VDV-1427 (639200), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Родство комедии Островского с «Горем от ума» и «Ревизором» наиболее очевидно. Причем речь здесь должна идти не об отдельных реминисценциях и заимствованиях, но именно о глубокой внутренней преемственной связи, существующей между этими тремя великими сатирическими комедиями в русской литературе.
«Горе от ума» и «Ревизор» имеют между собой много общего прежде всего в самом построении этих пьес вокруг центрального образа — Чацкого у Грибоедова, Хлестакова у Гоголя. Излишне, конечно, упоминать о коренном различии этих образов, о противоположности авторского отношения к ним и т. д. Это совершенно очевидно. В данном случае, однако, интересно было бы обратить внимание не только на различие, но и на сходство между Чацким, Хлестаковым и Глумовым. Разумеется, речь не может идти о сходстве между Чацким и Хлестаковым с точки зрения идейного содержания этих образов. В этом смысле между ними нет сходства, хотя есть связь. Речь идет об общих или сходных чертах, обусловленных одинаковой или сходной функцией образов Чацкого, Хлестакова и Глумова в общей системе построения каждой из комедий. Но такая сходная функция не была бы возможна, если бы в идейно-художественном содержании каждого из образов центральных героев этих комедий не было бы хотя бы одной точки соприкосновения. И такую точку мы можем обнаружить. Чацкий — герой-идеолог. Хлестаков—пародия на героя-идеолога. Глумов— оригинальное сочетание того и другого. Если попытаться выразить суть «Горя от ума» в самом общем виде, можно, вероятно, сказать, что это пьеса о столкновении просвещенного героя с темной и косной средой. В пародийном варианте то же происходит в «Ревизоре». У Хлестакова также есть претензия на просвещенность: он приписывает себе авторство одного из самых популярных романов своего времени — «Юрия Милославского», он и «с Пушкиным на дружеской ноге». Глумов, как мы знаем, поставлен по отношению ко всем остальным персонажам пьесы в такое положение, в котором есть черты и «Горя от ума» и «Ревизора». Независимо от качества конфликта (у Грибоедова столкновение Чацкого и фамусовской Москвы драматично, у Гоголя конфликт между Хлестаковым и обманутыми им чиновниками — комический, «плутовской», у Островского тоже, хотя и более сложный) во всех трех пьесах он служит прежде всего полному и сатирическому изображению той среды, в соприкосновение с которой приходит главный герой.
Выражение «галерея образов», само по себе достаточно затертое, в применении к таким комедиям, как «Горе от ума», «Ревизор» и «На всякого мудреца довольно простоты», приобретает особую точность и осмысленность. В самом деле, что такое «Горе от ума» как не коллекция, галерея, ряд образов грибоедовской, как мы теперь говорим, Москвы? Зритель (читатель) следит не столько за действием, интригой, сколько за развертыванием этого паноптикума, кунсткамеры, коллекции одновременно удивительных и характерных, гротескных и реальных типов, каждый из которых так тщательно и, хочется сказать, любовно отобран и выписан автором и каждому дано слово, и каждый продемонстрирован, что называется, во всем блеске. Особенно это явно в «Горе от ума», где интрига вообще играет гораздо меньшую роль, чем в «Ревизоре». Характерна в этом смысле знаменитая сцена бала. В «Ревизоре» подобное видим в четвертом и пятом действиях, во время представления чиновников Хлестакову и, наконец, в великой немой сцене, когда эти самые персонажи выстраиваются на сцене во вполне конкретный, видимый ряд.
Персонажи в пьесах такого типа взяты как бы в отдельности, между собой они связаны слабее, чем каждый из них связан с главным героем. Герой-то и проводит таким образом зрителя вдоль по этому ,ряду, по этой галерее, демонстрируя свое отношение к каждому6. У Грибоедова форма • такого отношения — словесная характеристика? (или самохарактеристика). У Гоголя — непосредственно сюжетное взаимодействие. У Островского, как видим, и то и другое.
Как мы уже говорили выше, действующие лица комедии обрисованы Островским не во всей полноте их характеров (а мы знаем, что драматург прекрасно умел это делать), они как бы увидены глазами Глумова и раскрыты в той мере, в какой это доступно главному герою. Поэтому действующих лиц комедии можно разделить на две группы: кружок, общество, в которое стремится Глумов (это Мамаевы, Крутицкий, Городулин и Турусина) и все остальные, которые участвуют в основном в развитии интриги и в этом смысле, как ни парадоксально, играют в пьесе второстепенную роль, так как главная художественная задача Островского в этой комедии — сатира на пореформенную дворянскую Москву.
Но и персонажи первой группы, и составляющие, собственно, ту «портретную галерею», по которой нас проводит Глумов, не вполне равноправны между собой. При всей яркости и колоритности других образов главную идеологическую нагрузку имеет, безусловно, треугольник Крутицкий — Глумов — Городулин.
Четко определив социальную, общественную психологию основных персонажей, Островский оставил театру большой простор для трактовки каждого действующего лица в плане его бытовой конкретности, личной психологии. Богатая сценическая история пьесы знала здесь весьма разнообразные и равно убедительные трактовки Голутвина и Мамаевой, Глумовой и Манефы.
Мамаев — первый человек, вводящий Глумова в желанный круг общества, к которому герой принадлежит по рождению, но который закрыт для него из-за его бедности. Что же это за человек? К моменту его появления на сцене зрители уже знают, что он богат, любит всех поучать, имеет много свободного времени, которое пытается занять видимостью дела, что, не имея своих детей, постоянно переписывает завещание в пользу то одного, то другого из своих многочисленных племянников. Едва появившись на сцене, Мамаев дополняет свою характеристику:
Мамаев. (Обращаясь к своему слуге. — 4. Ж.) Разве ты, братец, не знаешь, какая нужна мне квартира? Ты должен сообразить, что я статский советник, что жена моя, а твоя барыня, любит жить открыто. Нужна гостиная, да не одна (V, III).
Так мы узнаем, что Мамаев не только богатый барин, но и чиновник и что он ведет светский образ жизни. Знакомства и связи Мамаева с другими персонажами пьесы — Крутицким, Городулиным, Турусиной — это прежде всего светские связи. Не будучи особенно высокого мнения друг о друге (в уста каждого из этих персонажей Островский вкладывает какую-нибудь язвительную реплику о других) и не будучи единомышленника" ми (Городулин — «считается в нашем кружке опасным человеком», по словам Крутицкого; Мамаев о Крутицком говорит, что тот «не считается умным человеком и написал, вероятно, глупость какую-нибудь» и сообщает, что «ругать мы его будем»; Крутицкий, в свою очередь, говорит Глумову, что Мамаев глуп; каждый из этих персонажей подсмеивается над Турусиной, а она не вполне одобряет их, предполагая, что они могут ее обмануть и т. д.), эти герои принадлежат к одному кругу — влиятельному московскому дворянству.
Хотя Мамаев дважды упоминает о службе (называя свой чин в первом действии и торопясь в сенат во втором действии), все-таки он прежде всего богатый помещик. Поэтому Островский неоднократно подчеркивает, что Мамаев до глубины души потрясен и уязвлен реформой 1861 года К этой теме он постоянно возвращается в разговорах с другими героями. Особенно интересно, что угнетает его не материальная сторона дела (здесь то он нисколько не пострадал), а то, что власть его пошатнулась, отмена крепостного прав не только лишила его возможности часами читать нравоучения крепостным слугам, но и словно бы вообще лишила всякого веса и значения его мнения по разным вопросам: «... не слушают, не слушают Вот в чем беда: умных людей, нас не слушают»,- жалуется он Крутицкому. Отсюда и его комическая страсть давать советы, хотя бы слушателям и были купцы в лавке или родичи, жаждущие стать наследниками. В какой-то мере Мамаев сам знает за собой эту слабость, возможно, и понимает ее происхождение. Так, увидев у Глумов свой карикатурный портрет, нарисованный Курчаевым, и прочитав под ним подпись «новейший самоучитель», он роняет Глумову: «Похоже-то ой похоже, и подпись подходит, да это уж до тебя не касается, это мое дело. Ты на меня карикатуру рисовать не будешь?». И, выслушав уверения Глумова, продолжает: «Так ты вот что, ты непременно приходи ужо вечером». Мамаев и его жена знакомят Глумова с двумя другими покровителями — влиятельными людьми Крутицким и Городулиным.
Городулин, в отличие от Мамаева, который мучительно ищет, чем бы заняться, имеет массу дел. С самого начала зрителям ясно, что этот человек, что называется, «на коне». Он явно имеет отношение к современному управлению, ведь именно у него просят для Глумова места. Не раз уже отмечали «репетиловские» черты в образе Городулина, его стремление казаться причастным к передовому кругу современного общества или во всяком случае к числу «передовых» чиновников. Эпоха реформ породила совершенно особый тип «деловых» либеральных дворян. Интересно пишет об этом А. В. Никитенко: «Взаимным восхвалениям и прославлениям не было конца (речь идет о званом обеде. — А. Ж.). Все это похоже на какое-то детство, так что становится и жалко и смешно. Как дети, обрадовавшиеся, что им можно пошуметь и поскакать, на воле и без гувернеров, почтенные дворяне кричали, пили, шалили, играя в либерализм в полном веселии и самодовольствии. Вот что называется пробуждением духа свободы и самостоятельности! ... Все либералы ужасно любят лакомиться властью» 7. Городулин именно из тех, кто «лакомится властью». Несмотря на несколько легкомысленную манеру держаться, он и в самом деле немаловажный чиновник. В. А. Филиппов, проанализировав речи Городулина, приходит к выводу: «Городулин был связан с руководством казенными и благотворительными учреждениями, с судами, канцеляриями, управами, имел отношение к ссыльным и открытию железных дорог. В эпоху, к которой относится пьеса «На всякого мудреца довольно простоты», всем этим ведал губернатор. Несомненно, Городулин был одним из его ближайших помощников, представителем власти, и зрители — современники Островского понимали это» 8.
Другой влиятельный человек, принимающий участие в судьбе Глумова, — Крутицкий. Он тоже общественный деятель. Только в отличие от Городулина, сейчас он формально не у власти. Ему остается писать прожекты и трактаты о вреде реформ и об улучшении нравственности. Тем не менее, в отличие от Мамаева, потерявшего уверенность, растерянного перед лицом нововведений Крутицкий полон уверенности, что все происходящие перемены — ненадолго, «городулинские места» скоро закроются. Да он и сейчас еще достаточно влиятелен, чтобы дать Глумову рекомендательные письма в Петербург, где «служить виднее» Он явно чувствует за собой немаловажную общественную силу, от лица которой и говорит («ведь ты наш?», «нам такие люди нужны»). И эта сила конечно, его класс — богатые землевладельцы помещики. Было бы ошибкой считать Крутицкого глупым. Он, например, замечает о Глумове, что тот «как-будто немного подленек», весьма трезво судит о Турусиной. Но разум его затемнен классовой корыстью. Он не дурак, но ум и проницательность ему ни к чему.
На первый взгляд, Городулин и Крутицкий -полные антиподы. Один — преуспевающий молодой чиновник «нового времени», другой — «старик, очень важный господин», судя по некоторым репликам, генерал в отставке («Поди вот с бабами! Хуже, чем дивизией командовать»), не у дел. Однако Островский наделяет их и явными чертам сходства: оба они общественные деятели (только Городулин «практический», а Крутицкий — «кабинетный») и оба нуждаются в Глумове, так как неспособны выразить свои мысли.
Итак, каждый из трех «покровителей» Глумова оказывается не таким уж глупым по натуре они только прячут свой здравый смысл за ненадобностью, так как нуждаются в обмане. Глупость не черта их характера, не их индивидуальное свойство, а как бы необходимое условие их жизни. Островский не просто высмеял глупых людей. Он продемонстрировал нам глупость как социальное свойство, как механизм их общевенного бытия. Глумов «прячет свой ум в карман», и в этом смысле дневник, где сосредоточена его умственная жизнь, становится символом, некоей материализованной метафорой. А его партнеры давно уже отказались от ума, живут с закрытыми глазами. Они возмущены, когда разоблаченный Глумов бросает им правду в глаза, но они понимают, что и впредь будут нуждаться в его обмане.
1 Хронологическое приурочение действия комедии на. основе анализа ее текста дается в статье В. Я. Лакшина «Мудрецы» Островского — в истории и на сцене» («Новый мир», 1969, № 12), где содержится богатый исторический комментарий к пьесе. См. также: Лакшин В. Островский (1868—1871). — В кн.! Островский А. Н. Поли. Собр. соч. в 12-ти т., т. 3. М., 1974.
2 Дурылин С. «На всякого мудреца довольно простоты» на сцене московского Малого театра. М.—Л„ 1940, с. 18.
3 Герцен А. И, Поли. собр. соч., т. 2. М, 1954, с 33.
4 Дурылин С. Указ. соч., с. 21.
5 Кашин Н. П. Этюды об Островском, т. 1. М., 1912. 142
6 Это традиционное для народного театра построение. Ср.: Русская народная драма XVII—XX веков. Тексты пьес и описания представлений. М., 1953.
7 14 Никитенко А. В. Дневник, т. III. М., 1956, с. 19—20.
8 15 Филиппов Вл. Язык персонажей Островского. — В кн.: А. Н. Островский-драматург. М., 1946, с. 108.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
