5009-1 (620325), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Наряду с психологическими и статистическими исследованиями в русской армии в начале XX в. успешно использовались и социологические методы сбора информации, например, анкетные опросы.
Русско-японская война вскрыла существенные недостатки в подготовке русской армии к ведению боевых действий в условиях применения новейших технических достижений в военном деле. Со всей очевидностью проявилась несостоятельность прежних схоластических методов обучения, свойственных отечественной высшей военной школе того времени.
В целях выявления подлинных причин поражений в минувшей войне феврале-марте 1906 г. по инициативе начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Ф. Палицына и начальника Академии Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. П. Михневича был проведен письменный опрос офицеров - выпускников Академии Генерального штаба 1880-1903 гг., участников войны.
Перед респондентами были поставлены два вопроса: 1) какие недочеты выявила война в специальной подготовке и практических навыках офицеров; 2) какие следует произвести изменения в академическом образовании с учетом опыта войны. Письма с вопросами разослали по 300 адресам в военные округа и центральные управления. К сентябрю 1906 года поступило лишь 20% от числа разосланных анкет. Однако, по заключению комиссии, созданной в Генеральном штабе, их количество было признано достаточным, чтобы сделать выводы, “которые являлись бы обобщением взгляда на поставленные вопросы” [45].
Лейтмотивом в полученных ответах проходила мысль о неготовности России и ее армии к войне. Высказывались интересные предложения по улучшению качества обучения офицерского состава и боевой подготовки войск. Некоторые из них были учтены руководством Военного министерства и Генерального штаба в ходе осуществления военной реформы 1906-1912 годов.
По аналогичной теме, но с использованием обширного инструментария (анкета содержала 36 вопросов), в 1907-1908 гг. под эгидой Общества ревнителей военных знаний был проведен почтовый опрос офицеров-участников войны.
Некоторые из методов прикладных исследований находили свою реализацию и в годы Первой мировой войны. Например, использование формализованного анализа документов - писем, отправленных с фронта для оценки настроений солдатских масс [46, с. 158] или анкетные опросы - для изучения “влияния войны на хозяйство и жизнь населения деревни” [47].
Не смотря на то, что подобного рода исследования носили эпизодический и фрагментарный характер, можно сделать вывод, вплоть до 1917 года отечественная военная социология как в теории, так и в практике прикладных исследований развивалась в русле мировой науки. Более того, как уже указывалось ранее, есть основания полагать, что именно российским ученым принадлежит приоритет во введении в научный обиход термина “военная социология”, определении ее предметной области и постановке вопроса об институционализации данной отрасли научных знаний.
К сожалению, многое из накопленного на рубеже Х1Х-ХХ веков научного теоретического и эмпирического наследия российских ученых оказалось утраченным или невостребованным в последующие годы развития военной социологии.
1. 3. Этап становления методики и техники военно-социологических исследований и формирования теоретико-методологических основ социологии войны (1917 - середина 1930-х годов) и этап институционального запрета в развитии военной социологии (конец 1930-х - начало 1960-х годов)
В качестве основных характерных тенденций послеоктябрьского периода в развитии социологической науки на территории Советской России прежде всего следует выделить: бурный рост числа прикладных и свертывание теоретических исследований, вытеснение представителей “буржуазных” концепций, становление и развитие коммунистической идеологии.
В период 1920-х - начала 1930-х годов в Красной Армии проводились широкомасштабные эмпирические исследования и социально-статистические обследования войск, 80% которых было посвящено изучению “военно-социальных проблем через призму социально-классовых отношений, социально-классовой структуры армии и флота” [48, с. 144].
Наибольшее распространение в этот период получили исследования молодого пополнения в масштабах войсковых соединений, а также проводимые Главным управлением военно-учебных заведений (Гувуз) исследования среди курсантов и слушателей военных школ и курсов [49, с. 5].
Преимущественно эмпирический уровень этих исследований был вызван “недостаточностью их теоретического обоснования, неразработанностью их исследовательских программ и инструментария… отсутствием единого центра организации и проведения военно-социальных исследований, а также отсутствием системы подготовки профессиональных социологов” [48, с. 153-154].
В этом отношении счастливым исключением стало исследование, проведенное в войсках Московского военного округа в 1924-1925 гг. учеными Лаборатории промышленной психотехники Наркомата труда и Секции прикладной психологии Государственного института экспериментальной психологии, известное под названием “Язык красноармейца”. Отчет о данной работе являет собой образец глубоко научного подхода к разработке программы и инструментария исследования, обработки и интерпретации полученных результатов.
Группа из 13 сотрудников научно-исследовательского подразделения под руководством И. Н. Шпильрейна в начале 1924 года получила задание от агитотдела ПУ РККА и РККФ “установить словарь красноармейца и словарь политвоздейственной работы: устный и письменный”. С применением формализованного анализа документов и анкетирования учеными был экспериментально обследован 1241 красноармеец (язык красноармейца - II 223 слова), подвергнуто обработке 12 стенограмм политзанятий на различные темы (язык политрука - 12 806 слов), 141 письмо красноармейцев в редакцию окружной газеты “Красный воин” (20 456 слов), 2 номера названной газеты за 1924 г. (красноармейская пресса - 54 338 слов) [50, с. 18-19, 22]. Кроме того, в ходе исследования изучалась грамматическая форма языка красноармейцев.
Результаты исследования, организованного и проведенного в три этапа: весна, осень 1924 года и весна 1925 года (выборочная совокупность составляла около 30 тыс. чел.), показали низкий политический, культурный и образовательный уровень красноармейцев с одной стороны, и слабую эффективность “политвоздейственной” работы на них со стороны политорганов - с другой. Представленный военно-политическому руководству отчет содержал богатейший статистический и иллюстративный материал: фотографии, таблицы, гистограммы и т. п.
Политические режимы тоталитарного характера, имеющие мощную систему репрессивных органов, как правило, не нуждаются в альтернативных источниках информации о состоянии общества и социальных институтов государства. Поэтому социологическая наука с ее обширными потенциальными диагностическими и прогностическими возможностями в таких условиях часто оказывается невостребованной и даже представляющей для политической системы определенную опасность.
К рубежу 1920-1930-х годов “социология практически стала свертываться и фактически была заменена абстрактно-упрощенной системой догм и апологетикой... Cугубо политическими приемами было приостановлено развитие социологической науки” [51, с. 6, 39].
Проведение исследований в армии и на флоте (как и в целом в обществе) было ограничено, а ко второй половине тридцатых годов -полностью прекращено.
Однако утверждение о том, что отечественные ученые в рассматриваемый период не смогли внести существенного вклада в развитие мировой военной социологии и все их достижения конца XIX - начала XX веков были сведены на нет в годы расцвета тоталитаризма, нам представляется верным лишь в части касающейся развития социологии на территории СССР.
Российские ученые, разрабатывавшие проблемы социологии в период до 1917 года, вынужденные в добровольном или принудительном порядке покинуть территорию страны, продолжали свою научную деятельность в зарубежье.
Анализируя документы Международного института социологии (Париж) и зарубежную социологическую периодику межвоенного периода, можно порой обнаружить русские фамилии в самых неожиданных сочетаниях с названиями стран, научных и учебных заведений. Так, в 1920-1930-е годы разработкой социологических проблем занимались: в Гарвардском университете - Питирим Сорокин и Николай Тимашев, Страсбургском - Георгий Гурвич, Парижском - Евграф Ковалевский, Женевском - Александр Миллер и Дмитрий Мериманов, Дрезденской высшей технической школе - Федор Степун, Тегеранском университете - Эльбургский-Серебряков.
Был в их числе и ученый, ранее работавший на поприще военной социологии, - бывший профессор Николаевской академии Генерального штаба генерал-лейтенант Н. Н. Головин, чьи научные изыскания получили за рубежом международное признание*.
Предшествующая научная деятельность позволила Головину во второй половине 1930-х годов вплотную подойти к обоснованию целостной концепции и плана создания “социологии войны”, нашедших свое отражение в его работах**.
*Есть основания полагать, что исследования русского ученого оказали влияние на формирование во Франции после Второй мировой войны “новой науки о войне” - полемологии, получившей в настоящее время широкое развитие во многих странах.
**См. основные работы Н. Н. Головина [52-55]. Кроме того, он привлекался П. А. Сорокиным к совместной работе над 3-м томом (посвященным социологическому анализу войн и революций) фундаментальной работы последнего “Социальная и культурная динамика” (Sorokin P. A. Social and Cultural Dynamics, 4 v. New York, 1937-1941. – V. 3: Fluctuation of Social Revolutionships, War and Revolution. Chaps 9-14).
Признавая необходимость наличия отрасли научных знаний, изучающей войну “как явление социальной жизни”, русский ученый предлагал в качестве таковой рассматривать “социологическое исследование, объектом которого будет изучение процессов и явлений войны с точки зрения существования, сосуществования, сходства и последовательности их. Иначе говоря, наука о войне должна представлять собою социологию войны” [56, с. 7].
В социологическом наследии Н. Н. Головина, помимо обоснования научного статуса и места “социологии войны” в ряду общественных и военных наук, определения ее проблематики, структуры, задач и пределов возможностей в решении конкретных проблем социальной практики, выработки методологических основ и формирования методических приемов, представлены и обоснованы такие социальные показатели как “военное напряжение страны” и “моральная упругость войск”. Для определения последнего из них им была предложена определенная система индикаторов, включавшая, в частности: соотношение кровавых потерь и потерь пленными; соотношение количества попавших в плен и количества бежавших из плена; уровень заболеваемости войск, в том числе случаи симуляции и членовредительства; процент дезертиров в войсках; содержание писем как показатель настроения солдатской массы и др.
Трагедия русской военной социологии периода 1920-1930-х годов заключается в том, что в то время, как в зарубежье без опоры на исследовательскую практику предпринимались попытки создания теоретических основ военной социологии (“социологии войны”), в Советской России в условиях жестких идеологических рамок без должного теоретико-методологического обеспечения проводилось значительное количество прикладных военно-социологических исследований. В результате эти обе разрозненные ветви научных поисков зачахли в конце 1930-х годов, не сумев в полной мере реализовать значительный научный и творческий потенциал, заложенный в них всем предыдущим периодом развития отечественной военной социологии.
Наступивший с середины 1930-х годов период институционального запрета социологии, продлился вплоть до начала 1960-х годов. Эти три десятилетия в значительной степени затормозили поступательное развитие военной социологии в СССР и способствовали забвению всего предшествовавшего опыта организации и проведения военно-социологических исследований.
1. 4. Этап возрождения и институционализации военной социологии (середина 1960-х годов - по настоящее время)
Возрождение военной социологии в СССР было непосредственно связано с процессом институционализации советской социологической науки в целом. Оживление общественно-теоретической мысли, связанное с решениями XX съезда КПСС (1956 г.), инициировало начало процесса институционализации социологии.
Образование 19 июня 1958 года Советской социологической ассоциации при Президиуме АН СССР, создание к середине 1960-х годов первых социологических учреждений - отдела социологических исследований в Институте философии АН СССР и аналогичных подразделений и лабораторий в университетах и институтах Москвы, Ленинграда, Свердловска, Новосибирска и других городов способствовало формированию интереса военных ученых к возрождавшейся отрасли научных знаний.
Начало современного этапа в истории военной социологии было связано функционированием с сентября 1965 г. в Военно-политической академии имени В. И. Ленина в составе военно-научного общества кружка конкретных военно-социологических исследований под руководством кандидата философских наук капитана 1 ранга В. М. Пузика.
За время существования кружка (в рамках военно-научного общества слушателей и курсантов кружок по социологии функционирует и в настоящее время) через него прошли сотни слушателей, преподавателей и адъюнктов Военно-политической академии. Гуманитарной академии ВС и Военного университета, способствовавших впоследствии распространению социологических знаний в армии и на флоте. Наиболее продуктивно кружок функционировал в период с 1965 по 1975 год.
Занятия в кружке отнюдь не ограничивались изучением основ социологической теории и методики. Первые серьезные социологические исследования в Советских Вооруженных Силах были проведены именно участниками кружка. Своеобразным итогом деятельности кружка явился выход в свет в 1971 году первой отечественной работы по теории, методологии и методике военно-социологических исследований [57].
В период 1965-1970 гг. социологические исследования начинают активно использоваться в и деятельности некоторых органов военного управления, военно-учебных заведений и редакций армейских и флотских газет. Для их организации и проведения начинают создаваться нештатные социологические подразделения (группы изучения общественного мнения, бюро социологических исследований и т. п.).
Первое же крупномасштабное социологическое исследование в Вооруженных Силах СССР, санкционированное и организованное под эгидой Главного политического управления СА и ВМФ было проведено в июле-августе 1966 года на базе Одесского и Белорусского военных округов по проблеме: “Пути совершенствования деятельности офицеров в воспитании подчиненных, укреплении воинской дисциплины” (опрошено свыше 1000 военнослужащих). Его результаты были доведены до сведения Министра обороны СССР и получили высокую оценку.
Предпосылки к решению вопроса о создании в структуре Вооруженных Сил штатных социологических подразделений были созданы Постановлением ЦК КПСС “О мерах по улучшению партийно-политической работы в Советской Армии и Военно-Морском Флоте” от 21 января 1967 г., в котором от политорганов было потребовано глубокое изучение состояния дел в частях и подразделениях и своевременное вскрытие недостатков в жизнедеятельности войск и сил флота.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
