shopen (667007), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

расточительно-личный и нерасчетливо-одинокий род существования.

2.

Главным средством выражения, языком, которым у Шопена изложено все, что

он хотел сказать, была его мелодия, наиболее неподдельная и могущественная

из всех, какие мы знаем. Это не короткий, куплетно возвращающийся

мелодический мотив, не повторение оперной арии, без конца выделывающей

голосом одно и то же, это поступательно развивающаяся мысль, подобная ходу

приковывающей повести или содержанию исторически важного сообщения. Она

могущественна не только в смысле своего действия на нас. Могущественна она и

в том смысле, что черты ее деспотизма испытал Шопен на себе самом, следуя в

ее гармонизации и отделке за всеми тонкостями и изворотами этого

требовательного и покоряющего образования.

Например, тема третьего, E-dur-ного этюда доставила бы автору славу

лучших песенных собраний Шумана и при более общих и умеренных разрешениях.

Но нет! Для Шопена эта мелодия была представительницей действительности, за

ней стоял какой-то реальный образ или случай (однажды, когда его любимый

ученик играл эту вещь, Шопен поднял вверху сжатые руки с восклицанием: "О,

моя родина!"), и вот, умножая до изнеможения проходящие и модуляции,

приходилось до последнего полутона перебирать секунды и терции среднего

голоса, чтобы остаться верным всем журчаньям и переливам этой подмывающей

темы, этого прообраза, чтобы не уклониться от правды.

Или в gis-moll-ном, восемнадцатом этюде в терцию с зимней дорогой (это

содержание чаще приписывают С-dur-ному этюду, седьмому) настроение, подобное

элегизму Шуберта, могло быть достигнуто с меньшими затратами. Но нет!

Выраженью подлежало не только нырянье по ухабам саней, но стрелу пути все

время перечеркивали вкось плывущие белые хлопья, а под другим углом

пересекал свинцовый черный горизонт, и этот кропотливый узор разлуки мог

передать только такой, хроматически мелькающий с пропаданьями, омертвело

звенящий, замирающий минор.

Или в баркароле впечатление, сходное с "Песнью венецианского

гондольера" Мендельсона, можно было получить более скромными средствами, и

тогда именно это была бы та поэтическая приблизительность, которую обычно

связываешь с такими заглавиями. Но нет! Маслянисто круглились и разбегались

огни набережной в черной выгибающейся воде, сталкивались волны, люди, речи и

лодки, и для того, чтобы это запечатлеть, сама баркарола вся, как есть, со

всеми твоими арпеджиями, трелями и форшлагами, должна была, как цельный

бассейн, ходить вверх и вниз, и взлетать, и шлепаться на своем органном

пункте, глухо оглашаемая мажорно минорными содроганиями своей гармонической

стихии.

Всегда перед глазами души (а это и есть слух) какая-то модель, к

которой надо приблизиться, вслушиваясь, совершенствуясь и отбирая. Оттого

такой стук капель в Des-dur-ной прелюдии, оттого наскакивает кавалерийский

эскадрон эстрады на слушателя в As-dur-ном полонезе, оттого низвергаются

водопады на горную дорогу в последней части h-moll-ной сонаты, оттого

нечаянно распахивается окно в усадьбе во время ночной бури в середине тихого

и безмятежного F-dur-ного ноктюрна.

3.

Шопен ездил, концертировал, полжизни прожил в Париже. Его многие знали.

О нем есть свидетельства таких выдающихся людей, как Генрих Гейне, Шуман,

Жорж Санд, Делакруа, Лист и Берлиоз. В этих отзывах много ценного, но еще

больше разговоров об ундинах, эоловых арфах и влюбленных пери, которые

должны дать нам представление о сочинениях Шопена, манере его игры, его

облике и характере. До чего превратно и несообразно выражает подчас свои

восторги человечество! Всего меньше русалок и саламандр было в этом

человеке, и, наоборот, сплошным роем романтических мотыльков и эльфов кишели

вокруг него великосветские гостиные, когда, поднимаясь из-за рояля, он

проходил через их расступающийся строй, феноменально определенный,

гениальный, сдержанно-насмешливый и до смерти утомленный писанием по ночам и

дневными занятиями с учениками. Говорят, что часто после таких вечеров,

чтобы вывести общество из оцепенения, в которое его погружали эти

импровизации, Шопен незаметно прокрадывался в переднюю к какому-нибудь

зеркалу, приводил в беспорядок галстук и волосы и, вернувшись в гостиную с

измененной внешностью, начинал изображать смешные номера с текстом своего

сочинения - знатного английского путешественника, восторженную парижанку,

бедного старика еврея. Очевидно, большой трагический дар немыслим без

чувства объективности, а чувство объективности не обходится без мимической

жилки.

Замечательно, что куда ни уводит нас Шопен и что нам ни показывает, мы

всегда отдаемся его вымыслам без насилия над чувством уместности, без

умственной неловкости. Все его бури и драмы близко касаются нас, они могут

случиться в век железных дорог и телеграфа. Даже когда в фантазии, части

полонезов и в балладах выступает мир легендарный, сюжетно отчасти связанный

с Мицкевичем и Словацким, то и тут нити какого-то правдоподобия

протягиваются от него к современному человеку. Это рыцарские преданья в

обработке Мишле или Пушкина, а не косматая голоногая сказка в рогатом шлеме.

Особенно велика печать этой серьезности на самом шопеновском в Шопене - на

его этюдах.

Этюды Шопена, названные техническими руководствами, скорее изучения,

чем учебники. Это музыкально изложенные исследования по теории детства и

отдельные главы фортепианного введения к смерти (поразительно, что половину

из них писал человек двадцати лет), и они скорее обучают истории, строению

вселенной и еще чему бы то ни было более далекому и общему, чем игре на

рояле. Значение Шопена шире музыки. Его деятельность кажется нам ее

вторичным открытием.

1945

Характеристики

Список файлов реферата