74251 (702470), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Творческая жизнь Булата Окуджавы, его признание миллионами слушателей и читателей, не дает покоя всем, кто не любит и не верит уже ни во что. Собирая материал для данного исследования, нам пришлось познакомиться со многими «мнениями» очень признанных ученых, критиков и писателей. Даже после смерти они препарируют стихи Окуджавы, доказывая, что не стихи это вовсе, а так – баловство. Нет в его произведениях глубины, не продуманы рифмы, много восторгается по поводу еды, не любит свой народ… Неправда все это. Конечно, с законами стихосложения не поспоришь, но поэзия – это крик души, а кто ее, душу-то, видел? На мой взгляд, Окуджава на протяжении всей своей творческой жизни хотел понять, во что же верить… Как жить в этом безумном мире, где уже нет места надежде… А эти «критики» писали, что ничего героического в его стишках нету, он, дескать, даже о войне пишет, как трус. Да, действительно, Булат Окуджава всегда говорил, что на войне ему было очень страшно, он очень боялся погибнуть. А вот стихотворение Юлии Друниной, которая тоже прошла всю войну:
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву – и тысячу – во сне,
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне…
По-моему, поэтесса как нельзя лучше подтверждает правоту Окуджавы о страхе перед войной. Это нормально не хотеть умирать…
В стихах-песнях Булата Окуджавы одна тема – надежда на то, что человек сможет стать лучше. Что ему поможет в этом? Любовь и разлука, надежды маленький оркестрик, рука друга, Бог… Но главное, что нельзя утратить – это веру… Во что? В любовь, в надежду, в Бога…
Умереть - тоже надо уметь,
на свидание к небесам
паруса выбирая тугие.
Хорошо, если сам,
хуже, если помогут другие.
Смерть приходит тиха,
бестелесна
и себе на уме.
Грустных слов чепуха
неуместна,
как холодное платье - к зиме.
И о чем толковать?
Вечный спор
ни Христос не решил, ни Иуда...
Если там благодать,
что ж никто до сих пор
не вернулся с известьем оттуда?
Умереть - тоже надо уметь,
как прожить от признанья до сплетни,
и успеть предпоследний мазок положить,
сколотить табурет предпоследний,
чтобы к самому сроку,
как в пол - предпоследнюю чашу,
предпоследние слезы со щек...
А последнее - Богу,
последнее - это не наше,
последнее - это не в счет.
Умереть - тоже надо уметь,
как бы жизнь ни ломала
упрямо и часто...
Отпущенье грехов заиметь –
ах как этого мало
для вечного счастья!
Сбитый с ног наповал,
отпущением что он добудет?
Если б Бог отпущенье давал...
А дают-то ведь люди!
Что - грехи?
Остаются стихи,
продолжают бесчинства по свету,
не прося снисхожденья...
Да когда бы и вправду грехи,
а грехов-то ведь нету,
есть просто
движенье.
В этом стихотворении – все, что выстрадал поэт всей своей жизнью…
Заключение. Вклад Булата Окуджавы в литературу ХХ века.
В нормальном обществе существованием таких, как Окуджава, дорожат. Дорожат уже потому, что оглядываются, боятся: что подумает, что скажет? Дорожат, как и положено дорожить находящимся наготове чувством стыда — этим первичным признаком человека, без которого он попросту не человек. В обществе ненормальном, заражающем ненормальностью даже тех, кто против нее восстает, таких — ненавидят. Слава богу, не все — что внушает надежду на нашу небезнадежность. Наше общество всегда было разным – и нормальным, и ненормальным, это подтверждает его (общества) такое разное отношение к своим поэтам…
Всенародная любовь к Окуджаве обречена была сопровождаться и ненавистью, отмечающей ненавидящих, как клеймо. Сперва это был официоз, потом — те, кого по-разному, но равно сближает неприязнь к удивительной и, как им, вероятно, казалось, оскорбительно вызывающей независимости, которой поистине, как никто, обладал Булат Окуджава. При том что он-то ничуть не вел себя вызывающе, не эпатировал, не дразнил; он просто проходил над пропастью, не замечая ее…
Этот полет над пропастью (куда так легко обрушиться, стоит лишь на мгновение усомниться в том, что поэзия, как сказал Мандельштам, «есть сознание своей правоты») невесом, как бывает только во сне. Вот он и шел над пропастью, пока не сорвался… Сердце не выдержало…
Фольклором городской интеллигенции» гениально назвал песни Окуджавы Александр Володин: фольклором, то есть искусством для всех, однако — интеллигенции, той среды и породы, которой свойственно пестовать индивидуальность. И любопытно, что слухи или легенды льстят не Окуджаве, притискивая его бочком к одному из самых знаменитых героев или самых суровых правителей, но — им самим, очеловечивая их любовью к песне или роману. Окуджава сам — персонаж фольклора, что, с одной стороны, замечательно, а с другой — не так уж и хорошо, так как способно обобществить его уникальность. Как бывает со всеми, кого слишком пристрастно любим, ревниво ища в них, как в зеркале, подобие нас самих.
Эта страсть, как страсть вообще, эгоистична, и, надеюсь, настанет пора, когда мы научимся любить в нем — его самого. Введем в тот ряд русских поэтов, которым он много родственней, чем сверстникам-современникам, вместе с кем собирал когда-то полные «Лужники».
Русский грузин Окуджава — поэт снов, то есть того, интимней и индивидуальней чего не бывает. Поэт подсознания? Нет, лучше сказать — надсознания, ибо какое тут «под», какое подпольное существование! Здесь то, что прежде назвали бы воспарением, а Окуджава назвал и теперь: «Давай, брат, воспарим!»
Он — рассказчик своих снов, но не толкователь их, поскольку каждый волен их понимать по-своему.
Вспомним его знаменитое: «Моцарт на старенькой скрипке играет… красный камзол, башмаки золотые, белый парик, рукава в кружевах». Где, ежели не во сне, на какой картине можно увидеть Вольфганга Амадея Моцарта (1756-1791), разряженного, как маркиз ?
И когда вольнолюбцы, прозревшие за чужой (в том числе и за его) счет, принялись поносить Окуджаву за «комиссаров в пыльных шлемах» — вот они, шестидесятнические иллюзии, вот тоска по «ленинским нормам»! — это ведь не только жалкое высокомерие тех, это показатель их невежества…
Между прочим, с иллюзиями тоже не всё просто.
Иллюзии могут быть подобием спасительного, лечебного сна — но они еще и привилегия Пушкина, Мандельштама, Зощенко, Пастернака с их высокой доверчивостью, обычно отличающей гениев. И, коли на то пошло, самая опасная из иллюзий — что мы, нынешние, будто бы раз навсегда отрезвели: вот самый прямой путь к отупляющему самодовольству.
Что ж до «Сентиментального марша», корить Окуджаву им не только неисторично, неблагодарно, но и неграмотно. Тут — эстетика прощания. Эстетика обреченности — не только иллюзий, но и себя самого. По крайней мере той части собственной (однако и общей) жизни, собственной (но и общей) судьбы, которая прожита с этой иллюзией.
«Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся… я всё равно паду…» Это даже независимо оттого, что думал Булат Окуджава, сын расстрелянного отца и матери-лагерницы, чья тогдашняя реабилитация могла хоть ненадолго воскресить былую иллюзию. Так или иначе, он ее не воспел, а отпел…
Со временем мы поймем, сколь духовно подвижен был тот, кого мы (простительное заблуждение современников), единожды полюбив, сделали заложником своей постоянной любви. А он, создав свой элегически-романтический имидж, принялся за его ироническое разрушение. Доброволец Отечественной войны, встретивший День Победы и свой день рождения солдатом, долечивающим рану, он готов был сказать о пуле, настигшей его, с показательным легкомыслием: «раной одной откупился сполна от смерти на этой войне».
Ирония, а там и жесткость, даже жестокость к себе — вот что проступит, допустим, в рассказе «Девушка моей мечты», одним из, лучших прозаических сочинений Окуджавы.
Все это делалось писателем для создания своей второй реальности, отстоять ее перед пошлостью реальности первой, а потом подвергнуть собственной жестокой ревизии. Испытать на истинность и на прочность — также собственные, не чужие.
Как бы то ни было, Булат Окуджава — своего рода независимое государство; островное — учитывая и независимость, и неотрывное от нее одиночество. Может быть, целый архипелаг, разнородный, но однопородный. Замкнутая цивилизация со своей историей, кризисами и взлетами, с разрушением и созиданием. Окуджава был одним из тех, едва ли не главных, кто рушил Большой Стиль социалистического реализма,— однако с годами и для себя самого сыграл в одиночку роль постмодернизма. Всего, в целом. Перехватил эту роль у тех, кто ее обдумывал и разучивал. Сочинил даже пародию на себя — «на несуществующие стихи», то есть предупредил их появление, остерег себя самого от им же самим проторенного пути.
«Дело поэта вовсе не в том, чтобы достучаться непременно до всех олухов; скорее, добытая им гармония производит отбор между ними, с целью добыть нечто более интересное, чем среднечеловеческое, из груды человеческого шлака»- сказал Александр Блок.
Булат Окуджава произвел свой отбор — уже настолько явный, что иные из не желающих ему соответствовать сами о том заявляют.(1)
(1) Станислав Рассадин. Архипелаг Булат. – Голос надежды: новое о Булате Окуджаве. Т.1.
Когда поэта любят все, тут что-то не так: или в поэте, или в любящей массе. Для Окуджавы наступает время любви, обремененной — и количественно ограниченной — пониманием. Только им, пониманием, можем мы оправдать свою самолюбивую надежду, что прошли отбор и отсев.
Окуджава, во всяком случае ранний, — звенящая музыкальная нота наших надежд. Не зря в ностальгических фильмах, будь то оскароносный «Москва слезам не верит» или всенародно полюбленные «Покровские ворота», звучит он, Окуджава. Звучит не всегда в ладу с хронологией — но в той же степени, в какой не ладят с ней сами шестидесятые, начавшиеся чуть раньше и завершившиеся много позже.(1)
(1) Станислав Рассадин. Архипелаг Булат. – Голос надежды: новое о Булате Окуджаве. Т.1.
Использованная литература.
-
Я.И. Гройсман. Голос надежды: новое о Булате Окуджаве. Т.1 – М., 2006. Использованы воспоминания:
-
Станислав Рассадин. Архипелаг Булат.
-
Алексей Смирнов. Песенка нечаянной радости.
-
Ирина Алексеева. Возвращение на Арбат.
-
В. Новиков. Авторская песня как поэзия сопротивления. – М., 1998.
Энциклопедия «Кругосвет» - материалы с сайта
Владимир Ермаков. Булат Окуджава. Любовь и разлука. 1998.- материалы сайта
Рассадин С. Сны Булата Окуджавы. Дело. 1994. №8 (май).
Булат Окуджава. Избранное. Стихотворения. – М., - 1989.
Чаепитие на Арбате. Стихи разных лет. – М., ПАН, 1996. То же (в сокр.) Сост. О.Окуджава. – М., Корона-Принт, 1997.
Избранные произведения. В 2-т. Вступ. Ст. Г.А.Беловой. – М., 1989.
Упраздненный театр. Семейн. Хроника. – М., - Издат. Дом Русанова. 1995.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
