book (701298), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Секретарь подсчитывает голоса и объявляет: «Единогласно!»
Результат настолько неожиданный, что какие-то секунды стоит полная тишина. Затем раздаются бурные аплодисменты – редкое явление в этом зале.
Что же произошло? Почему никто не выступил против? Почему противники покупки голосовали «за»? Автор этих строк спросила одного из купцов, почему он голосовал за покупку усадьбы, когда только что утверждал, что эта «затея ни к чему».
– Думать можно что хочешь, а есть еще политика, – ответил тот.
Значит, после 1905 года даже ярые монархисты понимали значение общественного мнения и подчинялись ему.
В протоколе этого заседания так и записано: «За приобретение Лермонтовской усадьбы голосовали все 30 депутатов, присутствовавших на заседании».
Итак, 21 апреля I911 года Пятигорская городская дума вынесла решение: «Приобрести Лермонтовскую усадьбу за 15 тысяч рублей, сделав заем в городском банке».
Казалось бы, вопрос с «Домиком» наконец-то разрешился. Но это только казалось. На самом деле угроза перейти в частные руки по-прежнему висела над Лермонтовской усадьбой.
Журналы заседаний городских дум утверждались начальником Терской области. Был послан на утверждение во Владикавказ и журнал от 21 апреля.
Но начальству о поступившей почте докладывает секретарь. О журналах городских дум докладывал секретарь областного по городским делам Присутствия. Было такое учреждение, которое так и называлось «Присутствие». О журнале Пятигорской городской думы с постановлением о приобретении Лермонтовской усадьбы докладывал начальник области секретарь, который носил фамилию Кадигроб, что давало повод для горьких шуток, так как Кадигроб обычно выискивал разные поводы, чтобы затянуть или совсем не утвердить представленный журнал. На этот раз Кадигроб доложил содержание журнала начальнику области только через полгода, да еще со справкой, что за городом числится задолженность, превышающая годовой доход города. Журнал не был утвержден.
Городская дума в заседании 15 октября подтвердила свое постановление от 21 апреля.
Но Кадигроб и на этот раз изыскал повод для того, чтобы не пропустить журнал: на заседании думы не было двух третей гласных. Не ожидая утверждения журнала начальником области, городская управа решила обратиться непосредственно к наместнику Кавказа. Изложив историю дела и приложив копии двух протоколов заседания городской думы, управа просила наместника разрешить заем в городском банке в размере 15 тыс. рублей на покупку «в городе Пятигорске того дома, в котором провел последние месяцы жизни поэт М.Ю. Лермонтов».
Но как можно было рассчитывать на иное отношение наместника – графа Воронцова-Дашкова – к памяти поэта-бунтаря? Назначенный на этот высокий пост в феврале 1905 года, граф тогда же принял ряд суровых мер для подавления революционного движения на Кавказе. И это был тот самый граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, который организовал в 1881 году «священную дружину» для тайной охраны царя и для борьбы с крамолой.
А, может быть, в памяти графа еще не угасла давняя обида на Лермонтова за то, что он посвятил его матери – графине Александре Кирилловне Воронцовой-Дашковой – «предерзкие» стихи: «Как мальчик кудрявый, резва...» или вспомнились ему семейные рассказы о том, как на балу в доме его отца в 1841 году великий князь Михаил Павлович выразил неудовольствие «присутствием и беззаботным весельем опального поручика Лермонтова».
Кто знает, сколько времени пролежало бы ходатайство Пятигорской думы в канцелярии наместника, если бы дело не приняло совсем другой оборот.
Чья-то дружеская рука протянулась в Отделении русского языка и словесности к столу председательствующего А. Шахматова и положила на его стол записку о спасении «Домика» и два протокола заседания Пятигорской городской думы.
Отделение, еще не так давно отказавшееся от покупки «Домика» сейчас, когда не требовалось расходов, охотно поддержало идею о его сохранении.
Передавая документы в разряд изящной словесности, отделение со своей стороны «считает необходимым возбудить перед президентом Академии вопрос о сохранении «Домика».
Президент вынужден был вторично вмешаться в судьбу Лермонтовской усадьбы.
24 сентября 1911 года Президентом Академии наук отправлено письмо наместнику Кавказа, графу Воронцову-Дашкову1.
«На рассмотрение Разряда изящной словесности, состоящего при Отделении русского языка и словесности Императорской Академии Наук получена записка, касающаяся домика, где жил и умер М.Ю. Лермонтов в Пятигорске. Этот домик нынешний его владелец предполагает или продать или выстроить на его месте большой доходный дом. Разряд изящной словесности, признавая домик Лермонтова в Пятигорске дорогим для отечественного просвещения памятником и считая необходимым сохранить его как национальное достояние, обратился ко мне с соответствующим ходатайством. Сочувствуя этому ходатайству и скорбя по поводу возможности утраты памятника, столь тесно связанного с образом нашего великого поэта, я прошу Вас обратить свое просвещенное внимание на прилагаемую записку и, если Вы найдете это возможным, осуществить высказанное в ней пожелание.
Искренне Вас уважающий Константин».
С пожеланием великого князя наместник не мог не считаться, однако, с ответом не торопился. Только через три месяца, 10-го января 1912 года, Воронцов-Дашков отправляет в Петербург ответ:
«Ваше императорское Высочество! В ответ на письмо от 24 сентября 1911 года за № 74 по возбужденному Отделением русского языка и словесности Императорской Академии Наук вопросу о сохранении для потомства в г. Пятигорске дома, где жил и умер М.Ю. Лермонтов, предположенного ныне его владельцем Георгиевским к продаже, имею честь сообщить Вашему императорскому Высочеству, что Пятигорская Городская Дума, желая увековечить память поэта, в заседаниях своих, состоявшихся 21 апреля и 15 сентября 1911 года, постановила приобрести означенный дом в собственность города за 15 т. рублей и возбудила ходатайство о разрешении займа на эту сумму из средств Пятигорского городского банка, каковой заем мною 6 сего января, на основания п. 4 ст. 79 Гор Пол., согласно с заключением Терского по городским делам Присутствия, разрешен.
Вашего императорского Высочества всепокорнейший слуга
Гр. Воронцов-Дашков».
Итак, заем разрешен. Можно оформлять покупку Лермонтовской усадьбы. Но оказалось, что и теперь еще не все: на гербовый сбор и пошлины при оформлении покупки нотариальным порядком требуется 723 рубля 30 копеек. Такой расход не предусмотрен сметой на 1912 год...
В заседании городской думы эта, отнюдь не веселая справка финансовой комиссии вызвала дружный взрыв смеха. Вспомнив недобрым словом Кадигроба, гласные решили собрать деньги между собой, только бы не затевать новой переписки. Делать этого не пришлось: владелец недавно открытого в Пятигорске электробиографа1 «Сплендид» внес в кассу городской управы необходимую сумму.
XIII
12 марта 1912 года была совершена купчая на приобретение городом Лермонтовской усадьбы у В.С. Георгиевского за 15 тысяч рублей.
Пока тянулось дело с покупкой усадьбы, на страницах местных газет вокруг «Домика» разгорелась яростная полемика. Теперь многим захотелось так или иначе связать свое имя с именем поэта.
В Пятигорске объявился некто Поляков, который, по его словам, в 60-х годах прошлого столетия, то есть через 20 лет после смерти Лермонтова, приехал в Пятигорск в чине прапорщика Тенгинского полка и жил на квартире у Чиляева, в большом доме. Поляков уверял, что занимал те самые комнаты, в которых жил поэт. Поляков «хорошо помнил», что в одной комнате стены были исписаны стихами, а под одним стихотворением была даже подпись «Лер.» Стихи на выбеленных стенах были написаны карандашом. Чтобы «сохранить их для потомства», Поляков заклеил стены бумагой. Но он все-таки спросил хозяина, кто писал эти стихи? Чиляев, так подробно рассказывавший Мартьянову о жизни Лермонтова в «среднем» доме, будто бы ответил: «Наверное, сказать не могу... знаю только, что в этой комнате останавливался Михаил Юрьевич Лермонтов. Быть может, эти стихи и были написаны им самим».
Что же касается того флигеля, который считается лермонтовским, то, по уверению Полякова, его совсем не было. Не было, и все! Было пустое место.
Встретив капитана Осипова, страстного поклонника Лермонтова, Поляков так ему все и рассказал. Капитан Осипов, потрясенный «открытием», напечатал в газете «Кавказский край» статью «Новое о «Домике Лермонтова», хотя известен был такой документ, как запись Чиляева в его тетради, известны были и труд Висковатова, и повествование Мартьянова со ссылкой на Чиляева.
На страницах другой пятигорской газеты «Пятигорское эхо» появился ряд статей в защиту «Домика». Спор разгорался, отклики его достигли столицы.
Историк литературы профессор Д.И. Абрамович, редактировавший Собрание сочинений Лермонтова в издании «Академической библиотеки русских писателей», приехал в Пятигорск для выяснения ряда вопросов, связанных с изданием. Он старался также выяснить, в каком доме жил Лермонтов. Судя по его примечанию к иллюстрациям в V томе издания, вопрос этот для него остался неясен: «Пятигорские старожилы спорят и поныне... Ныне преобладает мнение, что Лермонтов жил в надворном флигеле, примыкающем к садику».
Итак, «Домик Лермонтова», побывав в руках нескольких владельцев, претерпев ряд изменений, становится, наконец, достоянием города.
Как же отметило городское управление этот факт? Бухгалтерия оформила принятие недвижимого имущества на баланс Пятигорска, а на дверях домика кто-то из служащих городской управы повесил замок. И никаких торжеств!
Небольшие хроникерские заметки в газетах и... все. Лермонтовская усадьба оказалась каким-то бесхозяйственным владением. Никто не позаботился даже, об охране «Домика».
Прошло два месяца. Домик пустует. Тогда Кавказское горное общество обращается в городскую управу с просьбой предоставить ему эту усадьбу для устройства музея, библиотеки и хранения вещей, связанных с именем поэта.
Учитывая, что задача, поставленная Кавказским горным обществом, «отвечает тем целям, которые поставило городское самоуправление, приобретая в собственность домик Лермонтова», городская управа постановила:
«Временно, впредь до решения этого вопроса в думе, предоставить в распоряжение Кавказского горного общества усадьбу с домиком Лермонтова для помещения в переднем фасадном домике музея и библиотеки общества, а во флигеле, где жил поэт, сосредоточить все вещи, связанные с именем М.Ю. Лермонтова и героев его романа и поэм, с условием, что общество будет за свой счет содержать сторожа при домике и заботиться о целости и сохранности исторической усадьбы».
Кавказское горное общество на все условия согласилось и, не дожидаясь утверждения думой постановления городской управы, поспешило перенести в главный наружный дом из Елизаветинской галереи (ныне Академической) «свой небольшой, но симпатичный музей», поместив там же свое бюро и правление. В «Домике Лермонтова» стали собирать «все то, чем хотя с какой-нибудь стороны характеризуется пребывание на Кавказе его гениального обитателя».
15 июля 1912 года Кавказское горное общество торжественно отпраздновало, уже в Лермонтовской усадьбе, десятилетие своего существования. Как полагалось тогда, был отслужен молебен, после которого присутствующие направились в «Домик». Без разговоров, в какой-то торжественной тишине прошли по комнатам. Однако гирляндами из зелени и цветов украсили не «Домик», а палатку во дворе, в которой проводилось торжественное юбилейное собрание.
Когда же за обедом кто-то предложил сделать сбор в фонд будущего «Лермонтовского музея», то собрано было всего 63 рубля – меньше, чем на приветственные телеграммы разным высокопоставленным особам.
С 63 рублями Кавказское горное общество приступило к организации Лермонтовского музея. Задача была трудная, в «Домике» не сохранилось ни одной вещи из тех, что были при Лермонтове, хотя Чиляев уверял Мартьянова, что «все осталось так, как было при Лермонтове», и Георгиевский, внесший много изменений в облик домика, также утверждал, что «все сохранилось так, как было при нем».
Все вещи, принадлежавшие Лермонтову, в том числе железная складная кровать, были в свое время собраны и отправлены в Тарханы, к бабушке Лермонтова. Все же хозяйские вещи заменялись постепенно другими, в зависимости от того, как был использован флигель. Вспомним, что в 1852 году там была какая-то контора. А по рассказам тетушек сына Чиляева, нотариуса Николая Васильевича, в домике одно время была нотариальная контора молодого нотариуса.
Вейштордт переделал флигель для своей квартиры. Вероятно, он обставил ее по своему вкусу более современной обстановкой.
Но сохранились стены, которые были свидетелями последних дней жизни поэта. В этих стенах и было положено основание Лермонтовскому музею. Венки и ленты на них были первыми экспонатами. Среди венков было два серебряных: один от офицеров Тенгинского полка, второй – от общественного клуба города Пятигорска.
В том же 1912 году в музей поступило два ценнейших экспоната: письменный стол и кресло, принадлежавшие Лермонтову. Эти вещи передала музею племянница Михаила Юрьевича, дочь его троюродного брата А.П. Шан-Гирея, Евгения Акимовна. Вот что рассказала она об этих вещах.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
