14393-1 (618545), страница 4
Текст из файла (страница 4)
12. VII. 42
Дорогой друг!
Сначала в виде предисловия. Толстой однажды сказал: "Чтобы очистить самовар до блеска, его сначала покрывают толстым слоем глины и кирпича, тщательно трут, а потом всё соскребают. Тем же занимаются и философы: чтобы достигнуть блеска чистой истины, они покрывают её толстым слоем своих понятийных конструкций. К сожалению они порой забывают убрать строительный мусор". Здесь, как Вы видите, почти та же самая идея, что и у Бергсона. Я сам, будучи профессиональным философом, много согрешил таким способом и только сейчас начинаю чувствовать это всё сильнее. Можно принимать какой угодно предметный или объективно-научный вид, но любая философия является в конце концов ничем иным как исповедью - исповедью о том, что человек чувствует и любит, что будоражит его душу, в чём он находит себе опору и чем он живёт. В этом смысле я читал Вашу книгу. Временами я восхищаюсь мастерством, с которым Вы используете чудовищно сложный [60] понятийный аппарат, чтобы добраться до истины, временами он кажется мне слишком учёным. Во всяком случае для меня была важна стоящая за ним исповедь: книга как выражение Вашей личности, Вашего сердца, интуиции Вашего существования. И только в этом направлении движутся мои мысли, которые я Вам хотел бы сообщить кратко и без всякой систематичности.
Несмотря [61] на то, что Вы ставите перед собой скромную "антропологическую" задачу, я воспринял Вашу книгу как поворотный момент в современной немецкой философии. Вы сделали великое духовное дело, освободив человека от духовных судорог или одиночества, на которое его обрекает идеализм, а также Гартман и Хайдеггер. Любовь, "Мы-бытие", "Родина", и истинное познание [62] - усмотрение этого есть поистине освобождающее дело, в котором я ощущаю Вашу личность и подлинную, ибо в личности основанную, истину. Чрезвычайно ценным является в этом отношении использование для систематической философии идейного содержания поэзии (задача, занимающая меня с давних пор!) Ваши цитаты из поэтов и их толкования обладают большой убедительной силой (Стихи Валери доставили мне истинное наслаждение!). Поэты, пусть даже и самые пессимистичные, выражают именно как поэты коренную гармонию человеческого духа и мира или реальности. Ваш анализ "Мы-бытия", "дуального модуса" был для меня очень поучительным, хотя я понимаю этот предмет иначе, чем Вы. Любовь в Вашем ("эротическом") смысле представляется мне высшим цветом бытия, а не его корнем. Основополагающее "Мы-бытие" есть для меня сопринадлежность моего существования и бытия или сущего вообще, единство "меня-с-Богом" или моё существование как укоренённое в "Родине", (истинном!) основании. Из него происходит существование как принадлежность царству духа, высшим цветом или плодом которого является любовь. С этим связано и то, что в отношении "созерцания" я принципиально остаюсь старомодным и предпочитаю вместе с греками и Гёте видеть в нём основопологающее, первоначальное действие человеческого духа (которое, как Вы сами прекрасно показываете на примере Гёте, сродни отношению "Мы"). Напротив, хайдеггеровское толкование, которое Вы присоединяете к этому, что "теория"есть лишь проявление заботы и занятия с "подручным", кажется мне сомнительным как слишком "прагматическое" и "эволюционистское". Уже любопытство ребёнка может опровергнуть такое толкование. Но это всё в общем второстепенно.
Важнее другое. У меня сложилось впечатление, что Вам не хватает мужества последовательности, что Вы слишком сильно уступаете Хайдеггеру в предметном отношении, хотя и утверждаете в некоторых местах, что преодолели установку Хайдеггера. Это, конечно, верно и составляет одну из прекрасных и очевидных истин Вашей книги, что человеческое существование имеет двоякий лик, что оно одновременно есть трагедия бытия-в-мире и покой бытия-выходящего-за-пределы-мира (ueber-die-Welt-hinaus-Sein). Но хайдеггеровское описание сущности трагического односторонне и произвольно - судорожное оцепенение в отчаянии. Это ведь чистый нигилизм, по сравнению с которым даже жизненный образ Шопенгауэра является оптимистическим. У него, по крайней мере, есть утешение солидарности в страдании. Короче говоря, Хайдеггер - в духовном отношении тупик. Преодолеть его можно лишь одним способом - повернуться к нему спиной и искать свободного пути. Его "основа" - это вообще не истинная основа, на которой можно стоять. Оно подобна утёсу на краю пропасти, за который цепляется человек. Я спрашиваю постоянно: почему страх, а не доверие? Почему страх должен быть "онтологически" обоснованным состоянием, а доверие - уже проклятой "теологией"? Как будто на войне или в опасности паника является нормальным состоянием! Ведь для человека значительно естественнее стоять на твёрдой почве, а не висеть над пропастью или трепетать от страха. Истинная основа - это то, что больше, чем мое собственное существование. Истинная основа - это "Родина", почва, "Мы-бытие" и т. п. Всякая изолированность и трагедия имеет место уже в рамках этой первичной основы и поэтому имеет выход. Уже "забота" есть нечто подобное выходу. Забота о самом себе есть уже разумное преодоление нужды, тем более забота о другом, являющаяся выражением любви. Также и "бытие-к-основанию" есть не судорожно-героическое замыкание в самом себе, а самопреодоление, августиновское transcende te ipsum. Основная трагичность заключается поэтому не в нужде, заботе и конечности. Библия считает всё это последствием греха и, с Вашего разрешения, в этом совершенно права, ибо всё это следствие разобщения. Хайдеггеру незнакомы истинные истоки трагического - демоническое, злое, хаотическое, разрушительное (это Вы упоминаете вскользь в параграфе об "ужасе"). И всё это - не "теологические" и даже не чисто "этические" идеи, а основоположная онтологическая черта человеческого существования. Хайдеггер совершенно произвольно сосредоточивается на "обыденности", на ложно-повседневно-обычном. Но это лишь одно, и может быть далеко не самое страшное проявление зла, "чёрта" как "отца лжи". Основной враг, которого нужно побороть, - это ослепляющие и помутняющие страсти (как чувственные, так и духовные), бушующие во мне, которые стремятся оторвать меня от основы, опустошить и уничтожить.
Тем самым я перехожу к самому важному. Примечательное обстоятельство: вся немецкая философия после Гегеля, Шеллинга и Баадера (исключая некоторые незначительные фигуры) страдает настоящим антирелигиозным комплексом. Шопенгауэр, Фейербах, Штирнер, Ницше, Эд. фон Гартман, вплоть до Николая Гартмана и Хайдеггера. Даже Шелер, начавший столь многообщеающе, закончил воинствующим атеизмом. И этот комплекс связан, как это обычно бывает, с религиозным дилетантизмом, незнанием и высокомерием, совершенно невероятным, учитывая немецкую основательность (лучше всего здесь ещё открытая мужественная борьба Ницше). Вы в этом отношении значительно более дальновидны и великодушны, Вы, кажется, чувствуете, что в религиозной области заключено нечто в высшей сепени существенное для антропологии. Правда у меня сложилось впечатление, что Вы этого немножко побаиваетесь как интересного, но всё-таки опасного животного, к которому лучше всего не притрагиваться. И в этой области Вы чувствуете себя, как мне кажется, несколько неуверенно. Моя позиция такова: поскольку человеческое в человеке есть его Богочеловечность, постольку антропология является по своей сущности теоантропологией. "Бог" при этом мыслится не как теологическое понятие, и даже не как религиозная идея в распространённом обычном смысле, а именно как "истинная основа", "Родина", как сама идея "Ты", как святое, прочное, "альфа и омега", благодаря чему мое существование является не замкнутой изолированной точкой, а корнем, через который проникают в меня питающие соки первоосновы. Без учёта этой взаимосвязи всякая антропология останется необоснованной. Тем самым, религиозное - не чуждая мне, ограничивающая и связывающая инстанция, а освобождающая Родина человеческого существования, короче, - моя собственная опора. Поэтому в качестве источника антропологии следовало бы привлечь не только поэтов, но и религиозных мыслителей. Учитывая широту духовных познаний, которыми Вы владеете и используете в Вашей книге, это, разумеется, не упрёк - что Вы оставляете этот источник незатронутым. Но объективно это, конечно, упущение. Существует богатая теологическая и религиозная литература по антропологии. И если западная теология рассматривает человека в основном как "тварь" и "грешника" (начиная с Августина и, в особенности, у Лютера и Кальвина), то религиозная мысль восточной церкви рассматривает человека как "дитя Божие", хранимое Богом, как сущее с Богом и благодаря Богу существо, что выражено в грандиозной идее qeosis, "обожения". Помимо сочинения Григория Нисского "О сущности человека" я упомяну большое пятитомное собрание размышлений и изречений восточных аскетов и мистиков "Добротолюбие", гимны и размышления Симеона "нового богослова" (недавно переведённые на немецкий [63]), византийсхих "исихастов" с их учением о преображении и созерцании "Света Фаворского" и происходящих от них русских "старцев". Здесь можно найти ту же антропологическую мудрость, что и у Достоевского. Всё это я упоминаю, чтобы порекомендовать Вашему благосклонному вниманию для второго издания Вашей книги, которое, надеюсь, не заставит долго ждать.
Теперь я вернусь к началу. Все учения и всякая мудрость, в конце концов, второстепенны по сравнению с духом любви, веющим в Вашей книге и открывающим Вам взор на окончательную [64] истину. Ubi caritas - ibi claritas. Я сердечно поздравляю Вас с Вашей книгой и чувствую также - в духе Вашего понимания - что наше "отношение Я-Ты" укрепилось и углубилось, и что Эрос "возрос".
С самыми сердечными пожеланиями
Ваш
Только что я получил Ваше письмо от 7.VII [65]. Меня радует, что мы и в отношении Хайдеггера с Вами принципиально едины. Что же касается моей просьбе о контакте, то я прошу Вас больше не беспокоиться. Решение совершенно серьёзно, полёт из Лиссабона уже оплачен, но обойдётся и так. У меня есть и другие контакты. Моё здоровье снова улучшилось.
С. Ф.
С. Л. Франк - Л. Бинсвангеру.
№ 249
30 августа 1950
Дорогой друг! Пишу Вам лёжа в постели - у меня что-то с лёгкими, что проявляется в жесточайшем кашле и лёгком повышении температуры. На основании рентгеновского снимка мне сказали: уплотнение ткани в левом лёгком. Я подозреваю, что истинное существо болезни от меня скрывают и что дела мои плохи. Но я не падаю духом, следуя мудрой фаталистической русской пословице: двум смертям не бывать, одной не миновать. (Так что нет причин для беспокойства).
Я пишу Вам главным образом под сильнейшим впечатлением от новой книги Хайдеггера "Holzwege" [66]. Полагаю, она является настоящим событием в истории европейского духа, для меня же особенно значительным. Вы знаете, что меня прежде отталкивало от Хайдеггера: представление о замкнутости души, "экзистенции" как бы в безвоздушном пространстве - прямо в противоположность моей метафизической картине жизни. Теперь весь смысл новой книги в том, что Хайдеггер вырвался из этой темницы и нашёл путь на волю, к истинному бытию. Это направление осталось недоступным для всей немецкой философии последних ста лет. Поэтому его книга - событие. Правда она написана обычным хайдеггеровским языком - на мой вкус слишком сложно и искусственно - француз сказал бы то же самое проще и понятнее, не жертвуя глубиной, - но это лишь мимоходом. Я не могу вдаваться в частности (критика нигилизма, размышления о словах Ницше "Бог умер", философия искусства [67]). Всё очень значительно и завершается одним итогом: человеческое бытие имеет смысл и исполнение только в отношении к истинному бытию, которое открывается ему и воплощается в нём. Тем самым неявно признаётся мой тезис: человеческое в человеке есть его Богочеловечность.
Для меня нет ничего более значительного и радостного, чем полученное в конце жизни известие, что величайший немецкий мыслитель приходит на своём пути к результату, который, в качестве основной интуиции и, вместе с тем, откровения, руководит моим творчеством уже 40 лет. Вы понимаете, что это удовлетворение не имеет ничего общего с личным тщеславием, от которого я чувствую себя свободным. Я охотно допускаю, что Хайдеггер по-своему выразил эту интуицию проницательнее и полнозначнее, чем это удалось мне.
Если европейской культуре суждено двигаться навстречу своему уничтожению, то последняя книга Хайдеггера - её лучшее прощальное слово, правда лишь для имеющих уши.
Не знаю, когда, и буду ли вообще в состоянии написать Вам ещё. На всякий случай, хотел бы проститься с Вами и ещё раз сердечно поблагодарить Вас за всё прекрасное и доброе, что принесла мне наша дружба, за Вашу доброту и великодушие, за Вашу чуткую готовность пойти навстречу. Всё это было для меня утешением и глубочайшим удовлетворением в последние 15 лет.
Сердечно обнимаю Вас. Будьте здоровы.
Ваш [С. Франк]
[1] Реакцию Хайдеггера на интерпретации Лёвита и Бекера см. в его недавно опубликованных письмах к Лёвиту (1921 и 1927 гг.): Drei Briefe Martin Heideggers an Karl Löwith // Zur philosophischen Aktualität Heideggers: Symposium der Alexander von Humboldt-Stiftung vom 24.-28. April 1989 in Bonn-Bad Godesberg. Hrsg. von Papenfuss D. und Pöggeler O. Bd. 2. Im Gespräch der Zeit. Frankfurt am Main, 1990. S. 27-39.
[2] Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова. Paris, 1983. Т. 2. С. 20-23. Друг Хайдеггера Генрих Пецет вспоминает о присутствии Бердяева во Фрейбурге в 1929 г. См.: Petzet Heinrich Wiegand. Auf einen Stern zugehen. Begegnungen und Gespräche mit Martin Heidegger 1929-1976. Frankfurt am Main, 1983. S. 15. Вряд ли этот факт можно признать достоверным.
[3] Примером такого рассмотрения Хайдеггеровской аналитики времени в связи с Бергсоном может служить глава о времени из работы Бердяева "Я и мир объектов".
[4] Waldenfels B., ("Phänomenolgie in Frankreich". Frankfurt am Main, 1987) причисляет эту книгу к важенейшим источникам французской феноменологии.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
