78176 (638844), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Волна неслышно наваливается на скалу, заливает ее край, освежает воду в мелких ямках, где прячутся мягкокорые крабчата, и так же тихо стекает по нитяным водорослям.

К десяти часам наша скала и еще две – поменьше, островки – становятся обитаемыми. На одной мальчишки жарят на ржавом листе жести мидий. На другой загорелые дочерна местные девчонки, взявшись за руки, втроем-вчетвером прыгают в воду. Белый взрыв – визг девчонок захлебывается, а потом возобновляется.

На нашей скале лежат молчаливые. Они лежат неподвижно. Подолгу наблюдают за хохотушками девчонками, глядят на мальчишек, ловцов мидий, и особенно – на мальчишек-прыгунов: те взбираются на высокий выступ в стене и ныряют в бухточку между скалами ласточкой, почти в тот же момент выныривая, оттого, что бухточка с пятачок.

Лежа на скале, весь уходишь в созерцание; слышишь же только неназойливый плеск волны – главный звук, который тебе нужен. Голоса и взвизги как-то не доходят до сознания. Впрочем, на этой скале, как я убедился, почти никогда ни о чем не думаешь... и слава богу!

И все-таки Кубик заговорил:

-Знаешь, - сквозь сон я услышал его голос, - я однажды поймал себя на том, что мне никогда не бывает здесь одиноко или скучно...

Я вяло откликнулся:

-Зачем же тебе журналист?

-Чтобы рассказать, что за этим кроется.

-Тогда интересно, - сказал я, не поднимая однако головы.

Недалеко от скалы уходит под стену берега грот. Хлопание воды отдается в его сводах – он гудит как звонница. Солнечный свет туда не попадает, в гроте сумрачно и прохладно, в покойное это место забираются насытившиеся и уставшие от дневной суеты ерши. Надо бы проверить...

-Чтобы рассказать, что за этим кроется, – настойчиво повторил художник и я переключил мысль на него. – Вот первая посылка: иногда мне кажется...

КУБИК ПОНЕМНОГУ РАСКРЫВАЕТСЯ

Художник приподнялся, сел, прислонившись к камню, накрытому его джинсами, – худощавый, мускулистый, загорелый. Он смотрел на меня, и я знал, что мне уже не отвертеться от его рассказа.

-Иногда мне кажется, что жившие здесь давным-давно люди оставили на мысу не только пепельно-серую кладку своих домов, черепки посуды, амфоры и надгробные плиты. Что-то еще... Я думаю – я, знаешь, начал это явственно ощущать, – древние стены заряжены энергией... энергией, может быть, их чувств и мыслей... и можно не то что услышать, а скорее как-то там уловить вдруг чей-то возглас, слово, мысль даже, что осветила мозг две тысячи лет назад...

Кубик говорил сейчас то, что я и сам чуял краем сознания и что меня уже беспокоило и требовало определяющего слова. И он как раз его произносил.

-...а может, вообще этот мыс – гигантский аккумулятор той самой энергии, и мы по нему бродим, не чувствуя одиночества, потому что нас все время кто-то, чудится, окружает... И нас сюда тянет как магнитом, где бы мы ни были... словно нас кто-то позвал сюда...

Снова внимательный взгляд на меня.

-...будто нас сюда кто-то позвал, - повторил художник ключевое, как я понял после слово.

-Дядя, - коснулась моей спины чья-то мокрая рука, - дядя, можно, я с вашим ружьем поныряю?

Худенький загорелый светловолосый пацан возник из моря и ухватился за скалу.

-Бери.

-Как-то раз, - продолжил Кубик негромким, но настойчивым голосом, - я приехал на этот берег, когда в него били штормовые волны. Спецально приехал из другого города, где был в командировке, чтобы хоть часок побыть на моем мысу. Чтобы увидеть его в шторм... На мыс – сейчас я порисую, потерпи - катили с моря громадные зеленые волны-валы. Катили, медленные, тяжелые, неукротимые, накатывались, ухали в берег – камень охал, содрогался, стонал, то и дело я слышал взрыв – и над берегом вставала белая стена брызг...

Я подумал, что краски тоже должны подчиняться Кубику.

-Я спрятался от ветра за одной из древних стен и смотрел, смотрел на зеленые страшные валы. Брызги долетали до меня, я слизывал с губ соленые капли.

И конечно, в какую-то одну из этих минут – они не были помечены уже никаким временем (опять ключевое слово) - я и сам оторвался от своего, оторвался и легко переместился... на две тысячи лет назад и обратился в жителя древнего города – он, как и я, спрятался в шторм за стену дома, чтобы смотреть и смотреть на валы, сокрушавшие берег...

Кубик словно бы считывал текст с какой-то страницы. Я по себе знал, что это бывает.

-У скал грохотало; здесь сшиблись Море и Суша... Мой двойник (и я) не отрывали глаз от непримиримой схватки двух гигантов. За его спиной теснилось множество одноэтажных и двухэтажных домов; на полках в комнатах, в глиняных светильниках колыхались от порывов ветра снаружи огоньки, прислуга (рабы) принесла разожженные во дворе жаровни; кто-то приказал подать вино...

Кубик взглянул на меня: я слушал.

-В комнатах шли негромкие беседы, их прерывали бешеные удары ветра то в стену, то в крышу... На смуглых запястьях женщин были золотые, серебряные, бронзовые или стеклянные (модный материал) браслеты – синие, голубые, перевитые, как шнурок, широкие, с пузырьками воздуха внутри; узорчатые застежки на плечах, кожаные сандалии на босу ногу... Звучали то мужские, то женские голоса:

-Папий!

-Адмет!

-Эант!

-Ойнанфа!

-Лаодика!

-Ксанф!

Честное слово, в именах этих было что-то от названий драгоценных камней!

-Стена, за которой я спрятался от ветра, - продолжал Кубик, - была всего в двух-трех метрах от обрыва, отсюда битва волн с камнем была видна на большом протяжении берега, то галечного, то скалистого – над скалами взлетали гейзеры брызг. Под обрывом у «моей» стены была широкая полоса гальки, но иная волна докатывалась до откоса и я тогда чувствовал ее жуткую силищу. Да и ветер меня доставал, тузил справа, слева; я от грохота оглох, иззяб - и все равно смотрел, смотрел...

Вслед за Кубиком смотрел и я.

-Волны выходили из кипящего моря, еще больше вырастали, набирали тяжелой и ударной мощи. Поднимались на дыбы, - Кубикова рука взлетела, - потом зеленая махина обрушивалась на галечный берег, крушила его и себя, череда их была бесконечна. Стоило разбиться одной, как следующая вздымалась над берегом, готовя многотонный удар...

Вокруг нас плескались, кричали, визжали, но я настроился на ровный голос Кубика.

-В одном из домов на мысе кто-то ждал спрятавшегося за стеной (его? меня?), выходил во двор, поднимал голову к разорванным в клочья быстрым тучам, слушал близкий гул шторма. Потом возвращался, потирая озябшие плечи и руки, плотно закрывал за собой дверь и спешил к жаровне, чтобы побыть над жаром, омыть им заледеневшее лицо.

Когда открывалась дверь, к вошедшему по-собачьи настороженно поворачивался огонек светильника: узнав хозяина, он трепетал и быстро успокаивался и ровно освещал уже часть комнаты, где привычно стояли и лежали вещи...

Трудно было совместить то, что живописал художник, с сегодняшним солнцем и блеском моря, но голос его, гудевший на одной ноте, все равно привораживал.

-Женщина... (я ждал этого слова), чуть отогревшись у жаровни, зажигала еще два светильника, два плоских глиняных сосудика с носиком для фитиля, круглым отверстием на другом его краю для вливания масла, рисунком-печаткой сверху и ручкой, как у наших чайных чашек. Светильники стояли на полках рядом с глиняными статуэтками богов и богинь и посудой, сразу закрасневшейся в свете масляных огоньков. Огоньки чуть коптили, свивались на концах в черно-смоляную нить, та сперва тянулась к потолку, потом вдруг отчего-то начинала извиваться, и тени нитей на беленом потолке обращались в беспрестанно и нервно шевелящихся змей, словно их беспокоили зажженные внизу светильники...

Художник замолчал, а я сказал ему:

-Ты и вправду туда переместился.

-Да, - подтвердил Кубик, - я был там по-настоящему.

Прошли две-три минуты на осмысливание (и проверку) произнесенного, потом мой рассказчик, чуть переменив позу, снова заговорил:

-Несколько лет назад я попал в один дом, где собрались послушать известную приезжую экстрасенсшу. Красивая женщина с черным бархатным ошейничком (дамы зовут его меж собой удавкой, она прикрывает стареющую кожу) и молодым мужем. Колдунья точно определяла, что у кого болит, снимала несколькими пассами головную боль, было видно, что она еще многое умеет... или, по крайней мере, делает вид, что умеет. Большинство из собравшихся поверило в ее исключительные способности и стало спрашивать уже обо всем. Гостья отвечала на любые вопросы, какими бы странными они ни были: у каждого, оказалось, был к ней свой. Я еле дождался своей очереди - и рассказал гостье о своей необъяснимой, на мой взгляд, любви к одному из мест на земле, о том, что меня тянет туда, как магнитом, что я своим воображением легко перемещаюсь туда... ну и так далее.

Эстрасенсша меня выслушала, потрогала удавку на шее и ответила одной уверенной фразой:

-Ничего удивительного тут нет: просто в этом городе вы когда-то жили!

Мой вопрос она посчитала прямо-таки детским.

Меня как по лбу ударили. Я там жил! Так вот в чем отгадка всего!

Я там жил; я. правда, не помню ничего, но во мне осталась неизъяснимая любовь к этому месту. Это, выходит, одна из моих родин, но почему-то любимая больше других.

Что там со мной произошло?

Додумывал (фантазировал, взахлеб, признаюсь) я уже дома.

...Кем я был в Херсонесе? Землевладельцем? Моряком? Мастеровым? Рыбаком? Торговцем? Не рабом, нет, рабы не любят своих тюрем.

Черт побери, неужели переселение душ имеет, так сказать, место на этой, полной загадок земле?!

Кубик снова чуть помолчал. Я подумал, взглянув на него, что под жестковатым лицом боксера скрывается отчаянный лирик.

-Итак, - решил он подвести какой-то итог, - я там, предположим, жил; вернее, жил некий (надеюсь) мужчина, может быть, моих лет, может, моложе. Или совсем юноша... Его душа после смерти – она могла произойти от чего угодно: болезнь, кораблекрушение, война, простая драка в ночном переулке... после смерти его душа, переселяясь во всё новые обиталища, попала наконец в мое тело...

-Глянь-ка, - неожиданно показал он на что-то за моей спиной, - вот где чудо!

Я обернулся: к нам подплывал, держа гарпун над водой, светловолосый пацан. На гарпун был наколот ершище наверняка больше моего, того, что я посчитал царем этой бухты!

-Дядя, возьмите ружье. Неплохо бьет. Только снимите, пожалуйста, моего ерша.

-Куда ты его денешь?

-У меня кулек в плавках. Я вон с той скалы, - он показал рукой.

Худенького мальчишку била дрожь и губы у него посинели. Он взбил ногами брызги и вмиг оказался у своего острова. Влез и, обхватив руками плечи, на время застыл там.

Я повернулся к Кубику.

-Ну? «Его душа попала в твое тело»…

-Потом. Пошли в воду. Жарко.

Мы нырнули одновременно, оба – я глянул налево – пошли на глубину, идя меж зелеными от водорослей камнями; от меня к нему метнулся было сероспинный лобан, но круто вильнул и исчез в мутной опаловой голубизне.

Вынырнули тоже одновременно, метрах в двадцати от нашей скалы. Здесь под нами была уже недосягаемая глубина, зеленые камни не были видны, вода внизу холодила ступни. Отсюда открывался вход в уютнейшую в мире бухту, за выступом берега были видны мачты вспомогательных военных судов.

Глубина тянула меня за ноги вниз.

-Я назад, - сказал я.

-Я чуток побуду здесь, - ответил художник.

Я чуть промокнулся полотенцем и поскорей оделся: мне предстояло идти домой и обедать под полуденным солнцем.

Махнул Кубику, он был уже у скалы: держась за нее обеими руками, смотрел на шумную жизнь островков и время от времени окунался с головой.

По дороге я, естественно, давал оценку услышанному.

Наверняка я попался. Мой знакомый одержим идеей, и мне предстоит всю ее воспринять. Он меня нашел. Он увидел в мне загрунтованный холст, и пока не выложит на него все свои теперешние краски, не успокоится.

Ладно. Он не первый и не последний, кто выговаривается, глядя на меня. Пусть. Да и материал его, кажется, интересный. Идея хоть и завиральная, но она есть. И излагает он складно. В конце концов идеей ведь и жив человек. Это вроде религии. Читаю же я фантастику, говорил я себе.

Я думал в такт своим шагам и шел все быстрее: солнышко здесь не смягчено облачностью, оно работает со всем, что под ним, напрямую.

Снова мы встретились, когда заходило солнце, недалеко от мозаичной купальни. Кубик сидел, привалившись спиной к древнему камню, и глядел на закат. Рядом с ним лежала черная сумка. Увидев меня, он достал из нее бутылку сухого массандровского вина, бумажные стаканчики и три бутерброда с высохшим сыром.

-Давай проводим этот день, - сказал он. – Давай устроим ему проводы.

Кажется, он уже немного выпил.

Характеристики

Список файлов сочинения