78176 (638844), страница 8
Текст из файла (страница 8)
-Скажи... – но было поздно: силуэт юной гречанки стал сначала прозрачным, а потом и вовсе испарился.
-Прощай, Виктор! – услышал я удаляющийся голос.
В комнате остался только аромат древних благовоний, который держался долго, я слышал его даже утром...
-А колечко? – немедленно спросил я.
-Вот оно, - почему-то скучно ответил художник и чуть приподнял левую руку, на которой сияло тоненькое золотое колечко с рубином.
Ветер хлопнул над нами, как порванный парус. Он бил по нашим обнаженным телам холодом, но чуть ослабевал, как солнце немедленно накаляло кожу.
Пуст был в это время Херсонес, что с греческого означает полуостров, пуст, безлюден – развалины, развалины... божественные развалины, увенчанные бессмертными колоннами. Когда ветер вдруг стихал, волна теплого воздуха струилась над пепельными стенами бывших домов, и казалось, солнечный жар испаряет из них жизнь, накопившуюся за многие столетия.
-Вот такая история, товарищ журналист; может быть, в ней больше ничего и не случится. Во всяком случае, со мной. С другими – не уверен. Так что придумывай конец сам и издавай повесть как собственную, обязательно фантастическую. Бери – дарю!
Снова стало холодно, художник набросил на плечи куртку.
-Только одного я тебе не скажу, - добавил он, кутаясь в жесткую джинсу, - не отдам, как ни проси, тех слов (дай Бог, чтобы и ты их не нашел ненароком) тех слов грусти, какую я испытываю, когда думаю о Понтии. О женщине, которую я, волею богов познал и не познал, женщине, руки которой лишь коснулся, женщине, до которой от меня и от этого ветреного дня две тысячи лет, а мне кажется... черт знает, что мне кажется!..
Кубик через два дня уехал, на прощание мы с ним распили две бутылки сухого крымского вина. Художник был немногословен – видно, чувствовал, что слишком уж разоткровенничался во время нашего случайного – и неслучайного – знакомства. Под конец сказал вот что:
-Вообще же говоря, брат-журналист, все это были бредни, бредни и шерри-бренди, как написал однажды гениальный поэт. Он еще добавил: «Ой-ли, так-ли, дуй-ли, вей-ли...» - ну не сукин сын? Он все-все этим объяснил! А кольцо, - оно все так же посверкивало камешком на его пальце, Кубик глянул на него и сморщился, словно вспомнив какую-то боль, - а кольцо находилось, скорее всего, в моей постели – осталось от прежних жильцов. Какая-то женщина потеряла его, оно замоталось в нитках, а я крутился во сне и оно случайно наделось на мой мизинец. Так я буду думать, чтобы в самом деле не поехать мозгами. Да и разве может быть другая причина?
-И все-таки бредни или бренди? – спросил я, лишь бы спросить.
-Черт его знает! – отдал дань спасительной беззаботности художник. – Слишком много загадок – ты не считаешь?
-Считаю, - согласился я.
Я проводил его до автобусой остановки. Автобус подошел, обдал нас облаком пыли и закачался на мягкой резине колес.
Мы пожали друг другу руки и художник вместе с чемоданом исчез в раскаленном чреве машины.
-Не залети по дороге на Марс! – крикнул я, двери захлопнулись, заглушив ответные слова Кубика.
Я вернулся на мыс, чтобы отдышаться от пыли на чистом морском воздухе, прошел позади собора, остановился перед искромсанной пулями и снарядами стеной и, конечно, поднял глаза к волшебным словам, вознесшимся над сумасшествием войны.
-Пусть, - повторил я слова заклинания вполголоса, - пусть будет вечна... Раз вечны души... Раз они блуждают по свету...