ref-17835 (654894), страница 5
Текст из файла (страница 5)
заметили валявшиеся возле стога пустые сигаретные коробки и окурки. Тут были гитлеровцы. Они, вероятно, стоят в селе Маяки и берут отсюда сено.
Партизаны заминировали подходы к стогу. Наблюдать за появлением фашистских солдат остались несколько человек.
Терентий с дружками Володей Покровенко и Колей Бышенко всю ночь лежали на сене и не спали. Утром, когда солнце поднялось над деревьями, заскрипели немецкие фургоны.. партизаны из зарослей наблюдали за фашистами. Фуражиров сопровождали десять автоматчиков. Недалеко от стога оккупанты стали разворачивать повозки… Взрывы один за другим раскололи лесную тишину.
Возвращались ребята с задания мимо села Сидорова. На околице партизаны увидели блиндажи. Подползли ближе. Дощатая дверь приоткрыта. Лежать и ждать, пока гитлеровцы выйдут, бессмысленно – может, в блиндаже никого нет. Володя Покровенко осторожно спустился по земляным ступенькам к двери и заглянул в блиндаж. Оттуда доносился храп. Покровенко открыл настежь дверь и, спрятался за нею, бросил в блиндаж гранату. Терентий и Коля Бышенко подождали, пока Володя взберётся наверх, и тоже метнули гранаты в дымящийся дверной проём.
Лучанинов – младший постигал у партизан трудную науку разведчика. Когда группа партизан ушла на новую базу, Терентий стал связным. Хата лесника ста местом явки. Сюда приходили разведчики – подпольщики, передавали связному сведения о численности немецких войск, о вооружении и замыслах врага. Терентий бывал в окрестных сёлах Маяки, Сидорово, Пришиб и к данным разведки добавлял свои наблюдения. Информация поступала из Славянска партизанам, из отряда – подпольщикам и разведки Красной Армии.
16 февраля 1943 года, выполняя боевое задание, Терентий Лучанинов погиб как герой недалеко от своего родного села.
Это рассказал об одном из юных героев Донетчины бывший политрук Славянского патриотического отряда В. Ф. Белявец.
Имя в летопись
Володя Литяга. Один из самых смелых и активных разведчиков, попал во вражескую засаду. Гитлеровцы его пытали, он погиб, не сказав ни слова.
Христофор Емельянов. После освобождения Запорожья в 1943 году ушёл вместе с нашими войсками на Запад и погиб в конце войны.
Вилен Писаревич. Его называли начальником штаба отряда “Юных чапаевцев”. После оккупации Запорожья ушёл вместе с матерью и младшим братом Юрой в партизанский отряд, которым командовал Григорий Покашкин. 22 декабря после двухдневных изнурительных боёв отряда с немецкими карателями он был убит в днепровских плавнях близ города Марганца.
Лёня Панфиловский. 11 мая 1944 года пал в бою от руки бандеровца.
Саша Сидельников. Расстрелян вместе с матерью в октябре 1941-го за связь с партизанами. Ему было 13 лет, как и большинству его товарищей.
Коля Худяков. Стал краснофлотцем и в пятнадцатилетнем возрасте погиб на фронте в самый канун Победы – 8 мая 1945 года.
Коля Ованесов. Был схвачен фашистами и брошен в тюрьму. Оттуда попал в концлагерь. После войны стал механиком, работал на речных судах. Умер в 1963 году.
Витя Пивнев. Побывал в нескольких концлагерях, но отовсюду бежал. После войны вернулся в Запорожье.
Дети блокады.
Воспоминание выживших.
Сквозь стужу, голод и смерть.
Для молодых ленинградцев блокада – всего лишь хрестоматийная дата. Не более того. Для Юрия Яковлевича Французова – это тяжёлое, голодное детство, забыть которое невозможно. И всякое напоминание о том страшном времени приносит бессонные ночи, время которых тянется бесконечно. У этих ночей особый запах – запах смерти…
Да 1941-го года Французовы жили хорошо. Отец работал на карбюраторном заводе. В выходные дни водил детей в Эрмитаж, другие музеи. Юре уже шёл седьмой год, пора было подумать о школе. Последнее перед учёбой лето Французовы решили отправить детей в загородный лагерь. В тёплый воскресный день ребятишек собрали на Московском вокзале. Подогнали электричку. Но вдруг всё отменили. Дети не понимали, в чём дело. Смотрели в испуганные глаза матерей, слушали, как они перешёптывались. “Война, война”, - говорили все.
Дети неохотно возвращались в душные городские квартиры. Увидев первые немецкие самолёты, ленинградцы ещё не поняли, что в их город заглянула смерть. Сначала бомбёжки были редкими, потом участились. Ребятишек прятали в окопы, бомбоубежища. Начались пожары.
Когда загорелись Бадаевские склады, зарево охватило полнеба. Юра с соседними пацанами забрался на крышу, чтобы всё увидеть. Склады были совсем рядом от его района. Горели они несколько дней. А потом в городе наступил голод. Все запасы продуктов сгорели, магазины опустели.
Отец неделями работал на заводе в первые же дни голодовки умерла сестрёнка. Юра с матерью остались одни в квартире: ни света, ни воды, ни хлеба. Всё разрушили бомбёжки.
Немцы били аккуратно. Утром в 9 со стороны Пулково начинала работать дальнобойная артиллерия. Снаряды летели с жутким свистом, но уже никого не пугали. Не отдыхали немцы и ночью. Запускали на парашюте световую ракету, от которой становилось светло как днём, и опять бомбили. Ленинградцы всё ждали, когда же появятся наши самолёты? А их всё не было.
Юра почти целыми днями лежал на кровати, тесно прижавшись к маме. Они набросали на себя все тряпки, что были в доме, но согреться не могли. Уже месяц не отоваривали карточки, в магазинах не было хлеба. Одна надежда была на сахарную землю. Её Юра с отцом принесли с пожарища. Когда горели Бадаевские склады, жаркое пламя растопило сахар, который растёкся во все стороны и пропитал землю. Её голодные люди собирали в кастрюли, вёдра и несли домой.
Дома Юра набрал снега, растопил его, налил воду в землю, как учил папа, хорошенько перемешал, дал отстояться и слил в чистую посудину. Потом долго бил камень о камень, чтобы выбить искру. Вжиг, вжиг… Отдохнул немного и снова за работу. Наконец от выскочившей искры вспыхнул клочок грязной ваты. Чтобы пламя не погасло, подбросил тоненькие щепочки. На дрова шло всё – свои и соседские столы, стулья.
Когда пламя разгорелось, поставил сковороду со сладкой водичкой. Вскипятил, добавил ещё. Получился сладенький раствор патоки, понёс маме. “Пей, сынок, я не хочу”, - вяло отвела она кружку. Мама уже не вставала много дней. Попив горячего сладкого раствора, мальчик лёг рядом с ней. Забылся. Очнулся и понял – мать мертва. Юра не испугался. Встал, прикрыл труп покрывалом. Собрал все тряпки и лёг на другую кровать. И опять утонул в тяжёлом сне.
Растолкал его отец. Растопил печурку, накормил сына. Мать они похоронили только весной. Попросили солдат положить её в общую могилу, куда складывали другие трупы. Французовым сказали: “Ваша могила 33-я”. В память от матери осталось только расшитое полотенце.
Ближе к лету оборудование завода, где работал отец, решили эвакуировать на Волгу. Собрали всех эвакуированных на Московском вокзале. Дали по булке настоящего хлеба. Предупредили, чтобы не ели весь хлеб сразу. Но разве удержишься. Кое-кто не утерпел и в считанные минуты проглотили булку. И началось страшное: люди, пережившие голод, умирали от заворот кишок.
Смерть не отступала от ленинградцев и в пути. Главное было – перебраться через Ладогу. Плыли на катерах, старались идти ночью или под прикрытием тумана. Но как только наступал рассвет, налетали немецкие самолёты. Юре и отцу повезло – их катер уцелел. Но это было ещё не всё. Самолёты не отставали и от поезда, на котором ленинградцев везли в тыл. Трое суток поезд то шёл вперёд, то останавливался среди леса. Самолёты шли на бреющем и жгли вагоны пулемётными очередями. Люди сидели, тесно прижавшись друг к другу, со страхом слушали стук пуль по крыше вагона. Наконец поезд вырвался на безопасное место. В пути кто-то свыше решил сменить маршрут – мимо Волги в Сибирь.
Обосновались Французовы в Маслянинском совхозе. Отец работал в кузне. Сын целыми днями пропадал в лесу. Искал траву, пробовал на вкус, находил съедобную. Хоть в Сибири с едой было лучше, а что значит быть сытым, Юра долго не понимал. Не мог мальчик забыть вкус мороженной капусты и моркови, которую приносил с другими мальчишками с заснеженного поля под Ленинградом.
К Сибири он привык быстро. Одно было плохо – не в чем идти в школу. На первые уроки он пошёл почти в 10 лет. Очень неловко себя чувствовал с первоклассниками. Но переростков тогда было много. Учился мальчик старательно. Учился Французов и позже, уже имея семью. Всю жизнь старался Юрий Яковлевич много работать, чтобы его дети не знали, что такое голод.
В родной город смог приехать в 72-м году. Снова ступил на перрон Московского вокзала. Сердце защемило – вот здесь стояли ленинградцы ожидая поезда, чтобы уехать в тыл. Идти было некуда, с родственниками связь утеряна. Отправился в гостиницу, которая его встретила неизменной надписью “мест нет”.
И тогда Юрий Яковлевич показал администратору свой паспорт. Рассказал, как уезжал, что хочет посмотреть свой город. Комнату ему нашли. Больше двух недель ходил Юрий Яковлевич по родным улицам. Ездил на завод, где работал отец. Хотел найти 33-ю могилу, где лежала мать. Но увы, на этом месте выросла новостройка. Ни родных, ни знакомых не нашёл. И больше сюда уже не возвращался.
От Ленинграда у Юрия Яковлевича остались только фотографии. Частенько с женой, Марией Алексеевной, перелистывают они альбом. Вот фотография отца, ещё довоенная, где он молодой и красивый. А это Докины: Зоя, Иван, Василий – родственники по матери. Пытался найти их Юрий Яковлевич, но получил письмо со штемпелем – не проживает.
– Сибиряк я, что уж говорить. Сибирь меня приняла, дала образование, семью, – Юрий Яковлевич не сетует на судьбу.
Видно такая доля ему выпала. Рад, что вырастил детей, имеет внуков. Построил хороший дом, где всё сделано его руками. И лишь иногда, в бессонную ночь, встают перед глазами ленинградские дни, штабеля трупов, мёртвая мать… И сердце сжимает холодная петля. “Ну, всё, – говорил он сам себе, – всё хорошо. Нет этого больше, нет…”
Искитимская газета №3, 15 января 2004 г.
15 249 градцев награждены медалью за оборону Ленинграда
“125 блокадных грамм… С огнём и кровью пополам”.
27 января в 11.05 наша страна минутой молчания отметила великую трагическую дату – 60 лет со дня блокады Ленинграда, которая длилась с июля 1941 года по январь 1944 года – ровно 900 дней. Город – герой на Неве мужественно перенёс великое испытание. Фашисты не могли сломать ленинградцев. Город не сдался.
Зимой 1941-42 годов город сковала лютая стужа. Не было топлива и электричества. Истощённые голодом, обессилившие и измученные непрерывными обстрелами и бомбёжками ленинградцы жили в холодных комнатах. Тускло светили коптилки. Замёрзли водопровод и канализация. Остановились трамваи, троллейбусы, автобусы. Смерть входила во все дома. От голода люди умирали прямо на улицах. В день рабочие и инженерно – технические работники получали лишь до 250 граммов суррогатного хлеба, а служащие, иждивенцы и дети всего 125 граммов! Муки в этом хлебе не было. Его выпекали из мякины, отрубей, целлюлозы. Кто имел дома столярный клей, сыромятные ремни, употребляли их в пищу.
В Ленинграде за время блокады погибло 700 000 человек. У детей, родившихся после войны, давно свои дети, растёт второе поколение, ля которого ленинградская блокада – это книги, кинофильмы, рассказы старших. Время, однако, не гасит живого чувства человеческой благодарности к тем, кто жизнью своей преградил путь в город фашистским полчищам. И теперь, когда прошло более полувека с тех пор, как Ленинград освободился от блокады, людей всего мира поражало и поражает одно: как могли ленинградцы при таких лишениях выдержать беспримерную в истории войн борьбу? В чём их сила?
Таня Савичева.
Пронзительно поведала людям о войне, принёсшей столько горя ей и её близким, двенадцатилетняя ленинградская девочка Таня Савичева. Среди обвинительных документов фашизму, представленных на Нюрнбергском процессе, была и маленькая записная книжка. В ней всего девять страниц. На шести из них – даты. И за каждой датой смерть. Шесть страниц – шесть смертей. Сжатые, лаконичные записи: “28 декабря 1941 года Женя умерла… Бабушка умерла 25 января 1942 го. 17 марта – Лека умер. Дядя Вася умер 13 апреля. 10 мая – дядя Лёша, мама – 15 мая”. А потом без даты: “Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня”.
Сам дневник сегодня выставлен в музее истории Ленинграда, а его копия – в витрине одного из павильонов Пискарёвского мемориального кладбища. До сих пор останавливаются перед этими строчками, старательно выведенными детской рукой, потрясённые люди разных возрастов и разных национальностей, вглядываются в простые страшные слова.
Не удалось спасти и саму Таню. Даже после того, как её вывезли из блокадного города.
140 ленинградских детей привезли в августе 1942 года в село Красный бор Горьковской области. Встречать их вышли все красноборцы. Несли детям кто что мог: пяток яиц, тарелку творога, тёплую одежду. А дети были – страшно смотреть – изнеможённые, больные. В первый раз в баню многих несли на одеялах. Но человеческая доброта, целебный воздух сделали своё дело. Дети крепли, поднимались на ноги. Все они остались жить. Кроме Тани Савичевой. Истощённое голодом и страданиями девочка не смогла уже подняться.
Таню отвезли в расположенный в том же районе Понетаевский дом инвалидов с его “санаторным” (по тем временам) питанием и более квалифицированным медицинским обслуживанием. Но болезнь уже была неизлечимой. Расстроилась координация движений, мучили страшные головные боли. 24 мая Таню перевезли в Шатковскую районную больницу. Там 1 июля 1944 года она и умерла.
Но не все Савичевы умерли! Наперекор смерти продолжается жизнь этой семьи. Остался в живых родной брат Тани, Михаил, который в дни блокады ушёл в партизаны, и сестра Нина, она с группой ребят была направлена в строительный батальон на Ладогу. А потом срочно эвакуирована на Большую землю. Домашних она так и не смогла предупредить. Её ждали несколько дней, а когда все сроки прошли, мама Тани отдала, как память о сестре, её записную книжку. Ту самую, которая стала Таниным дневником.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
