57330 (633957), страница 7
Текст из файла (страница 7)
- в-третьих, самозванец был делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги Костомаров считает Богдана Бельского.
В том же 1864 году появилась статья Бицына («День», 1864, № 51 и 52, и «Русский Архив» 1886 г.: «Правда о Лжедмитрии»). Бицын (псевдоним Павлова) старается доказать, что в Москве к самозванству готовили именно Григория Отрепьева, но что царствовал будто бы не он: в Польше Отрепьева заменили каким-то другим неизвестным лицом, подставленным иезуитами.
В 1865 году появился еще труд о Лжедмитрии В.С. Иконникова. В своей статье «Кто был первый Лжедмитрий» («Киевские Университетские Известия», февр. 1864 г.) Иконников берет в основу своего исследования точку зрения «французского служилого человека Я. Маржерета» и некоторых других современников, что Лжедмитрий есть истинный царевич, спасенный вовремя от убийц.
Затем является в 1866 года статья Добротворского («Вестник Западной России» 1865—1866, кн. 6 и 7), которому удалось найти документ, гласящий, по его мнению, что Лжедмитрий был не кто иной, как Отрепьев. Документ этот — надпись на одной из книг библиотеки Загоровского монастыря (Волынской губернии). «В книге «Василия Великого о постничестве» внизу по листам отмечено: «Лета от сотворения мира 7110 (1602), месяца августа в четырнадцатый день, сию книгу... дал нам, иноку Григорию, царевичу московскому с братией, с Варлаамом да Мисаилом, Константин Константинович... княже Острожское, воевода Киевский» [26,c.285]. Из данной надписи можно предположить, что Отрепьев с Варлаамом и Мисаилом был в Киеве и получил эту книгу от князя Острожского. Часть надписи, однако, со словами «иноку Григорию», сделана иной рукой, чем остальная надпись. Добротворский сличал этот почерк с документом, на котором была подпись Лжедмитрия, и почерки ему показались тождественными.
Из позднейшей литературы о самозванце упомянем: «Исследование о личности первого Лжедмитрия», принадлежащее Казанскому и помещенное в «Русском Вестнике» за 1877 год (Казанский видит в самозванце Отрепьева); затем ряд изысканий отца Павла Пирлинга («Rome et Demetrius» и др.), который воздерживается от категорических заключений о происхождении самозванца, но всего скорее думает об Отрепьеве.
Особенно ценно изданное отцом Пирлингом facsimile письма самозванца к папе. «Знатоки польских рукописей XVI—XVII вв., гг. И. А. Бодуэн де Куртенэ и С. Л. Пташицкий, склонны думать, что манускрипт писан по-польски русским (и даже московским) человеком»[33,c.229].
При разногласии исследователей и неполноте исторических данных составить себе определенное мнение о личности названного Дмитрия трудно. Большинство историков признает в нем Григория Отрепьева; Костомаров прямо говорит, что ничего не знает о его личности, а В.С. Иконников и граф С.Д. Шереметев, профессор Бестужев - Рюмин признают в нем настоящего царевича.
Самый крупный знаток Смутного времени С. Ф. Платонов пришел к заключению, что вопрос о личности самозванца не поддается решению. Подводя итог своим наблюдениям, историк с некоторой грустью писал: «Нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта» [26,c.287].
Столь же осторожной была точка зрения профессора В.О. Ключевского. Как отметил этот историк, личность неведомого самозванца остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать ее; трудно сказать, был ли то Отрепьев или кто другой, хотя последнее менее вероятно. Анализируя ход Смуты, В.О. Ключевский с полным основанием утверждал, что «важна была не личность самозванца, а роль, им сыгранная, и исторические условия, которые сообщили самозванческой интриге страшную разрушительную силу»[19,c.246 ].
Наиболее распространенной и признанной оказалась последняя версия, основанная на сохранившихся источниках правления Годунова, царствования Василия Шуйского и дома Романовых. Блестяще написанная придворным историком царей Романовых Н.М. Карамзиным история государства российского для всего последующего поколения историков не оставляла сомнений, что под личиной царевича Дмитрия скрывался расстрига Григорий Отрепьев.
Данная версия о том, кто скрывается под именем «царевича Дмитрия» после тщательного расследования правительства Годунова в 1605 году, и после дополнительного расследования комиссии в царствовании Василия Шуйского, в результате полученных сведений о похождениях реального Отрепьева, показаний его матери, дяди и других родственников, изучения событий 1600-1606 годов звучит примерно так.
В миру – Юрий, в монашестве – Григорий, Отрепьев был сыном мелкого обедневшего Галицкого дворянина Богдана Яковлевича Отрепьева, дослужившегося до стрелецкого сотника. Малолетнего Юшку воспитывала мать, так как отец был убит в пьяной драке не за долго после рождения сына. Позже отрок отправился в Москву, где служил у бояр Романовых и у князя Бориса Черкасского, которые в 1600 году попали в опалу. После службы у бояр Юрий постригся в монахи под именем Григория. Что побудило его к этому шагу точно не известно.
Молодой чернец Григорий скитался по разным монастырям, попав, наконец, в столичный Чудов монастырь, где на первых порах жил в келии под началом своего деда Замятни.
Здесь в полной мере проявились его способности. Очень скоро их заметил сам патриарх Иов, посвятив чернеца в дьяконы, взял его к себе для книжного дела. Владея каллиграфическим подчерком, тот не только переписывал книги на патриаршем дворе, но даже сочинял каноны святым, причем делал это лучше многих других книжников того времени. Добившись милостивого доверия патриарха, Григорий часто сопровождал его в царский дворец, где сумел вникнуть в суть придворных интриг и неоднократно слышал имя царевича Дмитрия. В тот период у него и созрело решение присвоить себе имя давно погибшего царевича. И как только решение стало окончательным, он в феврале 1602 года бежал за рубеж.
После скитаний по русским монастырям Отрепьев смело подался к запорожским казакам, в отряд знаменитого в то время старшины Герасима Евангелика. Здесь расстрига научился владеть мечом и ездить верхом, набрался воинской отваги и сноровки.
Затем он объявился в Польше, сменив доспехи воина на польскую и латинскую грамматику, которую с прилежанием штудировал в волынском городке Гощи. Оттуда Григорий поступил на службу к пану Вишневецкому, имевшему большое влияние при дворе.
Бытует легенда, что хитрец, заслужив внимание и расположение своего нового хозяина, притворился смертельно больным, на исповеди «открыл» свою тайну духовнику, что он — «чудесно спасшийся Дмитрий». Тот не замедлил сообщить эту потрясающую новость пану Вишневецкому. Авантюра попала на нужную почву. Благодетель не мог не воспользоваться возможностью угодить будущему русскому царю, он предоставил «Дмитрию» великолепное жилище, богатую одежду и по всей Литве и Польше разнес весть о появлении чудесно спасшегося царевича. И кроме него нашлось достаточно охотников помочь «Дмитрию» вернуть законный престол: активное участие в судьбе изгнанника приняли брат Адама Вишневецкого, Константин, и его тесть сандомирский воевода Юрий Мнишек.
Представ перед польским королем Сигизмундом III, самозванец довольно связанно поведал о тайнах московского двора, но путано излагал рассказ о своем счастливом спасении. Избегая называть факты, имена, даты, он признавал, что его спасение остается тайной для всех, даже для его матери, до сих пор томящейся в одном из русских монастырей.
Для короля такая версия не имела большого значения. В личности самозванца он видел своего союзника, к тому же он придерживался враждебной точки зрения по отношению в России. По наущению иезуитов Сигизмунд решился на поддержку «Дмитрия», под маской добрососедства он попытался раздуть междоусобную войну, не решаясь открыто нарушить 20-летнее мирное соглашение, подписанное им с Борисом Годуновым. Таким образом, король признал в самозванце царевича Дмитрия, определил ему годовое содержание в 40 тысяч злотых, велел Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам составить ему рать и выступить против Бориса.
После королевской аудиенции по настоянию папского нунция Лжедмитрий втайне отрекся от православия и принял католичество.
Юрий Мнишек, человек чрезвычайно жадный и честолюбивый, стал верный союзником Лжедмитрия в реализации его планов. Для извлечения из этого партнерства наибольшей выгоды он решил породниться с будущим русским царем. Для этого он задумал брак с ним своей красавицы дочери Марины, которая была, не менее честолюбива и расчетлива. Таким образом, ее объявили невестой Лжедмитрия, а их законный брак условились оформить после занятия самозванцем престола в Москве. При этом Мнишек предъявлял будущему зятю целый список условий, которые тот должен был беспрекословно принять. Одним из этих условий было то, что после воцарения «царевич» обещает выслать Марине драгоценности из московской казны, а также уступает будущей супруге Новгород и Псков со всеми уездами и пригородами, чтобы «она могла судить и рядить в них самовластно». Также в грамоте, подписанной 12 июня 1604 года, сам Лжедмитрий отдавал Мнишеку в наследственное владение Смоленское и Северское княжества, кроме некоторых уездов, уже обещанных королю Сигизмунду.
В конце августа 1604 войско самозванца выступило из Львова. На русских окраинных землях он встретил мощную поддержку от козаков, южных дворян, которые были недовольны засильем московских дворян, горожан. Откликаясь на грамоты - призывы о присоединении, эти люди надеялись, что он облегчит их положение, сбросит власть Годунова и его бояр. Не прочь воспользоваться случаем, были многие бояре, недовольные Годуновым.
В пользу версии, что царевич Дмитрий - неизвестный русский, найденный для этой роли боярами, чтобы свергнуть Бориса Годунова говорит следующее. Еще в 1600 или 1601 году как сообщает один из офицеров «иностранного полка» француз Я. Маржерет, явился слух, что царевич Дмитрий жив. Борис «навел на себя негодование чиноначальников», что и «погубило доброцветущую царства его красоту». С.Ф. Платонов несколько раз повторяет, что Лжедмитрий был поставлен боярами, что об этом знал сам Годунов и прямо в лицо говорил это боярам. В соединении с этими известиями получает цену и указание летописцев на то, что Григорий Отрепьев бывал и жил во дворце у Романовых и Черкасских, а также рассказ о том, что Василий Иванович Шуйский впоследствии не обинуясь говорил, что признали самозванца только для того, чтобы избавиться от Бориса. В том, что самозванец был плодом русской интриги, убеждают и следующие обстоятельства:
- во-первых, по сказаниям очевидцев, названный Дмитрий был великороссиянин и бойко объяснялся по-русски, тогда как польская цивилизация ему давалась плохо;
- во-вторых, иезуиты, которые должны были стоять в центре интриги, если бы она была польской, за Лжедмитрия ухватились только тогда, когда он уже был готов, и, как видно из послания папы Павла V к сандомирскому воеводе, даже в католичество обратили его не иезуиты, а францисканцы;
- в-третьих, польское общество относилось с недоверием к царскому происхождению самозванца, презрительно о нем отзывалось, а к делу его относилось с сомнением.
На основании этих данных, возможно понимать дело так, что в лице самозванца московское боярство еще раз попробовало напасть на Бориса. При Федоре Ивановиче, нападая открыто, оно постоянно терпело поражения, и Борис все усиливался и возвышался. Боярство не могло помешать ему занять престол, потому что, помимо популярности Бориса Годунова, права его на царство были в глазах народа серьезнее прав всякого другого лица благодаря родству Бориса с угасшей династией. С Борисом-царем нельзя было открыто бороться боярству потому, что он был сильнее боярства; сильнее же и выше Бориса для народа была лишь династия Калиты. Свергнуть Бориса можно было только во имя ее. С этой точки зрения вполне целесообразно было популяризировать слух об убийстве Дмитрия, совершенном Борисом, и воскресить этого Дмитрия. Перед этим боярство и не остановилось.
О замысле бояр, должно быть, Борис узнал еще в 1600 году, и в связи с этим, вероятно, стоят опалы Бориса. Первая опала постигла Богдана Бельского. Он был сослан при Федоре, но потом прощен, так что ему позволили вернуться в Москву. Около 1600 года Борис отправил его в степь строить на реке Сев. Донце городок Царев-Борисов. Бельский очень ласкал там рабочих людей, кормил их, искал их расположения и показался опасным Борису. О том, за что он именно пострадал, передают различно, но его внезапно постигла опала, мучения и ссылка. Вообще это дело Бельского очень темно. Несколько больше мы знаем о деле Романовых. После Бельского пришел их черед. Романовых было пять братьев Никитичей: Федор, Александр, Михаил, Иван и Василий. Из них особенной любовью и популярностью в Москве пользовался красивый и приветливый Федор Никитич. Он был первым московским щеголем и удальцом. В 1601 году все Романовы были сосланы со своими семьями в разные места и только двое из них (Федор и Иван) пережили свою ссылку, остальные же в ней умерли. Вместе с Романовыми были сосланы и их родственники: князья Черкасские, Сицкие, Шестуновы, Репнины, Карповы. В опалах, следовавших за ссылкой Романовых, Борис почти не прибегал к казни, хотя для него дело стояло и очень серьезно: преследуя бояр, не пропуская никого за польскую границу, он, очевидно, с тревогой искал нитей того заговора, который мог его погубить призраком Дмитрия, и не находил этих нитей. Они от него ускользают, а через некоторое времени в Польше является человек, который выдает себя за спасенного царевича Дмитрия.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
