91327 (679871), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Николай Иванович внимательно следил за опытами зарубежных врачей, сам применял трансфузию. Впервые встречается у него высказывание по вопросу о переливании крови в 1847 году. В заявлении Медицинскому совету от 1 апреля об открытом им новом способе анестезии, который «изменяет весь ход дела», Николай Иванович пишет о приборе, которым можно пользоваться при его способе: «снаряд, употребляемый мною для трансфузии крови».
В «Началах общей военно-полевой хирургии» (1865—1866 годы) Пирогов останавливается на лечении переливанием крови в связи с несколькими опытами. Приведя примеры неудачных трансфузий, Николай Иванович подчёркивает, что здоровье раненых улучшилось после переливания крови, что смертные случаи после трансфузии имели место в «отчаянных случаях».
В дополнениях к «Началам» Пирогов пишет: «замечу, что ни в американской, ни в гол-штинской войне ни разу еще не было испытано переливание крови (курсив Пирогова) в пиэмиях, следующих за травматическими кровотечениями, и в истощениях... Тем не менее недавние опыты... над животными доказывают, что переливанием крови в истощениях можно бы ещё было поддерживать жизнь... Можно принять, что переливание... предотвращает смерть. Самая же операция... безопасна».
В пятой главе второго тома «Военно-врачебного дела» Николай Иванович подробно останавливается на опытах профессора С. П. Коломнина, который во время войны 1877—1878 годов «прибегал несколько раз к переливанию крови в случаях отчаянного анемического истощения... непосредственно за ампутацией... Хотя из четырёх ампутированных, при переливании крови, ни один не остался в живых», но умерли они вследствие других причин. Один оправился именно благодаря переливанию крови, но умер «через месяц вследствие хронической септикемии».
Был ещё такой случай. «Раненный пулей в плечо, потерявший много крови... ослабел... до того, что считался безнадёжным. Ему сделана была трансфузия». Пирогов видел его в Ясском госпитале в сентябре 1877 года «уже с зажившими ранами, а через шесть недель... он отправлен выздоровевшим».
Из заключительного замечания Николая, Ивановича видно, что он относился к переливанию крови положительно, «Артериальная трансфузия в госпитальной практике тем безопаснее венозной, что она не располагает к развитию пиэмий... Во всех случаях переливания ни разу не было замечено особенных явлений со стороны сердца и лёгкого».
В заключительной с границе «Военно-врачебного дела» Николай Иванович пишет: «Полевая хирургия в настоящее время стоит на рас-путьи. С одной стороны ей предстоит... ограничить ещё более первичные операции и культивировать выжидательно-сберегательный способ лечения с его следствиями — вторичными операциями. С другой стороны для полевой хирургии открывается обширное поле самой энергической деятельности на перевязочном пункте... применение антисептического способа в самом строгом значении слова. Выбирать золотую середину... невозможно... Нельзя быть наполовину антисептиком. Чтобы достигнуть безупречного результата, надо и безупречно действовать с момента нанесения раны... Стремление науки по этим двум... направлениям неизбежно и неотразимо».
О жизненности двух основных трудов Н. И. Пирогова в области военной медицины — «Начала общей военно-полевой хирургии» и «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии 1877— 1878 гг.» — писал во время Великой Отечественной войны один из самых авторитетных специалистов, Главный хирург Советской Армии академик Н. Н. Бурденко: «Как эти книги ярки и интересны в настоящее время. Они, действительно, являются ценным вкладом в мировую сокровищницу медицинских трудов и вместе с тем гордостью нашей общественности». В годы войны эти труды великого русского учёного приобрели особенно важное значение как живое руководство к действию. Военно-полевых хирургов они привлекали «богатством идей, своими мыслями, точными описаниями болезненных форм, исключительным организационным опытом».
Жизнь Пирогова в Вишне шла налаженным порядком: лечение местных и приезжих больных, уход за оранжереями и парниками, выезды на консультацию. Оставалось время и для воспоминаний, для выяснения своего умственного и нравственного развития, для размышлений о сущности, жизни. 5 ноября 1879 года Николай Иванович завёл «Дневник старого врача», писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что может быть когда-нибудь прочтёт и кто другой. Название «Дневнику» дано было старое, знакомое читателю шестидесятых годов, популярное в либеральных кругах — «Вопросы ЖИЗНИ».
И содержание «Дневника» сходно с прославленным трактатом о воспитании. Та же откровенность суждений, смелость мысли, острота постановки вопросов. Наряду с этим — прежние мистические рассуждения о сущности бытия и назначении человека. Но теперь этот элемент усилился по многим причинам.
Трактат о воспитании писался в пору кипучей личной деятельности Пирогова. Эта деятельность была тесно переплетена с бурлящей жизнью страны на переходе от феодально-крепостнического к буржуазно-капиталистическому строю. Некогда было заниматься примирением противоречий между материалистическим мышлением учёного-естествоиспытателя и тысячелетним традиционным воззрением обывателя на природу и окружающий мир.
«Вопросы жизни» пятидесятых годов были опубликованы в момент высокого подъёма общественного самосознания, среди половодья русского возрождения. «Дневник старого врача» зародился в период упадка общественного настроения. Интеллигенция испугалась грохота рушившихся устоев. Её возмущала жестокость злобного, старого в борьбе с новым, стремящимся в жизнь. Но вызывал также тре-вогу выход на арену истории трудовой массы, растущей численно, находящей идейных вождей. Часть интеллигенции искала отдыха в робком отгораживании от реальной действительности, в создании анемичных планов всеобщего примирения.
Всё это отразилось в автобиографии великого учёного. Оно сильно проявилось в философских размышлениях и социальных высказываниях Николая Ивановича. Имея в виду ознакомить будущего читателя со своим внутренним миром, с развитием своего сознания и «сменой своих мировоззрений», он старался избежать «тщеславия, рисовки и оригинальничанья». Но как только ему казалось, что он «схватил красную нить своего настоящего (по времени) мировоззрения», она терялась «в путанице переплетённых между собою сомнений и противоречий».
Поэтому в философской части «Дневника старого врача» много рассуждений о «беспредельном и вечном разуме, управляющем океаном жизни», о «силе жизни», которая «приспособила все механические и химические процессы к известным целям бытия», о «мистичности глаз всех животных, плотоядных и травоядных», о том, что «истинно-верующему нет дела до результатов положительного знания».
Наряду с признанием гениальности Дарвина и его теории Пирогов заявляет, что не может «услышать без отвращения и перенести «и малейшего намека об отсутствии творческого плана и творческой целесообразности в мироздании».
Пирогов в молодости был материалистом, но в дальнейшем великий ученый в своих рассуждениях о вере солидаризировался с наиболее реакционными дворянски-помещичьими кругами, поэтому он считал причиной образования видов божественное начало. Этим путем гениальный анатом дошел до таких записей в «Дневнике» за январь 1881 года: «Я за предопределение. По-моему, все, что случается, должно было случиться и не быть не могло»; «веру я считаю такою психическою способностью человека, которая более всех других отличает его от животных; сомнение—вот начало знания; безусловное доверие к избранному идеалу— вот начало веры; нет нужды, если он будет абсурдом»; «истинно-верующему нет дела до результатов положительного знания». 'Заявив далее, что «в самых тайниках человеческой души рано или поздно. но неминуемо должен был развиться и, наконец, притти осуществленный идеал богочеловека», Пирогов через утверждение, что «всеобъемлющая любовь и благодать святого духа — самые существенные элементы идеала веры христовой», подходит к подробному рассказу о своем детстве. Эти любопытные, очень ценные с фактической стороны, воспоминания Николая Ивановича прерываются известием об убийстве Александра II, так сильно «потрясшем» автора «Дневника», что он стал писать о «гнусной шайке злоумышленников, о крамольниках и пропагандистах».
Подобные откровения примирили с Пироговьм, после его смерти, реакционеров всех цветов и оттенков. Стараясь использовать для своей тёмной пропаганды мистические рассуждения одряхлевшего учёного, они усердно рекламировали эту сторону содержания «Дневника старого врача», умалчивая о положительных сторонах исповеди великого человека. Десятками статей и брошюр они засорили огромную литературу исследований о научных трудах Пирогова, многочисленных воспоминаний о его плодотворной общественно-медицинской и педагогической деятельности.
После «Военно-врачебного дела» вышло из печати при жизни Пирогова новое издание его «Хирургической анатомии артериальных стволов и фасций». Это классическое произведение переиздавалось несколько раз. В 1880 году профессор хирургии Медико-хирургической академии С. П. Коломнин обратился к Пирогову с предложением выпустить новое издание его знаменитого труда. Николай Иванович согласился, потребовав, чтобы авторский гонорар за книгу поступил в пользу нуждающихся студентов Медико-хирургической академии.
В 1880 году газеты обошло известие о пред. стоящем пятидесятилетнем юбилее научной деятельности Николая Ивановича. Врачебная общественность решила отпраздновать это событие,
Установили точную дату юбилея. Торжество было назначено на май 1881 года в Москве, где родился Пирогов. От медицинского факультета, где Николай Иванович получил первоначальное образование, приезжал в Вишню в марте профессор Н. В. Склифосовский. Он пригласил Николая Ивановича на юбилейное торжество от имени Московского университета и московского городского управления.
В воспоминаниях об этой поездке Н. В. Склифосовский писал, что Москва не хотела никому уступить чествования Пирогова: «Он ей принадлежал и по рождению, и по образованию, наконец, по тем особенностям его великого и могучего духа, в которых сказывался в нём воистину русский человек». Целый день провел Склифосовский в Вишне. Беседовали о биологии, физиологии, хирургии, о других научных вопросах, о событиях общественной жизни. Николай Иванович проявил при этом «необычайную свежесть блестящего и острого ума, почти юношескую бодрость духа». Была «увлекательна его объективная критика и трогала искренняя сердечность».
В дни юбилея все выходившие в России печатные издания, частные и официальные, специальные и общие, уделяли много места статьям о Пирогове. В печати появились общие характеристики его, воспоминания об отдельных моментах его жизни, воспроизводились портреты, печатались тексты поднесённых ему адресов, сообщалось о стипендиях, учреждавшихся учёными обществами и отдельными лицами. Все европейские учёные общества и университеты прислали юбиляру адреса и дипломы на звание почётного доктора.
Родной город Николая Ивановича поднёс ему звание почётного гражданина Москвы. Большинство русских университетов давно избрали его почётным членом. Академия наук ещё в 1846 году почтила Николая Ивановича званием члена-корреспондента, тогда еще кафедры медицинских наук для действительного члена академии в ней не было.
В день приезда в Москву, при встрече на вокзале, Николай Иванович произнёс небольшую речь. Этот день напомнил ему «дорогое, отдалённое время», когда по возвращении из-за границы он «мечтал служить России» в своём родном городе. Но московская кафедра была занята другим лицом. Пирогов «сделался бездомным скитальцем и, хотя не жил в Москве, но сердце всегда стремилось к ней».
На торжественном обеде в университете Николай Иванович произнёс большую речь, в которой вспоминал годы своего студенчества. «Но не подумайте, — говорил он, — что я, по обычаю старых людей, намерен восхвалять перед вами прошлое и отдавать ему преимущество перед настоящим. Нет, напротив, склад моего ума не позволяет мне смотреть на предметы и события с односторонней и личной точки ярения. Относясь более объективно к прошлому и к настоящему, я не могу не отдать предпочтения последнему... Вы видите перед собою человека прошлого времени, стоящего в дверях вечности, который смело вас одушевляет надеждою и провозглашает благоденствие будущему».
Заключительный день юбилейного торжества был омрачен усилением предсмертной болезни Николая Ивановича. Потеряв за год до того последний коренной зуб правой верхней челюсти, он отказывался вставить искусственные зубы. На месте выпавших зубов стала развиваться язва, которую Пирогов заметил в начале юбилейного года, но не придал ей тогда особенного значения. В Москве было устроено совещание крупнейших отечественных хирургов. Они признали злокачественность новообразования и предлагали немедленно удалить последнее. Тогда они считали это своевременным, высказывая уверенность в успешном исходе операции.
Жена Пирогова возражала против этого. Она решила обратиться за советом к зарубежному специалисту. Прямо с юбилейного праздника увезли Пирогова в Вену — к знаменитому хирургу Бильроту. Последний спокойно и уверенно сказал, что болезнь не серьёзная, скоро пройдёт без хирургического вмешательства. После смерти Николая Ивановича Бильрот заявил в печати, что он сразу установил характер болезни, но считал, что больной за 70 лет, с явными признаками начинавшегося маразма в теле и с катарактами на обоих глазах не перенесёт операции. Тем более, что и операция не помогла бы: болезнь была неизлечима. Бильрот был уверен, что «в данном случае он не получил бы благоприятного результата», но ему «хотелось изменить взгляд больного на сущность» недуга и приободрить его. Весь обратный путь в деревню Пирогов провёл весело, в шутках и воспоминаниях молодости. «Из убитого и дряхлого,— рассказывает его спутник доктор С. С. Шкляревский,— он опять сделался бодрым и светлым». Но скоро истинный характер болезни выяснился и для самого Пирогова. «Он, очевидно, вполне знал своё безвыходное положение, — писал Шкляревский,— видеть Николая Ивановича, говорить с ним о роковой болезни его — было чрезвычайно тяжело».
Несмотря на это, Александра Антоновна повезла мужа летом 1881 года на одесский лиман, где он купался и был осаждаем многочисленными бедными больными.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
