159438 (622829), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Оба равны в экзистенциальном отношении – «вызревании» синдрома существования в зрелом возрасте до острых, кризисных форм. Суицид – один из вариантов реагирования на него. Более редкий вариант, чем другие смысловые ответы, но пропорционально представлен во всех антропологических категориях. Отличие скорее в степени самоотчетности.
Общим для рациональных самоубийств является встроенность их мотивировок в характерные идеалистические реальности, в которых живут сознания суицидальных интеллектуалов. Реальность, или значения «реальности», производны от состояний индивидуального сознания, от степеней и форм его развитости на путях внутреннего саморазличения, самоорганизации. Для массового, типизованного сознания координаты реальности заданы универсалиями массовой культуры – синтетичного ментального образования исторических, рациональных и архетипично-мифологических компонентов. Понятно, что чем рациональнее, внутренне четче индивидуальное сознание, тем в большей степени оно требует, ему нужно такое же четкое, рациональное, упорядоченное представление о мире - эта та реальность, в которой органично и естественно оно себя будет чувствовать. Весьма образно и точно сказал об этом Шпенглер: «рационализм, сообщность бодрствования образованных людей», чья религия заключается в критике и чьими богами являются понятия». Но не рационалистические картины мира порождают рациональные суициды, а интеллектуально развитая, но суицидально склонная личность не способна найти в рациональных картинах мира столь необходимую ей поддерживающую силу. Тем более, что таковой, поддерживающей человека, его смысл, «онтологической силы» в подобных картинах мира просто нет. Рационалистические картины мира, особенно объективистско-материалистической ориентации, требуют от принимающего их сознания упорства, «мужества быть». В этих «реальностях» установлены значения анонимного объективного вселенского миропорядка, в котором человек и человечество – исчезающие эпизоды его непрерывного, неудержимого становления. Смыслы мира и человеческие смыслы разделены в виду отсутствия их объединяющей антропоморфной основы. Мир – сам по себе, человечество – само по себе, отдельный человек – сам по себе. Что остается человеку в такой вселенной? Либо принять правила игры и существования, либо отказаться от бесцельной, бессмысленной игры, опрокинуть игровой столик, либо попытаться прорвать естественные пределы, выйти «за них», в безумной надежде-интуиции радикально изменить «вселенские правила».
Как известно, основу любой человеческой общности: от этноса до профессионального сообщества образует нормальное большинство – по критериям принятия ими норм жизни, правил объединения. Так и среди тех представителей интеллектуальной элиты, которые придерживаются объективистских рационалистических, деантропоморфизованных представлений о реальности. Эти представления с логической принудительностью констатируют аутентичность одиночества, смысловой самозамкнутости человеческого существования во вселенной, которой нет до него абсолютно никакого дела. Жизнь потому бессмысленна и наиболее достойно с точки зрения бесстрастного разума окончить ее самому, показав хотя бы единственный раз свою, а не запрограммированную природой, волю. Стоик и эпикуреец это и делают: и когда они принимают о том твердое решение еще в зрелом, цветущем возрасте, и тогда, когда, постоянно помня об этом решении и поддерживая в готовности волю, определяют срок и приводят решение в действительность.
Решение радикальное, но логически адекватное картине реальности и построившему ее разуму. Совесть потому чиста, ибо выбор сделан, приговор произнесен – но с отсрочкой. Тот же разум говорит: природа дорога самой себе, наша жизнь есть во многом удовольствие плоти. Радости плоти, конечно же, мимолетны и бессмысленны с точки зрения разума, но было бы также нерациональным и «не вычерпать» все, положенное по природе здоровому функционированию тела. Жизнь приговоренного к смерти, где время и формы смерти выбираются самим приговоренным, обретает более интенсивно-вбирающий характер. Сроки установлены, жизненное напряжение возрастает – в противоположность вялотекущему существованию людей с естественной иллюзией личностного бессмертия.
Витальное начало в людях естественно сильно и самоубийца, конечно же, должен проявить очень серьезное волевое усилие для того, чтобы оборвать свою жизнь. Потому вряд ли можно согласиться с банальным утверждением, что суицид – это проявление слабости. Дескать жить и страдать неизмеримо тяжелее, чем «раз – и кончить жизнь». У самоубийц есть сильная воля и они не слабые люди. Может быть, они находятся в жутком разладе с собой, ненавидят себя и мир, но они отнюдь не «слабые», ибо способны подавить волю к жизни, инстинкт самосохранения.
Философско-отложенное самоубийство – наиболее интеллектуально изящное решение, совмещающее верность логике, разуму и, одновременно, некоторое фиксированное попустительство жизни, телу. Известно, что сами основатели стоицизма и виднейшие эпикурейцы (Эпикур и Лукреций Кар) приняли смерть согласно своим взглядам.
Темперамент людей разнится и если человек имеет психическую организацию, природно исполненную с тяготением к самоуничтожению, негативизму, то учения, устанавливающие объективистско-безличностные мировые пропорции, могут спровоцировать более решительный, не медлящий вариант суицида. Если разум оказывается не способным умерять отчаяние, возникающее от присутствия в чуждом мире, переориентируя внимание на доступное, то логика и рационализм побеждают оппортунизм плоти.
ГЛАВА 2. ПРИЗНАКИ НОРМЫ НЕНОРМАЛЬНОСТИ
2.1 Гомофобия как признак нормы ненормальности
Более тонким выражением гомофобии, характерной, прежде всего, для подростков, является старательная попытка избежать того, что может быть расценено как намек на гомосексуальное поведение. Так, например, друзья и родственники одного и того же пола могут стараться воздерживаться от заключения друг друга в объятия, видимых признаков телесной заботы (поправить воротничок, причесать волосы и др.).
Большое значение уделяется тому, является ли данная одежда «чисто» мужской или «чисто» женской, молодые женщины могут демонстративно отворачиваться от феминизма из-за боязни быть заподозренными в лесбиянстве. Для некоторых подростков участие в охоте на геев может служить средством повышения собственного авторитета в группе, хотя подчас за этим может скрываться стремление преодолеть собственную латентную гомосексуальность.
Поскольку гомофобия (гетероцентризм, гетеросексизм) - это социальный страх, то одного только психологического объяснения явно недостаточно. Это социальное чувство может различаться по происхождению, по носителю и направленности, по интенсивности и т.д. Само это чувство - как, впрочем, и то, по отношению к чему (гомо) и на основании чего (гетеро) оно формируется - представляет собой подвижный конгломерат довольно разнообразных качеств. Некое временное единство оно приобретает лишь благодаря наиболее явным (публичным) практикам.
Гомофобия может быть реальной и имитируемой; дискурсивной и индивидуальной; основанной на слухах (мифах) и реальном опыте; быть чувством, разделяемым большинством и меньшинством; защитой и агрессией; институционализированной и стихийной; присущей себе (нам) и приписываемой «другому» (им), от которых она ожидается.
В любом из этих измерений ключевым оказывается понятие «другого», чужого, неизвестного и страшного. Страх, переходя границы индивидуального опыта и становясь качеством неких групп, начинает приобретать черты моральной паники. Ожидаемый страх от другого выстраивается в соответствии с тем, как мы понимаем принимаемые большинством представления о должном. Эти приписываемые переживания могут быть либо достаточно искаженными (неточными), либо прямо противоположными реальным чувствам другого. Хотя реальные столкновения могут не только подтверждать или усиливать, но и разрушать эти стереотипы, воображаемый (ожидаемый) образ реакции бывает настолько сильным, что не пропускает «правду». Один из путей проблематизации «другой» сексуальности заключается в том, что «потерпевший» все равно видит то, что ожидал.
В этом «разорванном» пространстве между ожидаемым (и тем самым приближаемым) и реальным (чаще - непроявляемым) чувством располагаются не только многочисленные фобии, но и мифы, фантазии, мании. Самую большую «помощь» для ориентации в этом «разрыве» оказывают скорее не личные впечатления, а господствующий в данной культуре дискурс, поддерживаемый властными отношениями всех уровней. Именно в нем можно обнаружить так называемые «простые, вечные истины», объясняющие единственно верные пути преодоления этой «неизвестности». Включенность в профессиональное сообщество подчас значительно мешает отделить желаемое от действительного. Так, представление о росте уровня толерантности, сопровождающем процессы деидеологизации частной жизни и пространства, может оказаться ошибочным как в сторону завышения, так и занижения его характера и масштабов (см. Приложение).
Проблематизация «другой» сексуальности может идти по нескольким векторам. «Виновники» (гетеросексуалы) и «жертвы» (гомосексуалы) в ситуации взаимной (само)изоляции движимы разными мотивами, основанными на своей логике.
Так, например, виновники могут ссылаться на:
1. Вековые традиции, устои, считающееся вечным естественное разделение по полу с жестко предписанными целями: сохранение девственности, супружеский секс, деторождение, семейное воспитание;
2. Ухудшение современной демографической ситуации, которая может связываться с вариативностью, размыванием привычных норм и ценностей. «Другие» сексуальные практики, искаженно представляемые властными инстанциями, не воспринимаются как равноценная замена семье, браку, любви;
3. моральные паники, связанные со СПИДом, с сексуальной распущенностью современной молодежи, с навязчивой пропагандой гомосексуализма, как прямой диверсии Запада, с отсутствием нравственной цензуры в обществе и т.д.
Жертвы могут ссылаться на:
1. вековую историю притеснений, сопровождающуюся разнообразными дискриминационными практиками;
2. постоянное напряженное ожидание "битв" за свою идентичность;
3. неизбежность выбора из всего спектра именно страдальческих, жертвенных сценариев и вынужденную самоизоляцию;
4. постоянно испытываемый страх быть пойманными, который связан не столько с самими действиями, а с их «обнаружением» - страх публичного произнесения, страх артикуляций.
Эти описания, конечно, весьма условны, виновники и жертвы могут меняться не только местами, но и аргументацией. Важно другое. Взаимное конструирование другого одновременно ведет к самоизоляции обеих групп и становится важнейшим механизмом самоидентификации. Обе стороны становятся невероятно зависимыми друг от друга. Интересно, что, определяясь друг через друга: гетеро - это не гомо, и наоборот, эти группы создают, предлагают набор значимых качеств для взаимных различий. И, несмотря на то, что многие из этих качеств, являющихся зеркальным отражением друг друга, не соответствуют реальным сходствам или различиям, они сохраняются и воспроизводятся в виде стереотипов.
Так, например, Н. Нартова, исследование которой посвящено лесбийской субкультуре Санкт-Петербурга, пишет, что при наблюдении их тусовки невозможно было выделить единый, среднестатистический образ лесбиянки. В ходе исследования также не удалось обнаружить один или несколько внешних маркеров, присущих всем без исключения лесбиянкам (Нартова, 1999, 216-217). Те же моменты отмечаются и в очерке Алексея Баженова о санкт-петербургской гей-культуре (Баженов, 2000, 58-59).
Таким образом, являясь по большей части вымышленными, виртуальными качествами, часто не подтверждаемыми ни одной, ни другой группой, взаимные конструкты продолжают существовать, оставаясь базовым ресурсом в формировании взаимных образов. От представителей большинства и меньшинства часто можно услышать: они думают, что мы такие... а мы - разные. При этом может оказаться, что ни те, ни другие, по крайней мере - их часть, в этих терминах ни о себе, ни о других как раз и не думают.
Признание гомосексуальности девиацией, отклонением от нормы, ненормальностью не сводится только к неприятию другого, но и ведет к некритическому усвоению страха и опасности, к перенесению этой реакции из плоскости сексуальной (половой) идентификации в плоскость организации социальной жизни. Именно тогда и возникает проблема дискриминации по признаку нетипичной сексуальности - посредством ограничения доступа к образованию, трудоустройству и другим важным ресурсам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
