8745-1 (635194), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Другой тип изображения князя всецело ориентирован на то, чтобы читатель увидел в нем предводителя дружин. Это – описания торжественные, создающие впечатление величия и могущества. Под 1252 г. рассказывается о посещении Даниилом венгерского короля, у которого в это время находились немецкие послы. Галицкий князь демонстрирует западным соседям свою силу. Их взору открылись дружины, двигающиеся боевым порядком: «…Беша бо кони в личинах и в хоярех (попонах) кожаных, и людье во ярыцех (латах), и бе полков его светлость велика от оружья блистающася; сам же еха подле короля, по обычаю Руску, и бе конь под ним дивлению подобен и седло от злата жьжена и стрелы и сабля златом украшена иными хитростьми, яко же дивитися, кожюх же оловира Грецького и круживы златыми плоскоми ошит и сапози зеленого хъза (кожи) шити золотом. Немцем же зрящим много дивящимся».
В этом фрагменте текста легко заметить своеобразный парадный портрет князя. Обилие реальных бытовых деталей служит идеализации Даниила. Снаряжение и одежда интересуют автора как атрибуты могущественного правителя. Известно, что в древнерусской исторической письменности подвиги дружины часто переносились на князя. Эта особенность реализуется и в описании шествия армии Даниила Романовича: блистают полки, сияет и фигура князя. Книжник любуется парадом, с гордостью сообщает об удивлении немецких послов, вызванном богатством оснащения войска и роскошным одеянием Даниила. Ситуация появления Даниила перед иноземцами используется летописцем с определенной целью: дать самое яркое и впечатляющее его изображение. Это - своего рода центр идеальной характеристики князя.
Еще одним подтверждением литературного дарования галицкого летописца, его умения передавать детали и создавать красочные картины могут служить описания архитектурных объектов. Обычно летописцы ограничивались замечаниями эмоционального характера, выражали удивление по поводу величия и красоты той или иной постройки. Биограф Даниила Романовича стремился воспеть не только воинские подвиги, политическую мудрость своего господина, но и его усилия по украшению своего княжества величественными храмами, новыми городами. Среди них наиболее известен Львов, названный так в честь старшего сына Даниила. Особенно ярко поведал летописец XIII в. о трагической судьбе построек небольшого городка Холм – столицы Галицко-Волынского княжества.
Деятельность Даниила пришлась на время монголо-татарского нашествия. Строившимся городам с самого их основания угрожала страшная разрушительная сила. Поэтому обладающее художественной цельностью описание холмских сооружений приобретало драматическое звучание, ведь и первое упоминание о Холме содержится в летописи рядом с повестью о поражении русских дружин на Калке в 1223 г. Хотя завоеватели так и не сумели овладеть укрепленной столицей Даниила, город постигла другая беда: «Прилучи же ся сице за грехы загоретися Холмови от оканьныя бабы». Пожар, зарево которого видели даже жители Львова, отстоящего по нынешним мерам более, чем на 100 км, погубил произведения искусных мастеров.
Несчастье и побудило летописца подробно рассказать о том, чего лишились люди. Многое исчезло в огне безвозвратно. Гибель прекрасного – вот внутренний конфликт повествования. Автор не стал описывать архитектуру Холма, когда упомянул об основании города: «Потом спишем о создании града и украшение церкви». Он предпочел печальную ретроспекцию. Начиная свое повествование, летописец говорит о происхождении имени города, его предыстории. Однажды во время охоты Даниил увидел «место красно и лесно на горе, обьходящу округ полю». Он спросил живущих там: «Како именуется место се?» И услышал в ответ: «Холм ему имя есть». Князю полюбилось это место, сюда он призывает искусных ремесленников из всех земель, округа оживает, а Холм становится цветущим городом. Спасающиеся от татар седельники, лучники, колчанщики, кузнецы, медных и серебряных дел мастера прославили своим трудом молодой город. Вообще тема искусства, освященного «мудростью чудну», близка галичанину. Он упоминает «некоего хытреца», украсившего столпы церкви Иоанна Златоуста невиданными изваяниями и даже прямо называет имя «хытреца Авдея », создавшего пышные узоры в том же храме.
Рассказывая о соборах и других постройках, летописец часто прибегает к эпитету «красный» (красивый) и однажды – «прекрасный» («храме прекраснии»). Красивы не только сами здания, их убранство, но и окружающая местность, сад, заложенный князем. Церковь же Иоанна Златоуста, по словам летописца,- «красна и лепа». Ее Даниил «украси иконы». Глагол «украсити» и его формы многократно появляются в описании интерьера. Вообще слова галичанина удивляют новизной и свежестью впечатлений. Тут современный читатель найдет и цветовые эпитеты, и сведения о материале, размере и композиции сооружений. Здесь же будет охарактеризовано местоположение храмов, их убранство и даже происхождение тех или иных деталей интерьера.
Лазурь, белый, зеленый и багряный – вот цвета, использованные в холмском описании. В церкви Иоанна Златоуста двери отделаны «каменьемь галичкым белым и зеленым холмъскым», а в храме девы Марии стоит чаша «мрамора багряна». Но чаще всего, конечно, встречается эпитет «золотой». При всей многозначности символики золота в средневековой культуре сочетание с другими цветовыми обозначениями придает этому эпитету окрашивающее значение (например, верх церкви украшен «звездами златыми на лазуре»). Детализация, зачастую изысканная, говорит не только о писательском мастерстве галичанина, но и о его познаниях в строительном деле, хозяйственных вопросах. Летописец дает сведения о материале, из которого изготовлены тот или иной предмет, архитектурная деталь. Это – камень разного вида, дерево, стекло, металлы. Так, церковный пол, который «бе слит от меди и от олова», блестит, «яко зерчалу». Поражает своей точностью и другое сравнение при описании гибнущих в огне пожара зданий: «И медь от огня, яко смола ползущь». Старательно характеризуется даже способ обработки описываемого предмета: изделия «тесаны» или «истесаны», «точены» из дерева, «слиты» из меди и т.д.
В архитектуре самых западных земель Руси подчас заметны черты романского стиля, развитого в Европе XIII в. Рассказывая об убранстве церкви Святого Иоанна, летописец указывает: «Окъна 3 украшена стеклы римьскими». Так он называет витражи. Здесь же имелось и еще одно иноземное чудо, изваянное «от некоего хытреца»: своды здания покоились «на четырех головах человецких». Не атланты ли это?
Находились в холмских построках и скульптуры. Образ святого Димитрия стоял, по словам летописца, в церкви Святых Безмездников «пред бочными дверми». Автор уточняет, что он был «принесенъ издалеча». О другой статуе, Иоанна Златоуста, говорится: «Створи же…блаженный пискупъ Иванъ, от древа красна точенъ и позлащенъ». Современный читатель может понять, что речь идет о скульптуре больших форм, только благодаря информации о материале и способе изготовления. Известно, что трехмерная пластика не нашла распространения в Древней Руси, поэтому летописец, как и многие древнерусские писатели, испытывал в данном случае известные терминологические затруднения.
Средневековый автор оставил нам сведения, по которым можно судить о связях зодчества юго-западной Руси не только с европейской архитектурой, но и с античной и византийской традицией. На расстоянии поприща от города «стоить же столпъ…каменъ, а на немъ орелъ каменъ изваянъ». Это редкостное на Руси сооружение напоминает колонны, возвышавшиеся в византийской столице. Конечно, холмская колонна, увенчанная орлом, - символ власти, военной победы и силы, уступала величием и мощью константинопольским образцам. Тем не менее, она должна была впечатлять современников своим изяществом и высотой. Недаром летописец решил указать точные размеры колонны в локтях: «Высота же камени десяти лакотъ с головами же и с подножьками 12 лакотъ». Учитывая различное метрическое толкование этой древней единицы (от 38 до 54 см), следует предположить, что взору путника открывалось сооружение высотой пять – шесть метров.
Точные цифровые размеры, определения типа «градецъ малъ», «церковь привелика», «вежа высока» (то есть башня) соседствуют в описании с информацией, благодаря которой можно представить себе планировку холмских храмов. Например, здание церкви Иоанна «сиче бысть»: «Комары (своды) 4, с каждо угла переводъ (арка)…входящи во олтарь стояста два столпа…и на нею комара и выспрь (купол)». Церковь Святых Безмездников: «Имать 4 столпы от цела камени, истесанаго, держаща верхъ». Эти краткие сведения позволяют предпринять хотя бы частичную реконструкцию памятников, которые представляли собой четырехстолпные храмы с апсидами.
Архитектурные памятники юго-западной Руси XII-XIII вв. почти не сохранились до наших дней. Навсегда утрачены и древние холмские постройки. Имя бывшей столицы Даниила Романовича зазвучало со временем по-польски (Хелм ныне город Люблинского воеводства). Культура Прикарпатья на протяжении многих столетий находилась под сильным влиянием католицизма. Это привело к постепенному исчезновению здесь древнерусских храмов. Зачастую лишь скудные археологические данные позволяют ученым судить об особенностях зодчества Галицко-Волынского княжества эпохи его расцвета. Поэтому рассказ галицкого летописца приобретает особую важность, оставаясь единственным письменным источником сведений о строительной деятельности Даниила Романовича.
Исследователи и комментаторы «Слова о полку Игореве» не раз упоминали Галицкую летопись в числе памятников, близких по звучанию рассказу о походе Игоря Святославича на половцев. Два эти произведения обладают сходством между собой на уровне отдельных образов, устойчивых оборотов и мотивов, близки они и тематически. Нельзя однозначно утверждать, что галицкий летописец знал «Слово» (хотя это и не исключено), ведь в данном случае нет буквальных текстовых совпадений, какие обнаруживаются в позднейших псковских текстах (например, приписка в Апостоле-апракос 1307 г.; повесть о битве под Оршей 1514 г. в Псковской летописи). Характер подобия «Слова» и Галицкой летописи, конечно, иной, чем у «Слова» и «Задонщины». Тем не менее, черты близости между собой двух уникальных в поэтическом и жанровом отношении произведений, выпадающих из привычных классификаций, говорят о том, что факты художественного «взлета» были не единичны в конце XII-середине XIII вв. Можно говорить о существовании южнорусской повествовательной традиции, лишь отрывочно представленной дошедшими до нас памятниками; о взаимодействии литературных центров юга Руси, и возможно, о Галицко-Волынской «школе» героического повествования, которая отразилась и в «Слове».
Назовем важнейшие аспекты сходства двух произведений, разделенных между собой несколькими десятилетиями. Прежде всего, оба безымянных автора ставили своей целью рассказать о ратных подвигах, воинском труде князя. Родство задач можно заметить, сравнив слова летописца: «Начнемъ же сказати бещисленыя рати и великия труды и частые войны» с начальной фразой «Слова» – «Не лепо ли ны бяшеть, братие, начати старыми словесы трудных повестий о пълку Игореве, Игоря Святославлича». Историк Л.В.Черепнин справедливо указывал, что «в обоих случаях речь идет о «хоробром гнезде»: в «Слове» – это «два сокола» – внуки Олега Гориславича, а в летописи – тоже два сына славного князя Романа, только они относятся к другой княжеской ветви – роду Мономаховичей».
Как правило, вслед за Вс. Миллером, со «Словом» сравнивают известную похвалу князю Роману и легенду о емшане, открывающие летопись. Эти два фрагмента привлекают исследователей при изучении эпической природы «Слова». Вот образы, близость которых легко заметна: Роман в летописи храбр «яко и тур» – брат Игоря Всеволод назван в «Слове» «буй туром»; Мономах «пилъ золотом шеломемь Дону», Кончак «снесе Сулу» (то есть вычерпал) в летописи – и Всеволод Большое гнездо в «Слове» способен «Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти». Вс. Миллер в своей книге «Взгляд на «Слово о полку Игореве»(1877) выдвигал гипотезу о том, что начало летописи – отрывок из не дошедшей до нас части «Слова». Л.В.Черепнин возводил два произведения к одному воинскому циклу, указывая, в частности, на близость выражений: «Истягну ум крепостью своею, поостри сердца мужеством» – в «Слове»; «укрепите сердца ваша и подвигните оружие свое на ратнее» – в летописи.
Мировоззренческое родство создателей рассматриваемых произведений определило близость средств художественной изобразительности, ведь двух средневековых авторов интересует, прежде всего, героика походной жизни. Так, перед читателями «Слова» предстает в развернутом виде целый средневековый арсенал. Это не какие-то отдельные названия средств ведения боя, а точные, рассыпанные по всему тексту, имеющие зачастую терминологический оттенок, обозначения. Одно их перечисление (от засапожного ножа до эмблем целых полков) займет немало времени. Редкие воинские повествования обладают таким качеством. Именно Галицкая летопись дает в этом смысле богатый сравнительный материал. Вспомним хотя бы уже упоминавшееся описание парада галицких полков (под 1252 г.). Важно не только обилие воинских реалий, сходен способ их подачи, особая роль в повествовании. Сравним золотое седло, стрелы и саблю, обшитые золотом кожух и сапоги Даниила Романовича с упоминаемыми в «Слове» княжескими атрибутами с эпитетом «золотой»: «злат стремень», «златой шелом», «седло злато», из которого Игорь пересел в «седло рабское», «злаченые стрелы». Столь же внимательны авторы и к национальным особенностям реалий дружинного быта. Летописца интересует татарское оружие, также как и автора «Слова» «шеломы половецкие», «шеломы оварские», «шеломы литовские» или «сулицы ляцкие» (то есть польские).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
