20345-1 (636741), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Большое значение для фразеологии как лингвистической дисциплины будет иметь и широкое применение сопоставлений, сравнительного метода. Не только громадное количество уже известных соответствий во фразеологии различных языков, но и общие закономерности их истории будут раскрыты этим путем наряду со специфическими закономерностями конкретной истории отдельных идиом в том или другом языке.
4
Едва ли можно оспаривать тезис, что все "неразложимые словосочетания" (идиомы, фразеологические сращения) явились в результате ряда деформаций словесного выражения мысли, когда-то вполне ясного, недвусмысленного и конкретного, отвечавшего нормам живого языка и по грамматическому строению, и по лексическому составу, и по семантическому содержанию. Семантическая слитность, целостность образуется раньше, скорее. Для "созревания" грамматической неразложимости нужны века.
Рассмотрим ряд примеров исторической эволюции фразеологических словосочетаний.
В рукописном сборнике пословиц XVII в., изданном П. К. Симони [7], мы находим богатый материал для истории русской фразеологии. Большинство пословиц содержит в себе фразеологические словосочетания разных степеней слитности. Только немногие пословицы совпадают в этом сборнике с современными (№ 2639: "Что с воза упало, то пропало"); чаще соответствующие пословицы нашего времени отличаются в одной-двух деталях (№ 2648: "Шила в меху не утаить"), но значительная часть пословиц этого сборника вышла из обихода, поэтому фразеологичность их вскрывается только при историко-сравнительном анализе. Подбор вариантов пословиц, включенных в этот сборник (а также и по другим источникам), выстраивание их в исторический ряд на основании исторической грамматики, исторической лексикологии и исторической семасиологии позволяет раскрыть их смысл, идиоматичность некоторых элементов их состава и проследить эволюцию этой идиоматичности.
На с. 79 издания П. Симони под № 199 находим: 1) "Были те рога в торгу". Это словосочетание непонятно, хотя каждое слово нам хорошо известно. Причина непонятности этой идиомы в ее фрагментарности. Сопоставляя ее с другим вариантом (с. 80, № 242): 2) "Быть богату - быть и рогату", мы уже можем строить какие-то догадки о значении "рогов в торгу". Но еще большую ясность и уверенность в правильном понимании дает привлечение третьего варианта (с. 82, № 311): 3) "Буду богат - буду рогат, кого захочу, того избоду". Эта наиболее полная форма пословицы не требует никаких пояснений, она не содержит никакой идиоматичности. В предыдущем варианте, как ясно из сопоставления, она имеется, но в слабой степени, так как легко догадаться, что смысл ее такой: 'Кто богат, тот должен (тому надо) и постоять за себя'. Первый, наиболее деформированный вариант лишь в связи со вторым и третьим может быть расшифрован примерно так: 'Была когда-то у него (у тебя) сила за себя постоять'. В формуле были те рога в торгу сохранился только смутный отголосок конкретного содержания первоначального речения, оно стало обобщенно-иносказательным.
В литературном языке XIX в. употребительно было фразеологическое сращение разузнать всю подноготную [8]. Оно восходит к средневековью, к эпохе жестоких пыток в застенках Московской Руси. До XVIII в., пока забивание спиц, раскаленных иголок под ногти было хорошо и широко известно как обычная пытка при допросе, - формула того времени: вызнать всю подноготную (правду) была полностью разложима и конкретна по значению. Она становится идиоматичной, семантически неразложимой с того момента, когда утрачивает реальное значение и приобретает метафорическое. Меняется несколько и словесный состав формулы; узнать всю подноготную теперь значит: 'разузнать все интимные подробности, все личные тайны'.
В "Слове Даниила Заточника" (основная редакция XII в.) читаем фразу (XXIII): "Дивiа за буяном кони паствити, тако и за добрым князем воевати" [9]. В XII в. это было прозрачным образным сравнением: "Как легко (хорошо) пасти коней за бугром, так и воевать на стороне владетельного князя". Почему легко? С горы вовремя увидишь, уследишь всякую опасность, да и от непогоды под горой найдешь защиту. Однако уже в XVI-XVII вв. это речение стало непонятным, стало семантически да и лексически неразложимым, - отсюда такие разночтения в списках XVII в.: "Дивя бо за бояш кони пасти" (список Никольского); "Дивя на боянЬм кони пасти" (список Барсова). Эти искажения показывают, что слово дивья - 'легко', до сих пор живое в валдайских и некоторых вологодских, архангельских говорах, и слово буян - 'бугор', известное в псковских и некоторых новгородских говорах, исчезли из общенародного и из литературного языка уже в Московскую эпоху. Непонятность этих двух слов сделала фразу Даниила Заточника сперва идиоматичной, а потом и вовсе темной.
С помощью изустной традиции народных говоров разъясняется смысл и другого фразеологического оборота в том же памятнике (XVI): "Никто не может соли зобати", что значило 'никто не станет есть соль с горсти (как ягоды)'. Идиоматичность создана здесь смелым образным сочетанием глагола зобати с неожиданным дополнением соль.
Сопоставление с другими памятниками помогает реконструировать смысл фразеологического сочетания впадать в вещь у Даниила (Заточника (XXXIII): "И князь не сам впадаеть в вещь, но думци вводять". Смысл этой фразы раскрывается при сопоставлении с такими: "...въ ПьсковЬ миряне судять поповъ и казнятъ ихъ въ церковьныхъ вещехъ" [10] (Грамота митр. Киприана 1395 г.), "О согрЬшьшиихъ въ различныихъ вещьхъ" (вар.: грЬсЬхъ - Ефремовская Кормчая). Значение слова вещь в нашем контексте редкое, (необычное: 'проступок, грех, преступное дело'; следовательно, впадать в вещь - формула, синонимичная совершать грех, преcтyпление, но, в отличие от последней, идиоматичная.
Уже для XII в. неразложимым было словосочетание: "(возвеселюся) яко исполин тещи путь" [11], так как оно представляет глухой отголосок преданий о нашествии завоевателей в очень отдаленном прошлом даже для XII в., о готском племени опалов (исполов), от имени которых произошло наше нарицательное слово исполин. Ср. такое же идиоматичное речение - осколок предания о племени аваров: "погибоша аки обре" в "Повести временных лет".
Почему фраза "В воду глядит, а беду говорит" включена книжником XVII в. в сборник пословиц? [12] Пока эти слова только описывали ворожбу, непосредственно отражая жизненный опыт, они были "свободным" словосочетанием. Когда же утрачена была вера в колдовство, эта формула стала выражать насмешку над колдунами и получила возможность иносказательного применения к другим случаям загадочного или несуразного поведения. Тогда и образуется такая "прибавочная значимость" словосочетания, которая выводит его из "переменных" в разряд устойчивых, идиоматичных словосочетаний. Эта новая функция речения и послужила основанием для включения его в сборник пословиц.
Еще пример из того же сборника: "Гуси летят с Руси, а сороки в Запороги" [13]. На первый взгляд, здесь картина осеннего перелета птиц. Какой же был второй смысловой план этой поговорки в XVII в.? Ключ к этой народной загадке дает последнее слово - Запороги. Это иносказание, притом до некоторой степени затаенное, о перелете крепостных в казачество, через Дикое Поле на Дон и в Запорожье. Ритмичность и рифма фразеологически скрепляют это речение, а иносказание размывает частные словесные значения, образуя целостное значение: 'от неволи (ненастья) - в привольные теплые края!'
Не только в поэтической литературе, но и в деловом языке Московской Руси находим образную идиоматику, проникшую туда из живого языка:
А пойдет на тебя крымская рать,
Хоти нам птичьим языком весть подай [14].
Разведчики и пограничники в наше время, лазутчики и сторожевое охранение в Древней Руси - со времен "Слова о полку Игореве", а, возможно, и раньше - пользовались и пользуются маскировочными звукоподражательными сигналами наподобие птичьего свиста, птичьего пения, иначе говоря - "птичьим языком". В приведенном источнике выделенный нами оборот речи еще очень близок к первоначально профессиональному своему значению, но уже содержит фразеологическую метафоричность, так как в целом означает: 'любыми средствами и как можно скорее извести, предупреди нас!' Такая образная формула появилась в результате заимствования и перенесения ее из профессиональной разговорной речи в общий фразеологический запас литературного языка, в результате того что обобщенное и более отвлеченное значение заслонило и оттеснило на второй план первое - прямое значение словосочетания.
До сих пор не вышло из употребления метафорическое словосочетание: "Не до жиру - быть бы живу!". Теперь оно понимается так: 'Где уж нам (ему) благоденствовать, только бы выжить!', или еще более иносказательно: 'Всем можно пожертвовать, чтоб не пропасть'. Мы осмысляем этот фразеологический оборот, исходя из современного значения составляющих слов, хотя и догадываемся, что не все тут укладывается в нормы современного языка. Древность этого речения заставляет искать исторически углубленного толкования исходного значения этого словосочетания, отправляясь от древнерусского значения слова жир - 'добыча, достаток, богатство'.
В "Слове о полку Игореве": "...Кають Князя Игоря, иже погрузи жир во днЬ Каялы рЬкы Половецкiя", далее в текст включена маргинальная глосса: "русского злата насыпаша", позднейшая и ошибочная, так как Игорева дружина разметала и потопила на переправе при отступлении не русское золото, а "злато и узорочья половецкие". Основной текст вполне ясен: '...порицают и бранят князя Игоря за то, что утопил в Каяле реке половецкую добычу'.
На этом основании древнейшее значение нашей идиомы можно восстановить в таком виде: 'Коли не удалось нам вернуться с добычей (победой), так хоть бы живыми уйти'. В пору такого понимания начальная часть этого речения не до жиру уже была идиоматична, так как смысл ее выходил за пределы прямого значения.
Проследим теперь путь равития нескольких фразеологических словосочетаний литовского языка. Старшее поколение литовцев и сейчас выражает свое огорчение и раздражение таким восклицанием: Gyva beda (su juo) - буквально 'живая беда', и значит это: 'Горе мне (с ним)'. История этого идиоматического речения освещается рядом пословиц, которые я извлекаю из богатого сборника Lietuviy patarles ir priezodziai [15]: Gyvos bedos zmogy apsedo (III, 12161) - 'Живые беды его обступили'; Gyvos bedos zmogu skarmalais apredo (III, 12162) - 'Живые беды его в лохмотья нарядили'; Gyvos bedos greitai zmogu ir paskutine sermeksa nuredo (III, 12157) - 'Живые беды скоро с него последнюю сермягу снимут'.
Эти пословицы заставляют вспомнить русские сказки и песни о Горе, где Горе - живое существо, оно спаивает, разувает и раздевает донага героя под видом "мил-сердечна дружка", ведет его к гибели.
Отмирание первоначального сказочного сюжета и образа Горя приводит к разрушению и перестройке пословиц; возникают новые, в которых осколки древних пословиц получили переносное и более бледное значение: Gyva beda su juo, nei jis arti, nei jis aketi, tik paskui mergas begineti (III, 11781) - буквально: 'Живая беда с ним! ни он пахать, ни он бороновать, только за девицами бегать!' От этой позднейшей формулы в бытовой речи остается одно только начало: gyva beda!
Подобная по форме, но иная по значению идиома: Gyva pekla! пережила сходный процесс распада. Древнейший состав полного речения был примерно таков: Gyva pekla ju (velniu) cia susirinko! (Ill, 11800) - буквально: 'Живое пекло их (чертей) тут набралось'. Следующий, позднейший вариант: Gyva pekla bedu, nors gyvas zemen lisk (III, 11799) - 'живой ад несчастий, хоть заживо в могилу полезай'.
Забвение образа, расчленение формулы приводит к таким новообразованиям, которые ясно свидетельствуют об утрате первоначального значения: Gyva pekla ju (vaiku) pas mane yra (III, 11801) - 'Их (~ детей) у меня полон дом!' - буквально: 'живой ад'.
В самом широком обиходе сохранился еще и такой пережиточный, семантически опустошенный, идиоматический оборот речи: vargais negalais - в смысле наречия едва-едва. Корни этой идиомы в старых поговорках: Gyvena tarp skausmu, neisbrenda is vargu (III, 11949) - 'Живет в мучениях, не выбредет из нужды'.
Сокращенные варианты: Gyvena tarp skausmu ir asaru (~ vargu, ~ bedu) (III, 11948) - 'Живетв муках и слезах (~нужде, ~ горе)'. Наконец: Gyvena vargais negalais (III, 11950) - 'Живет в нескончаемых бедах'.
Позже обломок этого речения превращается в наречие, в котором окончательно угас старый трагический образ.
Такой же переход или сдвиг от жуткого древнего реального значения к бледному, почти лишенному эмоциональной окраски и конкретного содержания - метафорическому видим и во фразеологической формуле: Gyvam kailio nelupsi (III, 11789) - буквально: 'С живого кожу не будешь драть', а употребляется теперь в значении 'Что с него возьмешь!' Подтверждением этого вторичного значения служит более полная форма речения: Gyvaam kailio nelupsi, о taip nieko daugiau neturi, tai ka is jo beimsi? (Ill, 11790) - 'С живого кожу не будешь драть, а раз у него больше ничего нет, так что же возьмешь с него?'
В русской идиоматике тоже нередки случаи разрыва старой живописующей поговорки и превращения пережиточного фрагмента ее в "неразложимое словосочетание". Говорят: "Голод не тетка" - и мало понятно, как это сложилось; почему не "Голод не родной отец", например? Старая полная форма поговорки вполне объясняет это: "Голод не тиотка, пирожка не подсунет" (Сборник XVII в., изд. П. Симони, с. 91, № 599). Говорим: "Как с гуся вода" по самым разнообразным поводам, и значит это: '(Его, ее, их) это ничуть не огорчило (не смутило)', а старая формула была значительно конкретней и не допускала такого широкого и вольного применения: "Што с гуся вода - небыльные слова" (П. Симони, с. 157, № 2654), т. е. "Несправедливые упреки, обвинения (небылицы) легко опровергнуть".
Очень и очень редко происходил процесс обратного направления: древние сжатые лаконичные формулы идиоматического типа развертываются, раскрываются в более полный, вразумительный образ, утрачивая при этом идиоматичность.
В сборнике пословиц и загадок XVII в. читаем: "Аще-аще, что меду слаще?" (П. Симони, с. 77, № 131). Можно догадываться, что это была загадка-глум, осмеивающая сластолюбивого монаха или дьячка (вспоминаем злополучного любовника "дражайшей Солохи" в повести Гоголя "Ночь перед Рождеством", дьяка Афанасия Никифоровича). Подтверждение такому пониманию находим в современной частушке:
Ходи милый чаще!