Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Жизнь в Зальцбурге наполняла его унынием, а отношение к архиепископу поддерживало в нем постоянное раздражение, что было противно его светлой душе.

Всякое действие, подобное поступку архиепископа носит в самом себе зародыши того наказа­ния, которым история карает своих преступников — веч­ного позора.

Великие люди, великие деятели являются представи­телями народного духа, выразителями эпохи; они — сама история. Им дана страшная сила двигать мир вперед, им дана бессознательная власть возвеличивать и унижать людей, так как уже одно соприкосновение с гением де­лает историческим самое незначительное имя. Друзья, понимавшие и лелеявшие гений, заслуживают глубокой признательности потомства; его враги — вечного прокля­тия. Архиепископ сам произнес свой приговор и занял то позорное место в истории, кото­рое ему подобает по заслугам!

ЖИЗНЬ В ВЕНЕ.

С переселением в Вену начинается новая эра в жизни Моцарта: он окончательно освобождается от влияния отца. является вполне самостоятельным и вступает в пе­риод самый зрелый и самый богатый творчеством.

Вена как нельзя более подходила к его характеру и вку­сам: в ее кипучей жизни театры чередовались с концерта­ми; сами венцы, живые, веселые, были наиболее подходя­щим обществом для подвижного и полного жизни Моцар­та. После Зальцбурга Вена казалась ему раем; он возлагал на нее самые блестящие надежды, которые, (увы!) не осу­ществились во всю его жизнь. Моцарт не мог получить в Вене того значения и того положения, которых заслуживал силою своего таланта. Император Иосиф очень любил му­зыку, сам играл на виолончели и ежедневно после обеда устраивал у себя музыкальные собрания, на которые никто не допускался, кроме участвующих. Главными рас­порядителями и душою этих вечеров были: камердинер Страк, игравший на виолончели, и, имевший неограни­ченное влияние на своего государя, придворный музыкант и «кумир» Иосифа — Сальери. Моцарт мечтал получить место придворного композитора, но Страк и Сальери оце­пили императора волшебным кругом, за черту которого никто не мог переступить. Как два цербера, охраняли они вход в свое святилище от вторже­ния опасного для них врага, так как понимали, что с появ­лением Моцарта владычеству их настанет конец. Они все­ми силами старались поддерживать в Иосифе вкус к лег­кой итальянской музыке, чтобы он не разочаровался в них самих, и так ловко вели интригу, что не допустили Мо­царта сделаться даже простым преподавателем принцев. Только под конец, когда, потеряв надежду приобрести подходящее для себя положение, Моцарт хотел оставить Вену. Чтобы удержать его, ему дали место придворного композитора с окладом в восемьсот флоринов.

Моцарту приходилось зарабатывать свой хлеб менее всего любимой им педагогической деятельностью. С даровитыми учениками он занимался не только охотно, но вкладывал в занятия всю свою душу; одним из любимых его учеников был Гуммель, который, будучи ребенком, провел два года в доме Моцарта. В последст­вии, когда Гуммель уже юношей давал концерты в Бер­лине и узнал, что в зале случайно находится Моцарт, он спрыгнул с эстрады, отыскал его в публике и бросился на шею своему любимому учителю.

Вскоре у Моцарта образовался большой и самый раз­нообразный круг знакомых: графиня Тун, князь Голи­цын, Ван Свитен и многие другие считались его лучши­ми друзьями, и двери их домов были ему гостеприимно открыты. К числу его хороших знакомых принадлежал Глюк, живший в то время в Вене, но особенно искрен­ние и теплые отношения у него сложились со стариком Гайдном; он называл его «папа» и говорил ему «ты», что составляло в то время редкое явление, особенно при большой разнице лет обоих артистов. Моцарт относил­ся к Гайдну с почтением и благоговением, как ученик к великому учителю,— обстоятельство тем более замеча­тельное, что Гайдна в то время не признавали в Вене, и свою популярность и славу приобрел он только впослед­ствии, по возвращении из Лондона, когда его юный друг уже покоился в могиле. Моцарт посвятил Гайдну шесть больших квартетов, говоря, что у Гайдна он научился, как их писать.

О его отношении к Гайдну можно судить еще по сле­дующему случаю: В Вене жил некто Кацелух, хороший пианист и дурной композитор. За неудачу своих произ­ведений он питал ненависть ко всем, чьи вещи пользо­вались успехом, и всегда всех бранил. Однажды он ска­зал Моцарту про одно из произведений Гайдна: «Вот это мне не нравится, вот этого я бы так не сделал». «И я тоже,— возразил ему Моцарт спокойно,— но потому только, что ни вам, ни мне этого бы в голову не при­шло». Этими словами Моцарт доказал свою преданность Гайдну и нажил себе непримиримого врага в Кацелухе. Гайдн же всегда и всем говорил про Моцарта, что счита­ет его величайшим гением своего времени, и эти теплые и искренние отношения сохранились у них до конца. Моцарт со слезами провожал Гайдна, когда он уезжал в Лондон, и не думал больше с ним увидеться; он не ошиб­ся: это свидание было последним, но старик пережил сво­его молодого друга и оплакивал его преждевременную кончину.

В Вене Моцарт встретился со своими старыми знакомыми—Веберами. Его первая лю­бовь — Алоизия, в то время уже г-жа Ланге, состояла при­мадонной придворного театра, а в семейной жизни не пользовалась счастьем. Старик Вебер уже умер, и вдова его с дочерьми переселилась тоже в Вену. В семье их Мо­царт нанял комнату; вскоре между молодым артистом и средней дочерью, Констанцией, возникла симпатия, ко­торая возрастала с каждым днем. Констанция окружила Моцарта нежной заботой и внесла в одинокую и трудо­вую жизнь луч женской теплоты и ласки. Когда же он, утомленный, возвращался домой, то у них поднималась веселая болтовня, хохот и всевозможные игры. Мать Кон­станции была женщина чрезвычайно тяжелого характе­ра, имела склонность к спиртным напиткам и изливала все свое раздражение на нелюбимую дочь Констанцию. Несправедливость и нравственные мучения, которым подвергалась бедная девушка, еще более увеличивали привязанность к ней Моцарта, решившегося вырвать ее из тяжелой домашней обстановки и назвать своей женой. Но старик Леопольд, питавший мало доверия к семье Веберов, не давал своего согласия, да и старуха Вебер неизвестно по каким причинам тоже воспротивилась это­му браку и отказала Моцарту от дома. Графиня Вальдштетен, его большой друг, принимавшая теплое участие в судьбе молодых людей, взяла Констанцию к себе по­гостить, чтобы дать молодым людям возможность видеть­ся чаще и без стеснения. Старуха Вебер, узнав об их сви­даниях, уже намеревалась вытребовать дочь через поли­цию, но младшая сестра, Софья, предупредила Моцарта, и он, чтобы спасти свою возлюбленную от скандала и оградить ее от произвола взбалмошной старухи, решил немедленно жениться, не дождавшись согласия отца, в 1782 году. В тот же вечер состоялась их скромная свадь­ба, после которой графиня Вальдштетен устроила им чисто царский ужин. Молодые плакали от счастья, и, гля­дя на них, плакали присутствующие.

Моцарт обожал свою Констанцию, и во время ее ча­стых болезней ни на минуту не отходил от нее: он ста­вил свой письменный стол к ее постели и работал; ее сто­ны во время родов нисколько ему не мешали; он подбе­гал к ней, целовал ее, успокаивал и затем возвращался к работе. В такой обстановке написал он шесть больших квартетов, посвященных Гайдну. Когда во время опас­ной болезни жены в комнате больной должна была соб­людаться безусловная тишина и Моцарт сидел возле по­стели, в комнату кто-то шумно вошел. Моцарт, вскочив, чтобы остановить вошедшего, повернулся так неловко, что перочинный нож по самую рукоятку вонзился ему в ногу. Моцарт, боявшийся крови и физической боли, даже не вскрикнул, но вышел в другую комнату, где ему сде­лали перевязку. Нога распухла и причиняла ему боль­шие страдания, но в комнате жены он старался даже не хромать, чтобы она не заметила и не испугалась. Врач предписал ему ради здоровья ранние прогулки вер­хом: уезжая в пять часов утра, он никогда не забывал ос­тавлять на столе жены нежную записку с наставлениями, что она должна делать и как беречь себя в его отсутствие.

Такая глубокая привязанность, конечно, не могла не вызвать взаимности, и Констанция нежно любила свое­го мужа, хотя далеко не в такой степени, как была лю­бима им. Она была женщина простая, добрая, и вот как сам Вольфганг описывает ее своему отцу: «Она не дур­на, но и далеко не красива. Вся ее красота заключается в игре маленьких черных глазок и в прекрасном росте, у нее нет блестящего ума, но достаточно здравого смысла, чтобы быть хорошей женой и доброй матерью. Она умеет вести хозяйство, у нее золотое сердце, я ее люб­лю и она меня любит всей душой,— скажите мне, могу ли я желать лучшей жены?»

Но беда-то и заключалась в том, что Констанция не умела вести хозяйство, и издержки превышали скудные доходы маленькой семьи, начинавшей впадать все в большую и большую нищету. Однажды друг, пришед­ший их навестить, застал Моцарта с женой в самом раз­гаре пляски посреди комнаты. На вопрос удивленного приятеля ему объяснили, что дрова все вышли, купить не на что, им холодно и они танцуют, чтобы согреться. Конечно, друг выручил их из беды, приказав принести дров, но, к несчастью, не всегда можно было рассчитывать на помощь близких, и Моцарту приходилось не только из­ворачиваться, но и прибегать к услугам ростовщиков.

Нуждаясь сам, Моцарт первый приходил на помощь друзьям: всякий, даже враг его, мог рассчитывать на его поддержку. Он помогал советами, трудом, деньгами, а если их не было, отдавал свои золотые вещи, которых никогда не полу­чал обратно. Он вы­ручал друзей своих из беды всегда и везде, где мог, и делал это просто и искренно, считая это долгом каждо­го христианина. Однажды Михаилу Гайдну, брату зна­менитого Иосифа Гайдна, были заказаны

шесть дуэтов к известному сроку. Гайдн заболел и не мог вовремя исполнить заказ. Архиепископ со свойственным ему жестокосердием при­казал прекратить выдачу жалованья Гайдну. В этом жал­ком положении застал его Моцарт как раз накануне сро­ка. Ни слова не говоря, он вернулся домой и на другой день принес Гайдну шесть готовых дуэтов.

Помимо денежных затруднений, семейное счастье Моцарта омрачалось холодными отношениями отца и сестры к его жене. Он все надеялся, что ближайшее зна­комство их с его милой Констанцией произведет желан­ную перемену, внесет любовь и теплоту в их отношения. С этой целью он возил жену в Зальцбург, но ошибся: не­приязнь и предубеждение против всей семьи Веберов пустили слишком глубокие корни в сердце старого Мо­царта, и он до конца дней своих оставался сдержанным и холодным, что глубоко огорчало его сына. Наоборот, мать Констанции, вначале тоже противившаяся браку, с каждым днем все более и более привязывалась к Моцар­ту, который своим мягким, ласковым нравом совершен­но покорил суровое сердце тещи. Констанцию он редко пускал к матери, боясь неприятностей, но сам чуть не ежедневно забегал к ним в предместье, где они жили, всег­да с пакетиком кофе, сахара или с другим гостинцем.

Моцарт любил общество, любил веселиться и прово­дить время в кругу хороших друзей за фортепиано, в ве­селой беседе за стаканом пунша. Страстный танцор, он с особенным искусством и грацией исполнял менуэт — модный тогда танец, посещал маскарады, устраивал у себя балы по подписке с кавалеров — вероятно, по обы­чаю того времени, а также по недостатку средств. «На прошлой неделе я давал бал в своей квартире,— пишет Моцарт отцу.— Само собой разумеется, кавалеры плати­ли по два гульдена каждый. Танцы начались в шесть ча­сов и окончились в семь. Как, только один час? Нет, нет! В семь часов утра».

МУЗЫКАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ТВОРЧЕСТВО.

Концерты, частные и публичные, составляли главную статью скудных доходов Моцарта. Он был постоянным участником музыкальных собраний у графа Эстергази, барона Ван-Свитена — его большого друга, у русского посланника князя Голицына, у графини Тун и в других богатых домах, где его ценили как музыканта и любили как человека. За эти собрания его хорошо вознагражда­ли, и повторялись они очень часто. Случалось, что его фортепиано путешествовало ежедневно из дома в дом, так как в то время фортепиано имелось далеко не в каж­дом доме. Кроме этих частных собраний, в Вене существовали так называемые академии, род наших симфонических концертов. Они устраивались по подписке, то есть если находилось 150—200 посетителей, вносивших плату впе­ред, то назначалось несколько академий. Программы их составлялись настолько большие, что в наше время од­ного подобного концерта хватило бы на два-три вечера. Моцарт, принимая участие в чужих академиях, давал и свои собственные, в которых выступал в качестве дири­жера, композитора и пианиста. Во время исполнения он требовал полного внимания от слушателей. «Ничто не выводило его так из себя, как движение, шум и болтов­ня во время музыки. Это возбуждало в кротком и весе­лом человеке величайшее раздражение, которое он явно выказывал. Известно, что однажды в середине игры он встал из-за фортепиано и покинул своих невниматель­ных слушателей».

Зачастую после утомительного концерта Моцарт по тре­бованию публики снова садился за фортепиано и импро­визировал. Он охотно исполнял это, потому что импрови­зация была любимым родом его творчества, и кто раз его слышал, тот уносил на всю жизнь неизгладимое впечатле­ние. Певица София Никлас рассказывает: «Однажды его попросили проимпровизировать. Он согласился охотно, как всегда, и сел за фортепиано. Двое из присутствующих музыкантов предложили ему две темы. Певица подошла к его стулу, чтобы следить за игрой. Моцарт, любивший с ней пошутить, взглянул на нее и спросил на своем добро­душном австрийском наречии: «Ну что? У вас тоже есть темка на душе?» Она ему пропела. Тогда он начал свою чудную импровизацию то на одну, то на другую тему и в заключение соединил все три вместе к великому удоволь­ствию и изумлению слушателей.

Случалось, что Моцарт, возвратившись домой после утомительного концерта, немедленно садился за рояль и продолжал свои импровизации до глубокой ночи. «В эти часы его творчество создавало свои божественные песни,— сообщает нам его биограф Нимчек.— В безмолв­ной тишине ночи его воображение разрасталось, возбуж­даясь к самой кипучей деятельности, и расточало все бо­гатство звуков, вложенное природой в его гений. Тут Моцарт весь превращался в чувство и созвучия, и из-под его пальцев вытекали чудные мелодии. Только тот, кто слышал Моцарта в эти часы, мог познать всю глубину и ве­личину его музыкального гения; свободный и ничем не стесненный дух его смелым полетом возносился в самую высокую область искусства».

Плодовитость его творчества была изумительна: нет та­кого рода музыкальных произведений, в котором бы он не попробовал свои силы: он писал все, начиная с танцев и кончая симфониями и операми. Двух месяцев ему было достаточно, чтоб написать большую оперу, и несколько часов, чтобы написать увертюру к «Дон Жуану». Почти что к каждому концерту он писал что-нибудь новое.

Известно, что три его лучших симфонии написаны менее чем в два месяца: 26-го июня симфония Es-dur; 25 июля — симфония G-moll; симфония C-dur — 10 ав­густа 1788 года, хотя год этот не отличался особой пло­довитостью и принадлежал к одним из самых тяжелых в жизни Моцарта. Эти симфонии стоят в ряду самых вы­дающихся произведений этого рода по тому искусству, с которым они написаны, а также по богатству и глуби­не содержания. Написанные в такой короткий промежу­ток времени, эти симфонии совершенно не сходны меж­ду собой, но, напротив того, каждая из них имеет свой определенный, ярко очерченный характер. В первой из них (Es-dur) преобладает светлое настроение. Вторая (G-moll), названная Лебединой песней (Schwanengesang), носит отпечаток мечтательности и страстности. Третья (C-dur) - Юпитер, полна величествен­ной красоты и кипучей жизни. Последняя часть ее изу­мительна по тому необычайному мастерству, с которым Моцарт, как бы шутя, сосредоточил самые сложные зву­ковые сочетания. Можно смело сказать, что одного года было бы достаточно, чтобы имя Моцарта стало бессмерт­ным, так как в один год он успевал дать искусству боль­ше, чем другой во всю свою жизнь. К сожалению, произведения, которые в наше время принесли бы ему мил­лионы, в то время не давали почти ничего. Издателей не было, приходилось издавать все за свой счет или по под­писке; большинство же своих вещей он писал для уче­ников, для своих концертов или, из любезности, для ар­тистов. Как скудно оплачивались труды, можно судить по тому, что за такую оперу, как «Дон Жуан», он полу­чил всего сто дукатов.

Известно, что Моцарт писал охотнее всего среди зе­лени, на даче или в саду. Часто случалось, что за недо­статком времени или от избытка вдохновения он проси­живал за работой целые ночи. Тогда он стучал в тонкую перегородку к своему соседу, большому любителю му­зыки и обладателю прекрасного винного погреба. Сосед знал, что значит этот стук в стену: «Моцарт работает, надо послать ему вина». Вино было необходимо для под­держания сил и бодрости во время ночной работы. Если сосед не присылал вина, то Констанция готовила ему его любимый пунш, что дало повод его врагам распростра­нить ложный слух о его любви к крепким напиткам. Все знавшие его близко и друзья его отрицали это как кле­вету. Во время его работы Констанция садилась возле него и рассказывала ему веселые сказки; слушая их и сме­ясь от всей души, Моцарт продолжал сосредоточенно и безостановочно работать над своими бессмертными про­изведениями. Гений его творил непрерывно. За обедом он забывал о еде, ком­кал салфетку и устремлял неподвижный взор в простран­ство, прислушиваясь к мелодиям, звучавшим в его голо­ве. Поэтому жена всегда резала ему говядину из опасе­ния, что в минуту вдохновенной рассеянности он вместо говядины отрежет свои пальцы. Совершая свой утрен­ний туалет, он бегал взад и вперед по комнате, очевид­но, сочинял, и часто, когда парикмахер трудился над его прической, он вскакивал и бросался к роялю, а бедный парикмахер с бантиком в руке устремлялся за ним. Во время таких приступов вдохновения Моцарт сначала напевал тихо, потом все громче и громче, наконец, весь го­рел и не терпел, чтобы ему мешали. Ему было достаточ­но двух-трех нот, одного намека, чтобы вспомнить до мельчайших подробностей все то, что мимолетом созда­ло его воображение; поэтому он никогда не расставался со своей за­писной книжкой. О необычайной быстроте его работы можно заключить из следующего факта: в Вену приеха­ла знаменитая молодая скрипачка — Стриназакки. По примеру почти всех приезжих артистов она обратилась к Моцарту с просьбой написать арию для ее концерта. Моцарт обещал, но к ужасу артистки в вечер накануне концерта ария не была начата. Моцарт, успокоив ее, сел за работу, и вскоре ария была готова. Моцарт сам исполнил партию фор­тепиано — по нотам. Но императору, смотревшему в би­нокль, показалось, что на пюпитре перед Моцартом ле­жит лист чистой нотной бумаги. Он призвал его в ложу и приказал показать ему новую арию. Моцарт принес лист совершенно девственной чистоты: всю свою партию он сымпровизировал. «Как ты смел!»—воскликнул им­ператор в негодовании. «Но ведь все ноты были!» — возразил Моцарт. Рассказывают, что накануне первого представления «Дон Жуана» увертюра еще не была на­писана, а Моцарт беззаботно проводил вечер среди дру­зей. Наконец его почти силой засадили за работу; он пи­сал всю ночь при помощи вина и сказок жены, так как каждую минуту готов был заснуть; в семь часов утра увертюра была сдана переписчику и вечером сыграна с листа с большим блеском. Эта необычайная быстрота творчества объясняется тем, что вся черная подготовительная работа совершалась у него в голове, и он записы­вал уже готовое; случалось даже так, что, записывая одно, он в то же самое время сочинял другое. Он никогда не сочинял за роялем, а, по выражению жены, писал ноты, «как письма».

Музыка Моцарта изящна, благородна, грациозна. «Моцарт бесконечный мелодист; все у него поет, темы его сонат — настоящие арии. Он мелодист приятный, благозвучный; он поет лирически, не страдая за челове­чество. Этот человек испытал так много страданий, что отклик их должен бы был звучать в его музыке, между тем она полна света, мира и душевной ясности. В его музыке редко слы­шатся страсти, но она проникнута чувством, глубокой поэзией, полна жизнерадостности и веселья. В ней нет сентиментальности, но в каждой ноте сияет любовь и красота. В музыке его нет ничего грубого, пош­лого; душа его какою была в жизни, такою же вылилась и в его творениях; «за что ни брался Моцарт, из всего у него выходили жемчужины».

Характеристики

Список файлов реферата