SVOBODA (701376), страница 26
Текст из файла (страница 26)
Подавление воли слушателей превосходящей силой оратора он считает существенным фактором пропаганды. Он даже не стесняется признать, что физическая усталость его аудитории - это наиболее желательное условие, способствующее их внушаемости. Рассуждая о том, в какое время дня лучше проводить массовые политические митинги, он говорит: "По-видимому, утром и даже в течение дня человеческая воля более энергично восстает против попыток подчинить ее воле и мнению другого человека. Но вечером она легче уступает превосходящей силе более твердой воли. Ведь, по сути дела, каждый такой митинг представляет собой схватку двух противоположных сил. Высший ораторский дар господствующей апостольской натуры легче обратит к новой воле людей, у которых естественным образом ослабела сила сопротивления, чем людей, еще вполне обладающих своей психической энергией и силой воли" .
Сам Гитлер прекрасно осознает условия, порождающие стремление к подчинению, и замечательно описывает состояние человека, присутствующего на массовом митинге: "Массовые митинги необходимы хотя бы потому, что индивид, который становится приверженцем нового движения, ощущает свое одиночество и легко поддается страху, оставаясь наедине; на митинге же он впервые видит зрелище большого сообщества, нечто такое, что большинству людей прибавляет силы и бодрости... Если он впервые вышел из своей маленькой мастерской или из большого предприятия, где он чувствует себя очень маленьким, и попал на массовый митинг, где его окружают тысячи и тысячи людей с теми же убеждениями... то он сам поддается магическому влиянию того, что называется массовым внушением" .
Геббельс оценивает массы в том же духе. "Люди хотят только одного: чтобы ими прилично управляли", - пишет он в своем романе "Михаэль". Массы для него "не больше чем камень для скульптора. Вождь и массы - это не большая проблема, чем художник и краски" .
В другой книге Геббельс точно описывает зависимость садиста от его объекта: каким слабым и опустошенным он чувствует себя, если не имеет власти над кем-либо, и как эта власть дает ему новую силу. Вот признание Геббельса в том, что происходит с ним самим:
"Иногда впадаешь в глубокую депрессию. Ее можно преодолеть, лишь снова очутившись перед массами. Люди - источник нашей силы".
Красноречивое описание той власти над людьми, которую нацисты называют руководством, дал руководитель немецкого Трудового фронта Лей. Обсуждая качества, необходимые нацистскому руководителю, и задачи обучения руководителей, он пишет: "Мы должны знать, есть ли у этих людей воля руководить, быть хозяевами, одним словом - управлять... Управлять нужно с удовольствием... Мы научим этих людей верховой езде... чтобы привить им чувство абсолютного господства над живым существом" '.
Тот же акцент на силу и власть выражен в формулировке Гитлера о задачах образования. Он заявляет, что "все образование и воспитание ученика должно быть направлено к тому, чтобы привить ему убеждение в абсолютном превосходстве над другими".
Я надеюсь, читателя уже не поразит тот факт, что в другом месте он декларирует необходимость научить мальчика безропотно переносить несправедливость. Это противоречие типично для садистско-мазохистской раздвоенности между жаждой власти и жаждой подчинения.
Нацистскими вождями, членами "элиты" движет стремление к власти над массами. Как показывают приведенные цитаты, эта жажда власти иногда выражается с откровенностью, почти невероятной. Иногда она облекается в менее агрессивную форму при помощи утверждения, что массы как раз того и хотят, чтобы ими управляли. Иногда нужно польстить массам, спрятать свое презрение к ним - и тогда прибегают к трюкам наподобие следующего. Говоря об инстинкте самосохранения, который, как мы увидим, для Гитлера более или менее идентичен стремлению к власти, он заявляет, что у арийца этот инстинкт принял наиболее благородную форму, "потому что он добровольно подчиняет свое "я" жизни общества и, если потребуется, приносит его в жертву" .
В первую очередь наслаждаются властью "вожди", но и массы отнюдь не лишены садистского удовлетворения. Расовые и политические меньшинства в Германии, а затем и другие народы, которые объявляются слабыми или загнивающими, - это те объекты садизма, которые "скармливаются" массам. Гитлер и его бюрократия наслаждаются властью над немецким народом, и в то же время они приучают этот народ наслаждаться властью над другими народами и стремиться к мировому господству.
Гитлер не колеблется заявить, что господство над миром является его целью, а также целью его партия. Издеваясь над пацифизмом, он говорит: "Гуманно-пацифистская идея, возможно, и на самом деле будет очень хороша, когда человек высшего ранга завоюет мир и подчинит его настолько, что станет единственным; властелином земного шара".
И еще: "Государство, которое в эпоху расового вырождения посвящает себя заботе о своих лучших расовых элементах, рано или поздно должно стать властелином мира".
Обычно Гитлер пытается рационализировать и оправдать свою жажду власти. Основные оправдания таковы: его господство над другими народами преследует их собственные интересы и интересы мировой культуры; стремление к власти коренится в вечных законах природы, а он признает лишь эти законы и следует им; сам он действует по велению высшей власти - Бога, Судьбы, Истории, Природы; его стремление к господству - это лишь защита от стремления других к господству над ним и над немецким народом. Он хочет только мира и свободы.
Примером рационализации первого типа может служить следующий абзац из "Майн кампф":
"Если бы в своем историческом развитии немецкий народ обладал тем же единством, какое выпало на долю других народов, то Германская империя, наверно, была бы сегодня владычицей всего мира". Как полагает Гитлер, немецкое господство привело бы к миру, "который поддерживается не пальмовыми ветвями слезливых пацифистских профессиональных плакальщиц, а утвержден победоносным мечом народа повелителей, поставивших мир на службу высшей культуре".
Уверения Гитлера, что его целью является не только благополучие Германии, что его действия служат высшим интересам цивилизации вообще, в последние годы стали хорошо известны любому читателю газет.
Вторая рационализация - что его стремление к власти обусловлено законами природы - это больше, чем только рационализация: в ней обнаруживается стремление к подчинению высшей внешней силе, выраженное, в частности, в его грубой вульгаризации дарвинизма. В "инстинкте сохранения вида" Гитлер видит "первопричину образования человеческих сообществ" '.
Инстинкт самосохранения ведет к борьбе сильного за господство над слабым и в конечном итоге к выживанию наиболее приспособленных. Отождествление инстинкта самосохранения с властью над другими находит особенно яркое выражение в гипотезе Гитлера, что "первая человеческая цивилизация, безусловно, была основана не столько на приручении животных, сколько на использовании низших людей". Он переносит свой собственный садизм на природу, "жестокую царицу всякой мудрости", заявляя, что ее закон самосохранения "связан с железным законом необходимости, по которому лучший и сильнейший в этом мире имеет право на победу" .
Интересно заметить, что в связи с этой вульгаризацией дарвинизма "социалист" Гитлер отстаивает либеральный принцип неограниченной конкуренции. Возражая против сотрудничества различных националистических групп, он говорит: "При такой комбинации связывается свободная игра энергий, прекращается борьба за отбор лучшего и становится невозможной окончательная победа, которую должен одержать самый здоровый и сильный". В другом месте он называет "свободную игру энергий" "мудростью жизни".
Разумеется, теория Дарвина сама по себе вовсе не выражает чувства садистско-мазохистской личности. Наоборот, многие ее последователи связывали с ней свои надежды на дальнейшую эволюцию человечества к высшим ступеням культуры. Но для Гитлера эта теория стала выражением и одновременно оправдание его садизма. Он наивно проговаривается, какое психо логическое значение имела для него теория Дарвина Когда он жил в Мюнхене, еще безвестным, он просы палея обычно в 5 часов утра. Он "имел обыкновени бросать кусочки хлеба или сухие корочки мыша" обитавшим в этой комнате, и наблюдать, как эти забав ные зверюшки возятся и дерутся из-за этих скромны лакомств". Эта "игра" была для него дарвиновски "борьбой за существование" в миниатюре, суррогатов гладиаторских цирков Римской империи, доступным мелкому буржуа, прелюдией к тому историческому цирку, который он собирался устроить впоследствияй
Последняя рационализация его садизма - будто бы он защищается от нападения других - многократно встречается в писаниях Гитлера. Он сам и немецкий народ всегда невинны, а их враги - звери и садисты" . Значительная часть этой пропаганды состоит из преднамеренной, сознательной лжи, но отчасти ей присуща та же "искренность", какая характерна для параноидных обвинений. Эти обвинения всегда имеют функцию защиты от разоблачения собственного садизма;
обвинителя; они строятся по формуле: это у тебя? садистские намерения, значит, я не виноват. У Гитлера этот защитный механизм иррационален до крайности, поскольку он обвиняет своих противников в том же самом, что откровенно признает своей собственной целью. Так, он обвиняет евреев, коммунистов и французов в тех же самых вещах, которые провозглашает законнейшими целями собственных действий, и едва дает себе труд прикрыть это противоречие хоть какой-т(r) рационализацией. Он обвиняет евреев в том, что они привели на Рейн африканские войска Франции с нами " рением погубить белую расу, поскольку смешение неизбежно, "чтобы самим подняться до положения господ". По-видимому, здесь Гитлер сам усмотрела противоречие в том, что обвиняет других в намерениях, им же провозглашенных благороднейшей целью своей собственной расы; он пытается рационализировать это противоречие, утверждая, что у евреев другой инстинкт самосохранения, лишенный того идеалистического характера, какой он находит в арийском стремлении к господству .
Те же обвинения выдвигаются против французов. Он обвиняет их в желании задушить и обессилить Германию - и это используется как аргумент, доказывающий необходимость покончить со "стремлением французов к гегемонии в Европе", но в то же время он признает, что на месте Клемансо действовал бы точно так же.
Коммунистов он обвиняет в жестокости, успехи марксизма приписывает политической воле и беспощадности его активистов, а в то же время заявляет: "Чего не хватало Германии - это тесного сотрудничества жестокой силы с искусным политическим замыслом" .
Чешский кризис 1938 года и нынешняя война дали множество примеров того же рода. Нет ни одного случая притеснений со стороны нацистов, который бы не объяснялся как защита от притеснений со стороны других. Можно предположить, что эти обвинения - чистая фальсификация, даже без той параноидной "искренности", которой могли быть окрашены прежние обвинения в адрес евреев и французов. Но они все же имеют пропагандистскую ценность: часть населения им верит, особенно низы среднего класса, восприимчивые к параноидным обвинениям в силу своего характера.
Презрение Гитлера к слабым становится особенно очевидным, когда он говорит о людях, чьи политические цели - борьба за национальное освобождение - аналогичны целям, какие провозглашает он сам. Неискренность его заинтересованности в национальном освобождении, пожалуй, ярче всего проявляется в его презрении к бессильным революционерам. О небольшой группе национал-социалистов, к которой он примкнул в Мюнхене, Гитлер говорит иронично и презрительно. Вот его впечатление о первом собрании, на которое он пришел:
"Ужасно, ужасно; это было клубное сборище наихудшего пошиба. И в этот клуб я должен был вступить?
Начали обсуждать прием новых членов; то есть речь пошла о том, что я попался" .
Он называет их "смехотворной мелкой организацией", единственным достоинством которой было то, что она давала возможность "действительно личной деятельности" . Гитлер говорит, что никогда не вступи бы ни в одну из существующих крупных партий. Он должен был начать свои деятельность в группе, которую считал неполноценное и слабой. Обстановка, где ему пришлось бы бороться с уже существующей силой и соперничать с равными, не стимулировала бы его инициативу и смелость.
Такое же презрение к слабым он проявляет в своих нападках на индийских революционеров. Человек, который в своих целях использовал лозунг борьбы за национальную свободу больше, чем кто-либо другой, нее испытывает никаких чувств, кроме презрения, к революционерам, решившимся без достаточных сил атаковать; могущественную Британскую империю. "Я припоминаю говорит он, - каких-то азиатских факиров, быть может, даже на самом деле индийских "борцов за свободу" - я не вникал, мне не было до них дела, - которые шатались в то время по Европе и ухитрились' вбить в голову даже многим весьма здравомыслящих людям бредовую идею, будто Британская империя,", краеугольным камнем которой является Индия, именно? там находится на грани краха... Но индийские мятежники никогда этого не добьются... Это просто чудо чтобы сборище калек штурмовало могучее Государство... Хотя бы потому, что я знаю их расовую неполно ценность, я не могу связывать судьбу моей нации с судь бой так называемых "угнетенных наций" .
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
