу жизни может спасти его.

Конфуций не задавался вопросами о смысле жизни, о Боге и бессмертии. Его не волновали тайны природы и трагичность человеческого су­ществования. Главным для него было найти путь к спокойному процветанию общества.

На вопрос, существует ли бессмертие, Конфу­ций уклончиво отвечал: «Мы не знаем, что такое жизнь, можем ли мы знать, что такое смерть?»

Конфуций считал, что человек должен научить­ся без всяких наказаний следовать правилам гу­манности и этикета. Гуманность и этикет упрочают семью; в свою очередь, это создает мир в государстве, а государство, в котором все благо­получно, принесет человеку счастливую жизнь.

Таким образом, перед нами первая в истории попытка построения автономной морали, кото­рая не связана с религией и Откровением. Здесь обнаруживается ахиллесова пята конфуцианско­го учения. Выступая против тех, кто желал стро­ить общество только на насилии и страхе наказа­ния, Конфуций захотел утвердить его на чисто этических принципах, между тем сами эти прин­ципы оказывались у Конфуция без опоры. Он верил в то, что человек по природе больше скло­нен к добру, чем ко злу, и надеялся на эффектив­ность нравственной проповеди.

В то время как Лао-цзы проповедовал «не­деяние» и первобытную простоту, Конфуций на­стаивал на необходимости активного вмешатель­ства в ход событий.

Конфуций постоянно указывал на необходи­мость нравственного авторитета правительства. «Правление есть исправление, — говорил он кня­зю. — Если вы будете показывать пример спра­ведливости, то кто осмелится поступать неспра­ведливо?.. Если вы не будете алчны, люди не станут воровать».

Но как направить правительство по пути осоз­нания его нравственного долга? У Конфуция и на это был готов ответ. Правитель должен иметь возле себя ученого, который руководил бы его поступками, был бы голосом его совести и блюстителем традиций. Такую роль советника Кон­фуций, естественно, предназначал себе.

Рис. 65

Четырехликий Шивилингам. V в.

Постепенно Конфуцию пришлось убедиться в том, что князья меньше всего интересуются его на­ставлениями. С тех пор он окончательно «познал веление Неба»: пусть ему не суждено быть мини­стром, он найдет другой способ служить народу.

Начались годы скитаний. Конфуция повсюду сопровождала большая толпа учеников, которые делили с ним тяготы кочевой жизни.

Ученики похоронили Конфуция со всей стро­гостью древнего погребального ритуала. Впос­ледствии над его могилой был воздвигнут храм, где многие поколения приносили жертвы перед его поминальной доской¹.

Конфуцианский идеал — не просто экзоти­ческая философия, а первая попытка сформулиро­вать учение о том, что конечная цель человека — чисто земная, что нравственность может быть ук­реплена независимо от религии, что все высшие запросы духа могут быть устранены из сознания, а трагичность жизни преодолена созданием гармо­ничного общества. Совершенно очевидно, что эта доктрина — общечеловеческий соблазн, а не про­сто китайское изобретение.

Китай, таким образом, выдвинул два крайне противоположных решения проблемы жизни. С одной стороны, Лао-цзы возвестил миру о тайне Высшего Бытия и призвал к мистическому созер­цанию. А с другой — Конфуций объявил выс­шей ценностью земное существование и увидел спасение в устойчивом общественном режиме.

_________________________________________________________________

¹ Поминальная доска — в китайской культуре памят­ником усопшему служила стела с его жизнеописанием, вклю­чающим восхваление характера, знаний и деяний.

ИНДИЯ ОТ БРАХМАНИЗМА ДО БУДДЫ

«Тайное учение»

Индия, ок. 800-600 гг. до Р.Х.

В ту эпоху, когда в Израиле пророк Илия борол­ся с Ваалом¹ а в Ионии Гомер воспевал Троян­скую войну, в лесах Индии, окружающих города и селения, появляются толпы странных обитате­лей; почти обнаженные, прикрытые лишь длин­ными космами спутанных волос, с исхудалыми лицами, — новые насельники джунглей могут показаться лесными духами, порождениями ди­ковинных тропических чащ. Индийцы называют этих пустынников муни.

В Индии к тому времени воцарилось самое грубое идолопоклонство: над алтарями стали воз­двигать устрашающих кумиров, творцами кото­рых руководило болезненное воображение.

Если в эпоху Риг-Веды кровавые жертвы были редки, то теперь человеку, который дарил богам негодных коров, грозили адом. Вознося жертву на алтарь, человек обращался к божеству со словами: «Если ты дашь мне — я дам тебе, если ты наградишь меня — я награжу тебя», и таким образом он заключал «контракт» с потус­торонними силами.

Это была болезнь, свойственная, как мы ви­дели, всем древним религиям. Но в одних случа­ях мертвящий магизм погребал родник духа под пирамидой обрядов, в других же — жажда исти­ны вновь прорывалась через все наслоения. Эта жажда и привела в джунгли молодых индийских отшельников.

К шалашам отшельников бесконечной вере­ницей текли ученики, и здесь, вдали от страстей и шума, в сказочном царстве тропических чащ, «гуру» ² вели долгие беседы с юными богоиска­телями.

В чем сущность мудрости муни, ради кото­рой ученики оставляют светскую жизнь и ее удо­вольствия?

Мы никогда не узнали бы об этом, если бы индийские гуру не сохранили записей своих бе­сед, размышлений, притч, мистических поэм. Они были впоследствии включены в веды под общим названием «Упанишады».

Претендуя на познание всех тайн природы и человека, авторы Упанишад слишком пренебрега­ли разумом. Сколь бы ни была глубока сила ин­туиции, она всегда нуждается в помощи разума как начала кристаллизующего и дополняющего то, что открыто созерцанием.

Страницы Упанишад пестрят вопросами, их несметное число, одни порождают другие. Порой кажется, что это голос самого человечества, воп­рошающего и испытующего, для которого весь мир — загадка.

За всеми вопросами Упанишад кроется один, который и тревожит более всего: есть ли смысл в человеческом существовании? Как связан тленный с Нетленным, с Вечностью? Ведь только через эту связь человек приобщается к подлинной жизни.

За пределами всего тварного и ограниченно­го мистическому оку открылась Реальность, кото­рую Лао-цзы называл Дао, Будда — Нирваной, каббалисты³ — Энсофом, христиане — Боже­ственной Сущностью, Божеством.

На чем зиждется мироздание? — ставят воп­рос Упанишады. И они же дают ответ: только на Брахмане⁴, хотя Вселенная и не сознает этого. Аскет Уддалака объяснил это своему сыну, при­бегая к сравнению с деревом. «Как эти соки не знают различий и не говорят: я сок этого дерева, я — сок того дерева, точно так же, дорогой мой, все эти творения, входя во сне в Сущее, поистине не знают этого и не говорят: мы входим в Су­щее». Бессознательное состояние, транс — вот что приводит мир и человека к их подлинному истоку, к неподвижной божественной Субстан­ции.

В творении Упанишады видят не что иное, как рождение, эманацию, излияние мира из недр Абсолюта.

«Как паук выпускает из себя и вбирает в себя паутину, как растение возникает на земле, как во­лосы возникают на голове человека, так из Непре­ходящего возникает все в этом мире».

Тем самым зачеркивается грань, которая от­деляет Абсолют от твари, они оказываются по сво­ей природе тождественными.

Рис. 66

Кришна, поднимающий гору Говардхан. Миниатюра. XVIII в.

Тут мы видим коренное отличие брахманиз­ма от библейского Откровения, утверждающего чудо творческого акта как основу отношений Бога и мира. Слово Творца вызвало Вселенную из небытия. Мир не есть Божество, и именно по­этому между Несозданным и тварью возможны встреча, союз, диалог. В брахманизме такому от­ношению нет места, ибо все есть Бог.

Мир создан Разумом и Любовью, поэтому он наделен свободой. И даже тогда, когда, пользуясь этой свободой, он удаляется от Бога к небытию, он продолжает оставаться в сфере Любви. «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Еди­нородного...» (Ин 3:16). Высшая любовь оказы­вает свое творческое воздействие и на падший мир.

Не так понимали основу миротворения ясно­видцы Индии. Опьяненные священным мраком экстаза, единожды прикоснувшись к мистической чаше, они оказались не в силах постичь истинное назначение зримого мира. Он утратил для них всякую ценность.

Человек должен навсегда отбросить все, что связывает его с миром, вооружиться методами созерцательной йоги, поднимаясь по ступеням экстаза.

Отрешенному чужды не только обряды, но и все, чем живут люди: ненависть и любовь, добро и зло. Он бесконечно далек от слабых и невеже­ственных, он — сверхчеловек.

Естественно поэтому, что брахманская рели­гия не вышла за пределы отшельнических ски­тов.

______________________________________________________________________

¹ Ваал — языческое божество; часто ваалам прино­сили человеческие жертвы; об Илии и жрецах Ваала см. 3 Цар 18.

² Гуру — учитель, наставник в индийской религиозно-философской традиции.

³ Каббалисты — приверженцы одного из течений вет­хозаветной мистической философии.

⁴ Брахман — так в индуизме обозначается перводвижущее начало, первооснова всякого бытия.

Провозвестие Кришны. Бхагавад-Гита

Индия, ок. 600 г. до Р.Х.

Постоянный гнет обыденности давит на сознание человека; большинство из нас значительную часть своей жизни не может вырваться из-под ее ига. Чувство обыденности есть величайшая ложь, зат­мевающая наше сознание. Эта серая отрава ис­кажает подлинную картину мира, пропитанный ею человек утрачивает чувство тайны, чувство чудес­ного, он перестает ощущать дыхание Вечности, он забывает что она где-то рядом. Мы так же легко погружаемся в суетный поток обыденности, как забываем, что земля наша есть лишь планета, про­носящаяся в ледяной пустоте Вселенной. Кто знает, не явилось ли чувство обыденности как бы защитной реакцией слабеющего духа перед могу­чим натиском высшей реальности бытия? Быть может, мы уже неспособны постоянно выносить ее свет? И вот наши духовные глаза закрылись, наша интуиция притупилась, исчезли лики и живые духовные силы, серая пелена опустилась на все; воцарилась обыденность... но время от времени дух, просыпаясь, делает отчаянные попытки осво­бодиться от лживой иллюзии обыденности, вер­нуть себе утраченное мироощущение, в котором вновь заговорят мертвые вещи, в котором все заз­вучит, затрепещет, обретет таинственный и много­значительный смысл. Как вспышки молний, эти возвраты духовного видения освещают наш уны­лый путь. Если бы смерть застала нас в такую минуту, как ничтожна была бы она тогда, как без­болезненно было бы ее жало! В минуты духов­ного просветления мы ее не боимся. Но кто может похвалиться, что это просветление сопутствует ему всегда? Даже величайших святых оно покидало.

И вот во мраке между двумя озарениями не­земных светов мы стараемся удержаться от паде­ния, продолжать свой путь, призывая на помощь всю силу разума и воли.

Ответом на этот вопль души, на это стремле­ние к Богу явилось в Индии новое религиозное течение, связанное с именем Кришны Васудевы. Время его жизни относят обычно к VI в. до Р.Х. Никаких записей от него не осталось. Памятни­ком учения Кришны является Бхагавад-Гита, т.е. «Песнь Господня» — одно из величайших про­изведений религиозной поэзии всех времен и народов.

В чем же отличие кришнаизма от брахма­низма? Оно заключается в том, что, согласно Кришне, к совершенству ведет не только мисти­ческая отрешенность, но и бхакти — любовь, бла­гоговение, вера.

Всякий, кто с доверчивым сердцем прибегает к Богу, не погибнет, кем бы он ни был.

«Ищущие у Меня крова,

Хотя бы они были дурного лона:

Женщины, вайшьи, даже шудры¹.

Идут путем высочайшим».

Вот поистине голос Божий! Любовь человека не тщетна, молитва его не бессмысленна, упова­ние его не ложно.

Рис. 67

Кришна, поднимающий гору. Рельеф. XII в.

Рис. 68

Голова Будды. Таиланд. XV— XVI вв.

Возвышенно учение Гиты о вере спасающей, о личном любящем Боге, благороден призыв ее к действию и бескорыстию, трогательной теплотой дышат ее строки, когда она касается этих предме­тов, строки, иногда называемые «индийским еван­гелием». Но все это не должно заслонить того факта, что это — лишь отдельные огоньки во мраке языческой ночи. И нигде эта тьма не пред­стает с такой силой, как в самой Гите!

Рядом с образом высшего благого Бога мы видим в ней вновь Сверхсущее Начало, которое извечно вращает мир, как на гончарном круге. В бесцельной космической игре, в круговороте Все­ленная то рождается из Молчания, то вновь исчезает в нем. Непреходящий ввергает излившийся из него мир в колесо кармы, и горе тому, кто восстает против божественного кружения. Ради чего и для чего совершается это кружение? Нет конца, смысла и цели у бытия. Ничего изменить невозможно.

Характеристики

Список файлов реферата