118416 (618155), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Напряженность в отношениях между осетинами и ингушами стала нарастать примерно с 1989—1990 гг. как на волне суверенизации и повсеместного подъема национального самосознания, так и на основе призывов сведения счетов с прошлым. Как уже отмечалось, часть ингушей, возвращавшихся в конце 50-х годов из мест этнической ссылки, начала селиться в Пригородном районе, т.е. в местах их традиционного расселения. Однако в административно-правовом смысле эта территория оставалась закрепленной за Осетией. Ингуши же вообще не входили в число народов, именем которых обозначалась какая-либо территория Советского Союза. Они объединялись с чеченцами, составляя ветвь общего вайнахского этноса. Оба народа имели общую судьбу: их вместе выселяли и вместе реабилитировали.
Перестройка и демократизация создали условия для того, чтобы ингушский этнос заявил о своей самостоятельности. Политические лидеры этого народа разъясняли ошибочность рассмотрения ингушей как ветви или клана чеченского этноса. Их разъяснения были восприняты с большим интересом и были поддержаны некоторыми российскими политиками, которые усмотрели в действиях лидеров своего рода антидудаевскую линию поведения: не вся Чечено-Ингушетия заражена сепаратизмом, а есть и здоровые силы народа, которые не мыслят своего существования вне исторических границ России. Вполне возможно, что в весьма узком кругу политиков этого направления зародилась мысль разыграть ингушскую карту. Во всяком случае, полностью исключать такого рода планы было бы неосмотрительно.
Действительно, ингуши и чеченцы — близкие, но не совпадающие друг с другом этнические группы. Их языки, хотя близки, но все же представляют собой разные языки, а не диалекты одного языка. История их схожа, но не вполне одинакова. Так, имамат Шамиля распространялся на Дагестан и Чечню, но не распространялся на ингушей.
Стремление к национальному самоопределению ингушей получило поддержку со стороны возглавлявшегося Р. Хасбулатовым Верховного Совета, который в июне 1992 г. принял Закон об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации. Это решение вызывает исключительный интерес в силу своей внутренней противоречивости. Оно было вполне адекватным с точки зрения общей концепции суверенизации и «нациестроительства». Действительно, один из репрессированных народов, насчитывавший немногим более 200 тыс. человек, обретал самостоятельный статус и вставал «вровень» со многими народами России. Россия на этом примере еще раз как бы демонстрировала свой демократизм: захотела этническая группа получить статус республики и без промедлений получила его. Таким образом, был осуществлен важнейший для ингушей шаг по пути превращения «потенциальной нации» («would-be nation») в реальную.
Однако политически и ситуационно этот шаг был совершенно не проработан. Дело в том, что вопрос о границах вновь образованной республики даже не рассматривался, хотя он напрямую затрагивал интересы ближайшего соседа, иной этнической группы — осетин. Законодатель не мог не знать, что в отношениях между осетинами и ингушами уже существовала напряженность, обусловленная не только территориальными притязаниями, но и общекультурными различиями народов. В принципе процесс образования республики и повышения статуса ингушского этноса мог бы быть использован для снятия этой напряженности. Умолчание же о потенциальном конфликте дало некоторым политикам (в Центре и регионе) повод расценить принятое решение как, по сути дела, провоцирование его перехода из латентной формы в открытую.
Решение об образовании новой республики в сознании ингушского населения и его политических лидеров соединялось с Законом о реабилитации репрессированных народов, принятым за полгода до образования республики, хотя статьи 3 и 6 Закона содержат малопонятную формулу о «территориальной реабилитации», истолкованную в данном случае как недвусмысленная поддержка не только возможных, но и уже сформулированных территориальных притязаний. Во всяком случае лидеры ингушской партии «Нийсхо», созданной в 1988 г., заявляли о том, что 45% ингушской территории оказалось отторгнутой от ингушей в результате их выселения и последующих административно-территориальных преобразований. На таких же позициях стояли 2-й и 3-й съезды ингушского народа, состоявшиеся в сентябре 1989 г. и октябре 1991 г. Все это свидетельствовало о том, что определенная часть политиков «новой волны» сформулировала от имени ингушского народа территориальные притязания (по крайней мере, к Северной Осетии) задолго до образования республики.
Одновременно тогда же выяснилось, что у вновь возникшей республики не только отсутствуют границы, но и нет единого, признанного подавляющим большинством ингушей лидера. На позицию «выразителя общеингушских интересов» претендовало сразу несколько человек, которых поддерживали разные группировки или кланы примерно с равными основаниями. Сама ситуация предлагала политико-этническим лидерам состязание в области поиска и отстаивания «общеингушской идеи», которой, естественно, стала идея «священной земли предков». Процесс формирования новогосударственного образования с самого начала был осложнен защитой этнических интересов от «общего врага».
Очень часто спрашивают: кто же персонально виноват в осетино-ингушском конфликте? Более того, требование «назвать виновных поименно» и предать их судебному разбирательству выдвигается в качестве чуть ли не основного условия нормализации осетино-ингушских отношений. Однако при охарактеризованных выше обстоятельствах события и не могли развиваться иначе. Конфликт стал по сути дела одной из проекций общероссийских преобразований, и те, кто утверждает, что он был «спровоцирован Москвой», вероятно, не так уж далеки от истины. Правда, это не было продуманным заговором и намеренным стравливанием двух народов, как не было и выполнением чьего-то «социального заказа» по созданию национально-этнических конфликтов на Северном Кавказе в целях подрыва государственного могущества России и ее последующего развала. Но сами того, видимо, вовсе не желая, инициаторы всей этой кампании поневоле провоцировали создание ситуации, которая должна была развиваться по законам межэтнических отношений в сторону открытого конфликта. Возникновению его содействовали кризис Вооруженных Сил России, появление рынка оружия, борьба местных элит за власть и влияние, равно как и политические интриги в высших эшелонах власти. Конфликт мог бы принять и более кровавые формы, если бы общеингушский лидер оказался человеком дудаевского типа. То, что Р. Аушев, избранный в феврале 1993 г. Президентом республики, несколько позже вступил на политическое поприще, помогло ему отмежеваться от наиболее экстремистской — антиосетинской и антироссийской — части ингушских политиков.
Имея в перспективе нарастание волны экстремизма и территориальных притязаний в местах совместного проживания осетин и ингушей, осетинские руководители, брошенные тогда на произвол судьбы российским руководством, не могли сидеть, сложа руки. Тем более, что его подпирала и волна осетинского экстремизма: первые отряды осетинской самообороны начали формироваться еще в 1990 г. Их объединял лозунг: отстоять территориальную целостность республики любыми средствами, а, если понадобится, то и с помощью силы. Нельзя было исключать и позиции экстремистского националистического крыла, которое всегда возникает в ходе созревания конфликтов такого рода. Вполне возможно, что в замыслы осетинского экстремизма входило отыскание средств для изгнания ингушского населения из сел совместного проживания и самого Владикавказа. Эта линия практической политики всячески подчеркивала культурно-бытовую несовместимость соседствующих народов. В качестве аргумента использовался и факт сталинских репрессий против ингушей, который сторонниками этноэкстремизма рассматривался как заслуженная акция, хотя справедливости ради заметим, что (даже не вдаваясь в исторические подробности) любому человеку должно быть ясно: подавляющее большинство ныне живущих ингушей в 1944 г. либо были совсем маленькими детьми, либо вовсе не родились на свет и если знают о тех событиях, то только по рассказам стариков, а уж сознательно участвовать в них тем более не могли.
Таким образом, к середине 1991 г. настроения этнического экстремизма получили значительное распространение и у осетин, и у ингушей. Заслуживает внимания и тот факт, что дудаевское руководство Чечни с момента установления своего режима проводило кадровую чистку по национальному признаку. Жертвами ее стали, прежде всего, представители ингушской интеллигенции, сосредоточенной в Грозном — столице Чечено-Ингушетии. Разделение республик, как это ни парадоксально, ударило не только по русским, но в первую очередь по представителям интеллектуальных профессий ингушской национальности.
В 1991 г. и осетины и ингуши изыскивают средства для закупки оружия, не гнушаясь и такими мерами, как обложение денежной данью руководителей предприятий.
К началу 1992 г. «всеобщее вооружение народа» в Ингушетии завершилось. К тому времени законы Российской Федерации перестали действовать на ее территории. В противовес друг другу осетинская и ингушская стороны создавали отряды самообороны. (Надо сказать, что организация военного дела в Осетии была традиционно значительно выше, чем в любой другой республике Советского Союза.) А в мае 1992 г. на Военно-Грузинской дороге произошел известный инцидент грузино-осетинской этнической войны, в результате которого 36 человек были убиты неизвестными лицами. После этого на некоторых предприятиях Владикавказа начали заниматься изготовлением оружия. Этнический конфликт как бы переваливал через Кавказский хребет вместе с сотнями и тысячами беженцев из Южной Осетии, которые взывали о помощи к своим единокровным братьям. В то же время кударцы готовы были с оружием в руках отстаивать интересы единого этноса. Это была еще одна линия напряженности, которая дала о себе знать в последующем.
При расследовании обстоятельств осетино-ингушского конфликта возникал и вопрос о том, был ли назначен «час "X"», т.е. было ли массовое выступление ингушей в ночь с 30 на 31 октября 1992 г. заранее спланированной акцией? На этот вопрос трудно ответить однозначно. Дело в том, что в Ингушетии в тот момент не было общереспубликанского руководства. Но некоторые действия ингушской стороны как бы подталкивали осетинское население к мысли, что каким-то образом нападение на осетин в селах совместного проживания готовилось заранее. Так, известны фаты вывоза детей из тех населенных пунктов, которые через несколько дней стали ареной конфликта. Кроме того, взрослое ингушское население прибывало в Ингушетию со всех концов России. Однако в развитии событий преобладал все же, на наш взгляд, стихийный компонент. В течение октября, а особенно после 20 октября, т.е. после того, как в селе Октябрьском была раздавлена 12-летняя девочка-ингушка, а 22-го были убиты еще двое ингушей, взрыв мог произойти каждую минуту. После этих событий обстановка накалилась до предела. Похороны этих уже не первых жертв конфликта превратились в митинги, на которых формировались «отряды самообороны», выдвигались требования об отстранении местных властей и проведении внеочередных выборов. Того же потребовала и объединенная сессия депутатов трех районов Ингушетии — Назрановского, Малгобекского и Сунженского. Ход событий, однако, повернулся несколько иначе.
Стрельба для всего населения Пригородного района стала почти привычным делом уже в 1991 г. В районе химзавода стрельба в ночь с 30 на 31 октября обернулась трагическими последствиями. Неизвестные из ингушских домов в Кимбелеевской открыли огонь по заводу. В ответ осетинские «силы самообороны» обстреляли ингушские дома. В 23 часа раздался вой заводской сирены. В это же время началась стрельба в селах Карца, Октябрьском, Куртате и Дачном. Во всех районах Ингушетии в течение нескольких часов стало известно: в Пригородном районе «бьют наших». Масса ингушей двинулась в сторону границы с Северной Осетией, перекрыв движение.
Главным вопросом для той и другой стороны стал на какое-то время вопрос о более мощном вооружении. Причем и в Ингушетии, и в Осетии источниками вооружения так называемых отрядов самообороны оказались воинские части. Толпы людей окружали КПП, военные училища, другие места расположения воинских частей и требовали выдачи им оружия. Был случай, когда осетинские боевики вынудили одного из командиров воинской части раздать народу оружие под угрозой уничтожения членов семьи, захваченных ими в качестве заложников. А ингушские боевики разоружили несколько БТР.
В течение первых двух-трех дней конфликта ингушская сторона имела явный перевес. Вооруженные ингуши нападали на посты милиции, на отдельные воинские части, захватывали заложников, строили укрепления и надеялись на то, что их цели осуществятся. Казалось, что «исконная земля» наконец-то отвоевана и восторжествовала историческая справедливость.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
