69645 (698136), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Лунц настоятельно подчеркивал – члены группы не выступают против идеологии, но у каждого из них своя идеология. На риторический вопрос: «С кем же мы, Серапионовы братья? – отвечал: «Мы с пустынником Серапионом. Мы верим, что литературные химеры – особая реальность, и мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать». Ситуация оказалась двусмысленной. Сказанное Лунцем не противоречило взглядам «Серапионовых братьев» на искусство и политику, но подобное выступление явно нарушало серапионовскую этику. Автор статьи не обсудил ее предварительно с членами группы (почему - неизвестно), и хотя высказывал собственное мнение, употреблял местоимение «мы» и говорил как бы от лица всех «серапионов».

Ответа не пришлось долго ждать. В дискуссии, спровоцированной не столько автобиографиями, сколько лунцевской статьей, участвовали такие крупные государственные деятели, как А.В.Луначарский и Л.Д.Троцкий. Отечески журя или жестко выговаривая молодым писателям, высокопоставленные критики неизбежно сводили возражения к тому, что выступления «серапионов» в «Литературных записках» – юношеская бравада, между тем как за спиной авторов – большой жизненный и боевой опыт (к молодым Лунцу и Каверину это, конечно, не относилось).

Задача тех, кто имел непосредственное отношение к власти, состояла в том, чтобы, неявно разделив «серапионов», подчинить группу своему влиянию. Это хорошо видно хотя бы из частного письма Воронского к В.И.Ленину (похожего на партийный отчет), где перечисляются фамилии даровитых молодых писателей. Среди прочих названы Никитин и Федин, и сделан недвусмысленный вывод: «Имейте в виду, что Всеволод Иванов это первая бомба, разорвавшаяся уже среди Зайцевых и Замятиных». В качестве поощрения наиболее перспективные, с партийной точки зрения, «серапионы» получали возможность печататься. В частности, некоторые были приняты в писательскую артель «Круг» (артель, как выяснилось из недавно опубликованных документов, существовала на деньги партии и являлась хитроумной ловушкой для литераторов). Так государство использовало разнородность «серапионов», подчас незаметную самим членам группы, но отмеченную еще в статье Шкловского и очевидную для любого внимательного наблюдателя. Например, в статье «Говорящие», рассуждая о «серапионах», М.А.Кузмин прямо утверждал: «Это – не литературная школа, а скорее кооперация или трест. Союз скорее наступательный, чем оборонительный, так как решительно никаким нападкам они не подвергаются, а наоборот окружены похвалами и поощрениями. Я их воспринимаю каждого отдельно, но раз они сами утверждают себя группой, пусть будет так».

Члены группы пытались заявить о единстве в коллективном «Письме в редакцию» ( «Жизнь искусства», 1922 год, 28 марта), которое явилось ответом на статью С.М.Городецкого, по сути, противопоставлявшего Зощенко и Иванова. Центробежные тенденции были столь сильны, что 2 декабря 1922 года на очередном собрании Лунц выступил с речью «На запад!», опубликованной потом в виде статьи. За излюбленным лунцевским тезисом: русская литература «съедена» публицистикой, а потому надо учиться мастерству у литературы западной, использующей чистый литературный сюжет, следует неожиданный и жестокий вывод – «серапионы» «продали фабулу за чечевичную похлебку литературного крикливого успеха». Надо учиться заново, надо все начинать сначала.

Особенно обострилась ситуация в связи с публикацией заметки «Пролетарские писатели памяти тов. Ленина» («Петроградская правда», 1924, 27 января). Уже подписи, в том виде, как они были проставлены под заметкой, показывали, что единой группы не существует. Так, подпись Груздева стояла среди подписей писателей вне объединений, Иванов фигурировал как член Объединения ленинградских писателей, а как «серапионовы братья» поименованы были Никитин, Федин, Зощенко, Тихонов, Полонская, Слонимский и Каверин (Лунц находился на лечении за границей и об инциденте узнал из газет). Кто и по каким причинам расставил подписи именно так, до сих пор не выяснено, но если судить по серапионовской переписке, где происходящее обсуждалось бурно и подробно, разрешение поставить подписи «серапионов» под заметкой дал Никитин. Суть конфликта заключалась не в том, что «серапионы» демонстративно не хотели откликаться на смерть вождя революции, а в том, что кто бы то ни было не имел права единолично решать за всю группу, серьезные вопросы обсуждались на закрытых серапионовских собраниях коллективно.

Конец этого периода истории группы отмечен смертью двадцатитрехлетнего Лунца, случившейся 9 мая 1924. В связи с намерением издать сборники его произведений и воспоминаний о нем (ни то, ни другое в свет не вышло), Федин писал Горькому: «Конечно, каждый из нас переболел по-своему утрату. Но мы связаны теперь прошлым и личной дружбой, а не той литературной порукой, которая скрепила в свое время братство. Мы не распались, потому что Серапионы существуют вне нас. Одно это имя, живущее своей жизнью, держит нас вместе, помимо нашей воли, а для некоторых и против воли. И даже смерть кого-нибудь из нас, как смерть Лунца… ничего не изменит в «литературном обществе Серапионовы братья». Это общество дифференцировалось, братья стали подрастать, приобретать привычки, оттачивать характеры. Мы часто бываем вместе, мы любим бывать вместе, но наши встречи обусловлены привычкой, дружбой, необходимостью, но не потребностью. Потребность жить и работать в братстве исчезла с условиями и романтикой голодного Петербурга».

Группа не была официально распущена, а дружеские либо приятельские связи бывшие «серапионы» поддерживали до конца жизни. Они выступали в литературе единым фронтом (альманахи «Ковш» и «Издательство писателей в Ленинграде» расценивались современниками, как чисто серапионовские начинания). «Годовщины» «Серапионовых братьев» регулярно праздновались вплоть до 1929 года, постепенно перерождаясь из дружеских встреч с неизменными сатирическими стенгазетами и «кинематографом» (своеобразными «живыми картинами», которые придумал Лунц и виртуозно конферировал Е.Л.Шварц) в обычные приятельские попойки. Намерение выпустить альманах к пятилетию группы так и осталось благим намерением. На юбилейный вечер, устроенный 3 февраля 1926 года в ленинградском Доме печати, Зощенко не явился.

Попытка возродить группу в конце 1929 года (состоялось несколько заседаний) не увенчалась успехом. Сама идея группы изжила себя, а время не способствовало существованию литературных группировок, окончательно упраздненных с появлением единого Союза писателей. Впрочем, короткая история «Серапионовых братьев» была столь бурной, а личные связи бывших «серапионов» так широко известны, что в партийном постановлении 1946 года «О журналах «Звезда» и «Ленинград», а также в докладе А.Жданова, его толковавшем, о группе было упомянуто. Следствием этого стали различной тяжести санкции против бывших «серапионов» – Зощенко, Слонимского и Тихонова.

Л. ЛУНЦ

ПОЧЕМУ МЫ СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ (статья)

I.

«Серапионовы братья» - роман Гофмана. Значит, мы пишем под Гофмана, значит, мы - школа Гофмана.

Этот вывод делает всякий, услышавший о нас. И он же, прочитав наш сборник или отдельные рассказы братьев, недоумевает. «Что у них от Гофмана? Ведь, вообще, единой школы, единого направления у них нет. Каждый пишет по-своему».

Да, это так Мы не школа, не направление, не студия подражания Гофману.

И поэтому-то мы назвались Серапионовыми Братьями.

Лотар издевается над Отмаром: «Не постановить ли нам, о чем можно и о чем нельзя будет говорить? Не заставить ли каждого рассказать непременно три острых анекдота или определить неизменный салат из сардинок для ужина? Этим мы погрузимся в такое море филистерства, какое может процветать только в клубах. Неужели ты не понимаешь, что всякое определенное условие влечет за собою принуждение и скуку, в которых тонет удовольствие?».

Мы назвались Серапионовыми Братьями, потому что не хотим принуждения и скуки, не хотим, чтобы все писали одинаково, хотя бы и в подражание Гофману.

У каждого из нас свое лицо и свои литературные вкусы. У каждого из нас можно найти следы самых различных литературных влияний. «У каждого свой барабан», - сказал Никитин на первом нашем собрании.

Но ведь и гофманские шесть братьев не близнецы, не солдатская шеренга по росту. Сильвестр - тихий и скромный, молчаливый, а Винцент - бешеный, неудержимый, непостоянный, шипучий. Лотар - упрямый ворчун, брюзга, спорщик, и Киприан - задумчивый мистик. Отмар - злой насмешник, и, наконец, Теодор - хозяин, нежный отец и друг своих братьев, неслышно руководящий этим диким кружком, зажигающий и тушащий споры.

А споров так много. Шесть Серапионовых Братьев тоже не школа и не направление. Они нападают друг на друга, вечно не согласны друг с другом, и поэтому мы назвались Серапионовыми Братьями.

В феврале 1921 года, в период величайших регламентации, регистрации и казарменного упорядочения, когда всем был дан один железный и скучный устав, - мы решили собираться без уставов и председателей, без выборов и голосований. Вместе с Теодором, Отмаром и Киприаном мы верили, что «характер будущих собраний обрисуется сам собой, и дали обет быть верными до конца уставу пустынника Серапиоиа».

II.

А устав этот, вот он.

Граф П. объявил себя пустынником Серапионом, тем самым, что жил при императоре Деции. Он ушел в лес, там выстроил себе хижину вдали от изумленного света. Но он не был одинок Вчера его посетил Ариосто, сегодня он беседовал с Данте. Так прожил безумный поэт до глубокой старости, смеясь над умными людьми, которые пытались убедить его, что он граф П. Он верил своим виденьям... Нет, не так говорю я: для него они были не виденьями, а истиной.

Мы верим в реальность своих вымышленных героев и вымышленных событий. Жил Гофман, человек, жил и Щелкунчик, кукла, жил своей особой, но также настоящей жизнью.

Это не ново. Какой самый захудалый, самый низколобый публицист не писал о живой литературе, о реальности произведений искусства?

Что ж! Мы не выступаем с новыми лозунгами, не публикуем манифестов и программ. Но дом нас старая истина имеет великий практический смысл, непонятый или забытый, особенно у нас в России.

Мы считаем, что русская литература наших дней удивительно чинна, чопорна, однообразна. Нам разрешается писать рассказы, романы и нудные драмы, - в старом ли, в новом ли стиле, - но непременно бытовые и непременно на современные темы.

Авантюрный роман есть явление вредное: классическая и романтическая трагедия - архаизм или стилизация; бульварная повесть - безнравственна. Поэтому: Александр Дюма (отец) - макулатура; Гофман и Стивенсон - писатели для детей.

А мы полагаем, что наш гениальный патрон, творец невероятного и неправдоподобного, равен Толстому и Бальзаку, что Стивенсон, автор разбойничьих романов, - великий писатель; и что Дюма - классик, подобно Достоевскому.

Это не значит, что мы признаем только Гофмана, только Стивенсона. Почти все наши братья как раз бытовики. Но они знают, что и другое возможно. Произведение может отражать эпоху, но может и не отражать, от этого оно хуже не станет. И вот Всев. Иванов, твердый бытовик, описывающий революционную, тяжелую и кровавую деревню, признает Каверина, автора бестолковых романтических новелл. А моя ультраромантическая трагедия уживается с благородной, старинной лирикой Федина.

Потому что мы требуем одного: произведение должно быть органичным, реальным, жить своей особой жизнью.

Своей особой жизнью. Не быть копией с натуры, а жить наравне с природой. Мы говорим: Щелкунчик Гофмана ближе к Челкашу Горького, чем этот литературный босяк к босяку живому. Потому что и Щелкунчик, и Челкаш выдуманы, созданы художником, только разные перья рисовали их.

III.

И еще один великий практический смысл открывает нам устав пустынника Серапиона.

Мы собрались в дни революционного, в дни мощного политического напряжения. «Кто не с нами, тот против нас», - говорили нам справа и слева. - С кем же вы, Серапионовы Братья? С коммунистами или против коммунистов? За революцию или против революции?

С кем же мы, Серапионовы Братья?

Мы с пустынником Серапионом.

Значит, ни с кем? Значит - болото? Значит, эстетствующая интеллигенция? Без идеологии, без убеждений, наша хата с краю?

Нет.

У каждого из нас есть идеология, есть политические убеждения, каждый хату свою в свой цвет красит. Так в жизни. И так в повестях, рассказах, драмах. Мы же вместе, мы - братство - требуем одного: чтобы голос не был фальшив, чтоб мы верили в реальность произведения, какого бы цвета оно ни было.

Слишком долго и мучительно правила русской литературой общественность. Пока сказать, что некоммунистический рассказ может быть бездарным, но может быть и гениальным. И нам все равно, с кем был Блок - поэт, автор «Двенадцати», Бунин - писатель, автор «Господина из Сан-Франциско».

Это азбучные истины, но каждый день убеждает нас в том, что это надо говорить снова и снова.

С кем же мы, Серапионовы Братья?

Мы с пустынником Серапионом. Мы верим, что литературные химеры особая реальность, и мы не хотим утилитаризма. Мы пишем не для пропаганды. Искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать.

IV.

Братья!

К вам мое последнее слово.

Есть еще нечто, что объединяет нас, чего не докажешь и не объяснишь, - наша братская любовь.

Мы не сочлены одного клуба, не коллеги, не товарищи, а -

Характеристики

Список файлов реферата