73874 (702278), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Такой свободой бурною дышали,

Что внуки позавидовали б нам.

Юлией владело счастливое сознание, что она «делает основное дело своей жизни».

Очень горько прозвучат потом строчки, написанные поэтессой уже после войны:

Могла ли я, простая санитарка,

Я, для которой бытом стала смерть,

Понять в бою, что никогда так ярко

Уже не будет жизнь моя гореть?

Могла ли знать в бреду окопных буден,

Что с той поры, как отгремит война,

Я никогда уже не буду людям

Необходима так и так нужна?

Вместе с Юлией Друниной воевала Зинаида Самсонова, впоследствии – Герой Советского Союза, девушка о которой ходили легенды.

«В батальоне нас, девушек, было всего двое. Спали мы, подостлав под себя одну шинель, накрывшись другой, ели из одного котелка – как тут не подружиться? Немного времени отпустила нам война на дружбу, но ведь даже по официальной мерке один год на фронте засчитывается за три».

Все грущу о шинели,

Вижу дымные сны –

Нет, меня не сумели

Возвратить из войны.

Дни летят, словно пули,

Как снаряды – года…

До сих пор не вернули,

Не вернут никогда.

И куда же мне деться?

Друг убит на войне,

А замолкшее сердце

Стало биться во мне.

10.

«Ни раньше, ни позже», - скажет Юлия Друнина. Если бы и на этот раз ей пришлось идти на войну, она не осталась бы. Ей шел двадцатый год, и, казалось, все еще впереди.

Но «странная, непонятная для других болезнь» - «фронтовая ностальгия» уже преследовала ее.

Я порою себя ощущаю связной

Между теми, кто жив, и кто отнят войной.

И хотя пятилетки бегут торопясь,

Все тесней эта связь, все прочней эта связь.

Я – связная, пусть грохот сражения стих:

Донесеньем из боя остался мой стих –

Из котлов окружений, пропастей поражений

И с великих плацдармов победных сражений.

Я – связная, бреду в партизанском лесу,

От живых донесенье погибшим несу:

«Нет, ничто не забыто, нет, никто не забыт

Даже тот, кто в безвестной могиле лежит».

Когда проходят с песней батальоны,

Ревнивым взглядом провожаю строй –

И я, шагала так во имя оной

Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность! Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!

Ей – богу, повидала я немало

Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекраснее нет, поверьте,

А было всяко в жизни у меня!

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из - под огня!

Мы вернулись. Зато другие…

Самых лучших взяла война.

Я окопною ностальгией

Безнадежно с тех пор больна.

Потому – то, с отрадой странной,

Я порою, когда она,

Трону шрам стародавней раны,

Что под кофточкой не видна.

Я до сердца рукой дотронусь,

Я прикрою глаза, и тут

Абажура привычный конус

Вдруг качнется, как парашют.

Вновь засвищут осколки тонко,

Вновь на черном замру снегу…

Вновь прокручивается пленка –

Кадры боя бегут в мозгу.

С войны Юлия Друнина принесла не только ностальгию, но и презрение к роскошеству, верность к дружбе и любви, преданность армии.

Сколько силы

В обыденном слове «милый»!

Как звучало оно на войне!

Не красавцев война нас любить научила –

Угловатых суровых парней.

Тех, которые, мало заботясь о славе,

Были первыми в каждом бою.

Знали мы – тот, кто друга в беде не оставит,

Тот любовь не растопчет свою…

Я принесла домой с фронтов России

Веселое презрение к тряпью –

Как норковую шубу я носила

Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,

Пусть сапоги потерлись – не беда!

Такой нарядной и такой богатой

Я позже не бывала никогда…

Война не уничтожила в ней способность любить и ненавидеть, тонко чувствовать добро и переживать за все, что происходит вокруг.

Мы не очень способны на «ахи», да «охи»

Нас «на прочность» не зря шептала война,

Мы суровые дети суровой эпохи:

Обожгла наши души она.

Только правнуки наши далекие судьи,

Ошибутся, коль будут считать,

Что их прадеды были железные люди,

Самолетам и танкам подстать

Нет, неправда, что души у нас очерствели

(Такова, мол, дорога бойца).

Под сукном грубошерстным солдатских шинелей

Так же трепетно бьются сердца.

Так же чутки и к ласке они и к обиде,

Так же вдруг в несчастье верны.

Тот умеет любить, кто умел ненавидеть

На седых пепелищах войны.

Я, признаться, сберечь не сумела шинели –

На пальто перешили служивую мне.

Было трудное время…. К тому же хотели

Мы скорее забыть о войне…

Я пальто из шинели давно износила,

Подарила я дочке с пилотки звезду.

Но коль сердце мое тебе нужно Россия,

Ты возьми его, как в 41 – м году.

«Судьбу поэтов моего поколения можно назвать одновременно и трагической, и счастливой. Трагической потому, что в наше отрочество, в наши дома и в наши такие еще не защищенные, такие ранимые души ворвалась война, неся смерть, страдание, разрушение. Счастливой потому, что, бросив нас в самую гущу народной трагедии, война сделала гражданскими даже самые интимные наши стихи. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».

Не знаю, где я нежности училась,

Об этом не расстраивай меня.

Растут в степи солдатские могилы,

Идет в шинели молодость моя

В моих глазах – обугленного трубы.

Пожары полыхают на Руси.

И снова нецелованные губы

Израненный парнишка закусил.

Нет! Мы с тобой узнали не по сводкам

Большого отступления страду.

Опять в огонь рванулись самоходки,

Я на броню вскочила на ходу.

А вечером над братской могилой

С опущенной стояли головой.

Не знаю, где я нежности училась, -

Быть может, на дороге фронтовой.

Есть, конечно, у Юлии Друниной и «просто стихи», стихи, не опаленные войной.

Ты – рядом, и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер,

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти!

Спасибо, тебе, мой любимый,

За то, что ты есть на свете.

Ты – рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить.

Единственный мой, спасибо,

За то, что ты есть на свете!

Юлии казалось, что власть – это, прежде всего сила. «Я стала властью, а у меня никакой силы. Избиратели доверяют мне свои дела, я сижу, смотрю на них и думаю, что не оправдаю их доверия. Хлопочу, пишу в том или иное министерство, ведомство, район, округ. Не отвечают, как будто сговорились – не отвечать. Сила? Никакой. Я – беспомощна. И зачем я сижу по 10 -12 часов зале заседаний? И зачем я утверждена в этой липовой должности? Кому–то это нужно, для какой – то опасной игры. Видимость власти, и только».

Юлия Друнина стала секретарем Союза писателей, но не смогла участвовать в бесконечных ссорах, устала от интриг.

Она много писала, но…жизнь постепенно теряла для нее смысл. Все чаще обращается Юлия в прошлое, там ищет утешения, пытается заглушить будни воспоминаниями.

Она никак не хотела расстаться с юностью, прежде всего с фронтовой юностью, не хотела отставать от нее. Николай Старшинов вспоминает: «Второй ее муж – Алексей Яковлевич Каплер – относится к Юлии очень трогательно, заменял ей мамку и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по – моему, оказалась в растерянности. У нее было немалое хозяйство – большая квартира, дача, машина, гараж. За этим всем надо было следить, постоянно прилагать усилия, чтобы поддерживать порядок. А этого делать она не умела, не привыкла. Ну, а переломить себя в таком возрасте было уже очень трудно, вернее – невозможно».

Ангел – хранитель не оставил ее и в боях за Латвию, когда она получила тяжелое ранение в шею. Осколок едва не перерезал сонную артерию, осталось всего два миллиметра. Из госпиталя Друнина вышла инвалидом. Это давало ей возможность не возвращаться на фронт, но она настояла на направлении в свой полк.

Однако в одном из боев она была контужена и вскоре комиссована – 21 ноября 1944 года. С фронта Друнина возвращалась с орденом Боевого Красного Знамени.

О своей опаленной юности она никогда не жалела. Именно на войне она научилась ценить и беречь дружбу, приобрела «прочный запас» на всю жизнь и сформировалась как поэт.

До конца своих дней она так и не смогла забыть военные годы. Все ярче и ярче становятся фронтовые образы. Они мучают ее, не дают покоя:

Я порою себя ощущаю связной

Между теми, кто жив, и кто отнят войной…

Я – связная.

Бреду в партизанском лесу,

От живых донесенье погибшим несу.

Поэзия для Юлии Друниной, прежде всего откровение, наступившее после долгого затишья. В это время она может писать веселые и грустные стихи, поддерживая себя и тех, кому сейчас тяжелее. Мерилом несчастий для нее на всю жизнь остается война.

В годы учебы в Литинституте Друнина встретилась с начинающим поэтом Николаем Старшиновым. Это случилось в середине декабря 1944 года. Он с первых же минут сумел разглядеть в ней, носившую грубую мужскую шинель, милого, доброго и обаятельного человека. Позже оказалось, что они вместе до войны занимались в литературной студии. Старшинов даже был знаком с одним из первых ее сочинений, участвовавшим в конкурсе на лучшее стихотворение о гражданской войне:

Мы рядом за школьной партой сидели,

Мы вместе учились по книге одной,

И вот в неотглаженной новой шинели

Стоишь предо мной.

Строки эти звучат как предчувствие будущей судьбы.

В этом же 1944 году, Николай Старшинов и Юлия Друнина стали мужем и женой. Вскоре у них родилась дочь Лена, появились неведомые до сих пор проблемы, заботы. Друнина вдруг почувствовала быстротечность времени:

Скажи мне детство, разве не вчера,

Гуляла я в пальтишке до колена?

А нынче дети нашего двора

Меня зовут с почтеньем «мама Лена».

Друнина никогда не ходила по редакциям, не требовала ничего, но ее стихи всегда были одними из самых читаемых и любимых. В 1947 году вышел первый сборник под названием «В солдатской шинели». В него вошли стихи, написанные за годы фронтовой и послевоенной жизни.

Друнина была красивая и обаятельная женщина. Многим поэтессам привлекательность помогает, но она от этого только страдала, один из конфликтов был с поэтом Павлом Антокольским, который вел у нее семинар. Произошло это на вечере у Вероники Тушновой, которая собирала друзей в честь выхода первой книги. Антакольский настойчиво приставал к Юлии, и свидетелем этой сцены стал Старшинов. Они повздорили, и учитель, который до этого всегда хвалил стихи своей студентки, отчислил ее с курса за бездарность.…Но вскоре Друниной разрешили перевестись на другой семинар.

И все–таки она не как не могла расстаться с молодостью. В ней была какая-то неудержимая сила, рвущая, не дающая покоя.

-Рысью марш! –

Рванулись с места кони.

Вот лети карьером наш отряд

-Ну, а все же юность не догонишь! –

Звонко мне подковы говорят…

Не догнать?

В седло врастаю крепче,

Хлыст и шпоры – мокрому коню

И кричу в степной бескрайний вечер:

-Догоню!

Ей-богу, догоню!

В этих строках нет еще печали и грусти, они полны желания жить и радоваться существованию, ценя каждый день жизни. Но несколькими позже, появляется стихотворение – завещание «Наказ дочери», в котором мать советует оставаться чистой в работе и любви, повиноваться сердцу, а не расчету, не судить строго виноватых и всегда признавать свою вину, покрывая все раскаянием.

Сама Друнина старалась жить именно так, следуя завету: «Жизнь – Родине, честь – никому!», может, именно поэтому ей было сложно вступить в Союз писателей. Она была принята в члены союза только со второй попытки, в 1950 году, при поддержке А. Твардовского.

Лишний раз ее твердость и принципиальность подтверждает событие, происшедшее в 1952 году. От журнала «Сельская молодежь» ее командировали в Белоруссию, в село Озаричи. Здесь работал заслуженный учитель – фронтовик, о котором нужно было написать очерк. В гостинице ее встретила приветливая девушка, найти орденоносца помогли мальчик и его дедушка. Однако, встреча с ветераном разочаровала: он оказался надменным, кичащимся своими заслугами стариком, к тому же постоянно заискивающим перед поэтессой. Друнина на отрез отказалась писать о нем, но с нежностью вспомнила мальчика и его дедушку.

Тяготы послевоенного быта Друнина переносила стойко. Никто не слышал от нее ни жалоб, ни упреков. Но постепенно накапливались усталость, изможденность, она искала поддержку и не могла ни в ком ее найти. К этому времени отношения с Николаем Старшиновым стали походить на дружеские, любовь затухала.…Вскоре они разошлись.

И именно в это нелегкое для нее время она встретила человека, который удивительно трогательно и трепетно к ней относился – Алексея Яковлевича Каплера, знаменитого сценариста, ведущего «Кинопанорамы», первую любовь Светланы Аллилуевой.

Став мужем Друниной, он оградил ее от всех бытовых забот, чтобы она посвятила себя только литературной деятельности, ввел в свой круг.…Однако, будучи человеком замкнутым, Друнина никак не могла привыкнуть к окружению знаменитых режиссеров, актеров, писателей.…В их мире она чувствовала себя не уютно, но у нее был личный тыл – муж, который ее боготворил. За время жизни с ним Друнина написала наибольшее количество стихов за весь свой литературный путь, а также попробовала себя в жанре прозы (повесть «Алиса», автобиография «С тех времен…», философские очерки).

Однако уходят в мир иной друзья, а новых нет. Близкими, дорогими людьми были, прежде всего, те, кто достойно прошел все военные и гражданские испытания, сохранив лучшие качества своей души. Такими для нее оставались на протяжении долгих лет Сергей Орлов, Вероника Тушнова, Семен Гудзенко.

Последовал и самый тяжелый удар: в 1979 году ушел из жизни после недолгой и тяжелой болезни Алексей Яковлевич. Он до последней минуты жалел не себя, а ее, оберегая Друнину от любых столкновений с действительностью. Лишившись опоры, Юлия Владимировна осталась один на один с реальной жизнью:

Как страшно теперь просыпаться!

Характеристики

Список файлов реферата