136947 (723389), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Центральное значение Для понимания концепции религии Фрейда имеет его работа “Тотем и табу”, посвященная исследованию психологической природы первобытных верований — анимизма, магии, но в особенности тотемизма.
Фрейд обращал внимание на то, Что два главных запрета тотемизма — на убийство тотемного животного и экзогамия, т. е. невозможность брака с женщинами своего племени, - совпадают с двумя преступлениями царя Эдипа, который женился на своей матери и убил своего отца. Подобное тождество с двумя основными составляющими эдипова комплекса, зачастую образующего подоплеку современных неврозов, дало Фрейду основание предположить, что скрытые психологические пружины первобытной религиозности во многом сходны с теми процессами в психике современного человека, которые стали доступны исследованию благодаря психоанализу. Так, психологический смысл первобытных табу связан с боязнью инцеста, амбивалентным отношением к близким; в анимизме, магии заложено представление о всемогуществе мысли. Ядро книги составляет гипотеза возникновения системы тотемистических верований и ритуалов, которая известна как гипотеза “первобытного отцеубийства”, Фрейд называл три ее источника: анализ первобытного жертвоприношения, данный У. Робертсоном-Смитом, психоаналитическое исследование детских фобий и дарвиновская гипотеза первобытной орды.
Согласно Ч. Дарвину, изначальная человеческая орда была организована подобно львиному прайду или волчьей стае: сильнейший самец становился обладателем гарема самок, изгоняя или уничтожая всех соперников; собственные сыновья, подрастая, становились его потенциальными соперниками; их сексуальное влечение неизбежно направлялось на самок той же орды и встречало жесточайшее сопротивление со стороны отца. Он, таким образом, препятствовал удовлетворению влечения и одновременно угрожал наказанием за удовлетворение желания, что способствовало фррмированию двойственного отношения к отцу: его боялись и ненавидели, но им же восхищались и подражали ему, стремясь занять его место. “...В один прекрасный день, — писал Фрейд, — изгнанные братья соединились, убили и съели отца и положили таким образом конец отцовской орде. Они осмелились и сообща совершили то, что было бы невозможно каждому в отдельности. . Тотемистическая трапеза, может быть, первое празднество человечества, была повторением и воспоминанием этого замечательного преступного деяния, от которого многое взяло свое начало: социальные организации, нравственные ограничения и религия”. По мнению Фрейда, “первобытное отцеубийство” имело далеко идущие следствия, которые можно подразделить на психологические, социальные и религиозные.
Психологические следствия были обусловлены тем, что убийство отца стало для сыновей психической травмой. Реализовав агрессивную компоненту своего отношения к отцу, они оказались во власти позитивной компоненты, включавшей восхищение, покорность, желание подражать, уважение и страх; Фрейд интерпретировал это как чувство вины (которое, впрочем, едва ли можно предполагать у первобытных полулюдей, не имевших еще ни совести, ни морали, ни закона). Первой психологической задачей, которая требовала решения, была переработка травмирующего воспоминания, вытеснение из сознательной памяти рокового события вместе с сопутствующим ему комплексом негативных эмоций. Однако, как это бывает с невротиками, вытеснение прошло неудачно, и вытесненный образ послал в сознание своего заместителя, свой символ — тотемный зверь стал представителем отца (этому соответствует верование, что тотемный зверь — древнейший первопредок племени). Вместе с ним вернулись проблемы амбивалентного отношения, чувства вины. Возникла следующая психологическая задача: умилостивить оскорбленного ртца. Братья оказались в ситуации так называемого “запоздалого послушания”, хорошо известной современному психоаналитику. То, чему отец прежде мешал своим существованием, они. сами запретили себе — объявили недопустимым убийство отца (теперь — тотемного зверя) и наложили запрет на сексуальные контакты с женщинами, ставшими теперь свободными. “Таким образом, — утверждал Фрейд, — из сознания вины сына они создали два основных табу тотемизма, которые должны были поэтому совпасть с обоими вытесненными желаниями эдиповского комплекса”.
Тотем позволял дать выход раскаянию, осуществить примирение с отцом. Тотемистическая система была своего рода договором: отец обещал детям защиту, заботу и снисходительность, взамен они брали на себя обязательство печься о его жизни, т. е. Не повторять того, что случилось однажды. Была тут и попытка oправдаться: если бы отец поступал с нами так, как тотем, у нас никогда бы не возникло желания его убить.
Однако и агрессивный полюс амбивалентного отношения находит в тотемизме свое удовлетворение. Тотемистическая трапеза — воспоминание о преступном деянии, повторение его, возобновление триумфа над отцом, когда отпадают ограничения “запоздалого послушания”. Жестокий праотец был, несомненно” образцом, которому завидовал и жаждал подражать каждый из братьев. В акте поедания они отождествляются с родителем, каж-дый из них усваивает часть его силы.
Социальные следствия были связаны прежде всего с двумя главными табу тотемизма. Запрет на убийство отца нашел свое продолжение в представлении о святости общей крови, что ознa-чало запрещение проливать кровь брата, а впоследствии перерос-ло в общую заповедь “не убий”, подкрепленную религиозным; обоснованием. Еще большее значение имело второе табу. Соперничество из-за женщин было главной причиной, разрушавшей солидарность общины и мешавшей братьям выступать сообща. Теперь препятствие было устранено, т. е. открывалась возможности социального взаимодействия и культурного развития. Кроме того, это было первым ограничением, которое члены общины терпели не под давлением прямого принуждения со стороны природных обстоятельств или перед лицом более сильного соперника, а по внутреннему побуждению, что, по сути, явилось прообразом моральных запретов.
Чтобы внутреннее побуждение (т. е. бессознательное чувство вины) оставалось в силе, вину следовало периодически возобновлять. Поэтому тотемистические трапезы играли не только роль клапана для выхода агрессивных тенденций, но несли и важную социальную функцию: они воспроизводили преступление, а с ним и переживание соучастия в общей вине, лежащее в основе социальной общности. Не случайно осуществляемое при этом ствие, которое было строго запрещено Совершать любому общины в одиночку, требовало обязательного участия всех без исключения и уклонение от него не допускалось. “Общество покоится теперь на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия — на сознании вины и раскаянии, нравственность — отчасти на потребностях этого общества, отчасти на раскаянии, требуемом сознанием вины”, — писал Фрейд.
Религиозные следствия обнаруживались в том, что, по мнению Фрейда, “все последующие .религии были попытками разрешить ту же проблему. Все они преследовали одну и ту же цель — реакцию на великое событие, с которого началась культура и которое с тех пор не дает покоя человечеству”. Возникновение тотемизма означало также и рождение первой формы религиозных верований, дальнейшее развитие которых во все времена сопровождалось двумя изначальными мотивами: амбивалентным отношением сына к отцу (агрессивным и покаянным) и жертвоприношением (тотемистической трапезой).
В дальнейшем эти мотивы претерпевают различные метаморфозы. Так, в сцене жертвоприношения, описанной У. Робертсоном-Смитом, обращает на себя внимание удвоение божества: оно присутствует и в образе поедаемого зверя, и в образе воображаемого бога, принимающего участие в трапезе. Воспоминание о первоначальной идентичности бога и зверя с течением времени достаточно радикально стирается. Однако сохраняется ряд признаков, прозрачно намекающих на эту идентичность — богу посвящается определенное животное, в него превращается бог в мифах и т. д.). Тотем, считал Фрейд, был первой формой замены отца, а бог — позднейшей, в которой отец снова приобрел свой человеческий образ. С течением времени озлобление слабело” а тоска по отцу возрастала, и мог развиться идеал, имевший содержанием всю полноту власти праотца и готовность ему подчиниться. Этому способствовали и изменения в социальной сфере, прежде всего утверждение патриархальных отношений.
Если первоначальный смысл жертвоприношения — повторенное отцеубийство, то удвоение образа отца соответствует двум сменяющим друг друга во времени сценам. Сцена одоления отца и его величайшего унижения служит материалом для изображения его высшего триумфа. Значение, приобретенное жертвоприношением вообще, кроется в том, что оно дает удовлетворение отцу за причиненное ему оскорбление в том же действии, которое сохраняет воспоминание о злодеянии. В дальнейшем животное теряет свою святость, а жертвоприношение - связь с тотемистическим праздником. Жертва превращается в самоограничение во имя божества. Сыновья использовали новое положение бога, чтобы еще больше облегчить сознание своей вины. Жертвоприношение в его настоящем виде находится вне их ответственности. Сам бог потребовал и установил его. Фрейд предполагал, что к этому периоду относятся мифы, в которых уже сам бог убивает посвященное ему животное, — преодолевая животную часть своего существа. Однако негативные стороны амбивалентного отцовского комплекса не исчезли. Они нашли энергичное проявление в отношении к обожествляемым царям племен. Так, Фрейд упоминал предположение Дж. Фрэзера, что первые цари латинских племен были чужеземцами, игравшими роль божества, и в этой роли их торжественно убивали в определенный праздничный день. Ежегодное жертвоприношение богу (или принесение им в жертву самого себя) является существенной чертой многих ближневосточных религий. Церемониал человеческих жертв в различных регионах не оставляет места сомнению, что эти люди находили смерть как представители божества, в позднейшие времена подобный обычай предполагал замену живого человека неодушевленной куклой. Таким образом, когда бог, символически представляющий отца, вновь обретает человеческий облик, то и в качестве жертвы — другой ипостаси отцовского символа — тоже может выступить человек.
Стремление сына занять место бога-отца проявляется также в образах молодых богов ближневосточных религий. Аттис, Адонис, Таммуз — боги произрастания, весеннего возрождения растительности и в то же время — юные божества, пользующиеся любовной склонностью матери-богини. Однако чувство вины заявляет о себе в мифах, приписывающих этим возлюбленным матерей-богинь короткую жизнь и наказание гневом бога-отца, принимающего облик животного.
В свете двух главных мотивов религиозного сознания интерпретировал Фрейд и христианскую идею о первородном грехе и искуплении. Первородный грех представляет собой, несомненно, преступление против Бога-отца: необходимость кровавой жертвы для искупления греха указывает на То, что им было убийство, которое можно искупить только ценой собственной жизни. Самопожертвование Сына ведет к примирению с Отцом, тем более полному, что ему сопутствует полный отказ от женщины, принадлежащей Отцу. Но психологический рок амбивалентности требует своих прав. Вместе с деянием, дающим Отцу самое полное искупление, Сын также достигает цели по отношению к Отцу. Он сам становится Богом, наряду с Отцом, собственно вместо него. Религия Сына сменяет религию Отца. В знак такого замещения древняя тотемистическая трапеза снова оживает как причастие, в котором братья вкушают плоть и кровь не Отца, а Сына и отождествляют себя с ним, освящаются этим причастием. Последнее, однако, является также новым устранением Отца, повторением деяния, которое нужно искупить.
Гипотезу о возникновении тотемизма продолжает аналитическая интерпретация героического мифа в работе “Массовая психология и анализ человеческого “Я”. Внимание Фрейда привлекли процессы, которые происходят в психике человека, коль скоро он превращается в индивида массы. “...Одним лишь фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации, — констатировал Фрейд. — Будучи единичным, он был, может быть, образованным индивидом, в массе он — варвар, т. е. существо, обусловленное первичными позывами”. Особенности поведения массы — повышенная эффективность, некритичность, возбудимость, нетерпимость, подвластность авторитету, изменчивость, импульсивность — свидетельствуют о том, что у индивидов в ней выражение деградирует ряд функций, которые в системе категорий Фрейда связываются с деятельностью “Сверх-Я”.
В первобытной орде, Считал Фрейд, сыновья находились в такой ситуации, которая неизбежно должна была формировать из них индивидов массы. Не способствовали выходу из массового сознания и условия жизни в общине, регулируемой принципами тотемизма. Героический Миф, по Фрейду, знаменует собой этап освобождения от массовой психологии и прорыв к психологии индивидуальной, в основании которого лежит отказ от бессознательной необходимости общего сручастия братьев в первобытном отцеубийстве и мысленной идентификации себя с отцом.. Иными словами, героический миф является формой, облекающей процесс, возникновения феномена самосознания индивида, ощущающего себя самого как субъекта определенных мыслителэных и эмоциональных процессов и, самое главное, как субъекта морали, что открывает возможность формирования индивидуальной ответственности и, собственно, делает его полноценным членом общества, цивилизованным человеком. Психологически этот процесс начинается с мысленного вхождения “сына” в роль “отца”, который, будучи лидером первобытной орды, являлся и единственным носителем индивидуальной психологии, тогда как сыновья образо-вывали собой массу, предводительствуемую им..
Религия - как коллективно вырабатываемая форма защиты от невроза
В этом качестве она представляет собой один из элементов “психического инвентаря культуры”, включающего в себя средства, призванные примирить людей с культурой и вознаградить за принесенные жертвы. Необходимость в таком инвентаре обусловлена тем, что “каждый отдельный индивид виртуально является врагом культуры”, и “культура поэтому должна защищать себя от одиночек”. Обусловлено это тем обстоятельством, что всякая культура строится на принуждении к труду и запрете чений. “Как для человечества в целом, — утверждал Фрейд, так и для одиночки жизнь труднопереносима. Какую-то долю лишений накладывает на него культура, в которой он участвует; какую-то меру страдания готовят ему другие люди либо вопреки предписаниям культуры, либо по вине несовершенств этой культуры. Добавьте сюда ущерб, который наносит ему непокоренная природа, — он называет это роком. Последствием такого положения его дел должны были бы стать постоянная грызущая тревога и тяжелая обида от оскорбления чувств естественного нарциссизма”. Главный механизм образования религиозных представлен ний -- проекция. В результате персонификации силы природы не просто Предстают человекообразными существами, что дает людям возможность общаться с ними как с подобными себе; бог, воплощающий эти силы, приобретает характер отца — религиозная Ситуаций воспроизводит инфантильную, когда отец не без оснований внушав ребенку страх, но в то же время именно на него можно было рассчитывать в поисках защиты от опасностей.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
