70477 (699512), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Рассмотрим теперь представления о мире, базирующиеся на «очеловечивании» природы, в которых мировой порядок объяс­няется через свойства, присущие человеческой природе.

Первая из них основывается на том, что миром правит Разум (не обязательно человеческий, но конструирование внечеловеческого разума происходит в этих концепциях по аналогии с разу­мом человеческим — другого понятия о разуме нам просто не дано). В отличие от представлений о мире, рассмотренных ранее, эти концепции обязательно содержат в себе идею целесообразности, целеполагания, так как именно в ней сущность разума проявляется наиболее отчетливо. В организации мира видится прежде всего разумность, понимаемая как логичность, последовательность, подчиненность общим принципам. Любая закономерность при этом понимается как проявление разума и логики. Например, разумно устройство Вселенной, так как закон всемирного тяготения вносит порядок в движение планет и солнц, — а иначе мир превратился бы в нелогичный и неуправляемый хаос; разумно чередование дня и ночи, поскольку день предназначен для труда, а ночь для отдыха; разумно устроен любой живой организм, потому что, например, тончайший слух, ночное зрение, бесшумность передвижения, прыгучесть кошки дают ей возможность охотиться; разумно устройство общества, потому что, как считали, напри­мер, мыслители от эпохи Возрождения до начала XIX в., оно построено по принципу самой устойчивой геометрической фигу­ры — пирамиды: на вершине монарх, далее дворянство, далее купечество и мещанство, в самом низу крестьяне, так что каждый нижележащий слой шире предшествующего и т.п.

Разумность и логичность мироустройства предполагают возмож­ность достижения миром некоторой конечной цели, хотя не во всех концепциях данного рода это обстоятельство осмысляется в полной мере. Однако все же можно указать, например, на фило­софию Гегеля, согласно которой Дух, пройдя ряд превращений и познав самого себя, станет абсолютом, на чем всякое развитие прекратится; отчасти на философию и социологию просветителей-утопистов, которые также предполагали, что есть некая ко­нечная цель — счастье людей в полностью разумном обществе (Т. Мор, Фурье, Чернышевский и др.).

Признание за природой, за мироустройством целесообразности и целеполагания неизбежно ведет и к признанию причин оп­ределенного миропорядка. В отличие от концепций, связанных с признанием объективных закономерностей, концепция разума должна ответить на фундаментальный вопрос: почему и зачем мир устроен именно так, а не иначе? Ответы здесь даются самые раз­нообразные, но важно, что даются. Прекрасной иллюстрацией сказанного может быть афоризм Козьмы Пруткова: «Человек раз­двоен снизу, а не сверху, потому что две опоры надежнее одной». Это и есть проявление принципа целесообразности и введение в природу несвойственной ей причинности. Разумеется, в «серьезных» концепциях и даже в обыденном сознании причинность иная, но суть дела от этого мало меняется: у Гегеля, например, причиной развития мира и присущих ему закономерностей выступает необходимость развития субъективного духа через дух объективный к духу абсолютному; у просветителей такой причиной становится потребность человеческого разума переделывать косную природу по своим законам и т.п.

В конкретных концепциях миропорядка идея Разума может воплощаться в различных образах, и это практически не влияет на существо концепции. Так, воплощением Разума у Гегеля был аб­солютный дух, у просветителей — или Природа, или мировой разум, в религиозной системе протестантизма (лютеранства) — Бог, в обыденном сознании — здравый смысл и т.д.

Основная сфера проявления концепций, утверждающих разумность мироздания, — философия и связанные с ней отрасли научного познания, реже — религиозные системы (протестантизм, отчасти европейский пантеизм эпохи Возрождения). В других ре­лигиозных концепциях так же, как и в области художественного мышления и бытового сознания, подобные представления содер­жатся в малых «дозах»: так, для ортодоксального христианства, иудаизма, японского синтоизма Бог воплощает в себе не только абсолютную нравственную идею, но и высший разум; в бытовом сознании существует устойчивое мнение о том, что мир сотворен «мудро», хотя не это убеждение служит основой для представлений о миропорядке. Интересно, что в XX в. мысль о том, что миром правит Разум, нашла художественное выражение в научной фантастике; носителями разума в ней становятся, как правило, космические пришельцы, стоящие на гораздо более высокой степени разумности, чем человек («Космическая одиссея 2001» А. Кларка, «Заповедник гоблинов» и «Почти как люди» К. Сайма­ка, «Координаты чудес» Р. Шекли).

Вторая группа представлений о мире, вносящая в природу че­ловеческие категории и человеческий смысл, основывается на том, что присущие миру закономерности носят этический характер, что ярче всего проявляется в идее борьбы добра со злом. Пред­ставления эти весьма древние, восходящие, очевидно, к доисто­рическим временам, так как их следы мы находим в фольклорных произведениях практически всех народов. Эти концепции объяс­няют прежде всего закономерности общественной жизни, но иногда затрагивают и природу, и мироздание в целом, — здесь все зависит от того, насколько универсальна та или иная концепция, насколько она разработана. Так, в христианстве борьба Бога и дьявола носит абсолютный характер и является универсальной закономерностью бытия, а в системе, например, русской фольклорной сказки эта тема затрагивает лишь область человеческих отношений. Однако в любом случае этические категории становятся главными организующими силами мира.

Этическое осмысление мира характерно для религиозного сознания. Практически любая религиозная система — от древнейших верований до современных сект — организующим началом имеет именно этические категории добра и зла; приводить примеры здесь, по-видимому, излишне. Далее, этические представ­ления о мироустройстве свойственны обыденному сознанию, хотя далеко не всегда они являются определяющими для картины мира в целом. Некоторые философские системы также оперируют этическими концепциями, объясняя закономерности в основном общественной жизни людей. Так, в философии И. Канта важнейшее место занимает понятие «категорического императива», который заставляет людей делать добро ближнему: «Поступай с дру­гими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой». Кант полагал, что категорический императив изначально заложен в природе человека и является, таким образом, организующим принципом общественной жизни.

Очень интересные концепции этического характера возникают в области художественной литературы; как правило, в тех произ­ведениях, которые вбирают в себя философскую и нравственную проблематику. Так, своеобразная концепция понимания общественной жизни была создана Л. Толстым в «Войне и мире»: «простота, добро и правда» как определяющие нравственные катего­рии противостоят здесь ложности, неестественности и моральной развращенности; на этой антитезе, в сущности, и строится философско-нравственная сторона романа, его концепция действитель­ности, причем, по-видимому, не только социальной. В романах Достоевского очень четко выделяется противоборство добра и зла, которые мыслятся соответственно как смирение, страдание — и бунт и насилие. Эта этическая антитеза также является стержневой для построения мира в романах Достоевского.

Говоря о нравственно-этических концепциях мира в художественной литературе, надо между прочим заметить, что не всегда симпатии писателей и поэтов оказываются на стороне добра. Так, для европейского и русского романтизма (Байрон, Лермонтов) характерна как раз обратная картина: симпатии автора на стороне «демонического героя», вступающего в конфликт с добропоря­дочным обществом.

Наконец, собственно этические системы, как правило, обслуживающие определенную идеологию — от кодекса сословной чести до «Морального кодекса строителя коммунизма» — также конструируют картину мира с помощью категорий добра и зла — это естественно и не требует пояснений.

Теперь нам надо рассмотреть еще одну интересную группу представлений о мироздании, которую можно условно назвать мистической. Концепции и представления этого рода не имеют широкого распространения, но там, где они возникают, картина мира приобретает исключительное своеобразие и оригинальность. Для представлений этого рода определяющей является идея о том, что миром правит Нечто, чему нет ни названия на человеческом языке, ни аналогов в жизни человечества. Элементы подобных представлений встречаются еще в доисторической жизни челове­чества, когда человек знал природу настолько мало, что боль­шинство ее проявлений казалось ему загадочным и непостижи­мым. Однако о сложившейся мистической концепции мироздания применительно к этому периоду говорить нельзя, поскольку бо­лее существенной тенденцией в то время было очеловечивание природы. Отдельные элементы мистического миропонимания про­слеживались и в эпоху античности, и в средневековье, однако целостное мистическое миросозерцание возникло, вероятно, в эпоху предромантизма и далее — романтизма в Европе и России конца XVIII — начала XIX в.

Ярким проявлением мистики стали, в частности, «романы ужасов» — предшественники современных мистических трилле­ров. Еще более широкое распространение мистические концеп­ции нашли в неоромантизме на рубеже XIX—XX вв.: в художе­ственном творчестве символистов (Верлен, Метерлинк, Блок, Сологуб и др.), в религиозном учении о Логосе Вл.Соловьева, в многочисленных сектах и т.п. В наше время мистические пред­ставления о мироустройстве переживают новый подъем: ярким выражением этого являются произведения научной фантастики: «Пикник на обочине», «Малыш», «Град обреченный» и другие произведения Стругацких, «День триффидов» Д. Уиндема, «Солярис» С. Лема и т.п. В обыденном сознании «среднего» современно­го человека мистические объяснения жизни также играют значи­тельную роль, свидетельством чему является, скажем, широко распространенная вера в НЛО и космических пришельцев, кото­рым непонятно что нужно и которые определяют нашу жизнь по каким-то своим, непостижимым для нас законам. О широком рас­пространении в среде современного обыденного сознания мисти­ческого понимания жизни свидетельствует также процветание гадалок, предсказателей, колдунов, астрологов и т.п. Впрочем, для самих представителей этих древних «профессий» дело обстоит несколько сложнее. Исключая заведомый обман, они, как правило, не видят в своей деятельности ничего сверхъестественного: с их точки зрения, влияние, например, расположения созвездий на судьбу человека — это объективная, едва ли не естественнонауч­ная закономерность. Как любопытный культурологический факт отметим и то, что вера в мистические закономерности в совре­менном обыденном сознании часто причудливо сочетается с верой в Бога. Впрочем, такого рода эклектизм всегда был свойствен обыденному сознанию.

Особую группу концепций и представлений о мироздании составляют те, которые утверждают, что миром управляет сам человек. Их мы рассмотрим несколько позже.

Наконец, остановимся на представлениях о мире, отрицаю­щих всякую закономерность в нем, утверждая тем самым господство Хаоса и неосмысленной случайности. С этой точки зрения наблюдаемые в мире закономерности — всего лишь мгновения порядка в стихии хаоса, который, по теории вероятностей, не только может, но и должен время от времени принимать форму закономерности.

Заметим сразу, что представления этого рода встречаются в истории культуры нечасто. Это объясняется как тем, что в эмпи­рической жизни закономерности бытия все-таки проявляются достаточно постоянно и тем самым препятствуют созданию таких концепций, так и тем, что в человеке культурном очень сильна потребность упорядочивать мир и приводить его хоть в какую-то систему — и для практически поведенческой деятельности, и для душевного комфорта: ведь с убеждением о хаосе и бессмысленности жизни жить несравненно труднее, а уж о достижении счастья можно, вероятно, вообще забыть. По этим же причинам назван­ные концепции почти никогда не встречаются в чистом виде, но всегда с осложнениями, допусками, компромиссами и т.п. Чаще всего речь идет о хаотичности и бессмысленности собственно человеческой жизни, и такие представления довольно редко приво­дят к идее хаотичности всего мироздания, его абсурдности.

Далее следует отметить, что указанные концепции составляют удел одиночек, отдельных личностей. Это естественно, так как никакое общественное устройство на такой концепции не пост­роишь и никакое общество не объединишь: даже теория и прак­тика анархизма требует руководящей идеи. Возможны, конечно, очень узкие и недолговечные кружки, связанные идеей хаоса, но как культурные общности они мало значимы. Кроме того, мысль о случайности и хаотичности бытия часто возникает у человека как сомнение, ужасная догадка, дьявольское искушение: таковы, например, герои Достоевского от «подпольного человека» («За­писки из подполья») до Ивана и Алеши Карамазовых (замечу для ясности: Алеша испытывает это сомнение в закономерности и осмысленности бытия после того, как тело отца Зосимы обнару­жило «тлетворный дух», даже «упредив естество» — в этом Алеше видится величайшая несправедливость, что и служит поводом для сомнения). «Дьявол», нашептывавший соблазнительную идею бес­смысленности бытия, являлся к героям Чехова («Скучная исто­рия», «Студент», «По делам службы»), Толстого; этот же соблазн постоянно испытывал Горький («Из дневника», «Городок Окуров», «Карамора» и другие произведения), очень сильными были идеи хаоса у русских и зарубежных декадентов: Малларме, Верлена, Бодлера, З. Гиппиус, Л. Андреева («Так было — так будет», «Тьма», «Красный смех», пьеса «Жизнь человека» и др.), Ф. Со­логуба («Мелкий бес», «Навьи чары», стихотворения, например, «Чертовы качели»). Сологуб между прочим дал один из вырази­тельнейших поэтических образов беспомощного и потерянного в бессмысленном и хаотическом мире человека:

Мы — плененные звери,

Голосим, как умеем.

Глухо заперты двери,

Мы открыть их не смеем

Для тех, кто не испытывал подобных философско-психологических и культурологических состояний, приведем две цитаты из «Войны и мира» Толстого; в обеих воссоздается внутренний мир Пьера Безухова в те моменты, когда он утрачивает веру в осмыс­ленность мира, в определенный миропорядок и все представляет­ся ему бессмысленным хаосом:

«...А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что счел себя оскорб­ленным. А Людовика XVI казнили за то, что его считали преступ­ником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что-то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?» — спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов...»

(Здесь особо надо отметить, что Пьер перечисляет через союз «а», то есть как бы в определенной связи, совершенно разнород­ные явления, так что никакой связи не получается, а выходит одно лишь хаотическое нагромождение действий и фактов, не допускающее, очевидно, никакой закономерности.) Второй отрывок:

«С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такой силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, — сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и от тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере жизнь — не в его власти».

Характеристики

Список файлов реферата