74210 (612348), страница 4
Текст из файла (страница 4)
«Поздравляю Вас с Рождеством. Поэтический праздник. Жаль только, что на Руси народ беден и голоден, а то этот праздник с его снегом, белыми деревьями и морозом был бы на Руси самым красивым временем года, когда кажется, что сам Бог ездит на санях». Так писал Чехов Григоровичу.
Для «малой прессы» была характерна привязанность к православному календарю. Целые полосы отводились под рисунки, юморески, сценки, рассказы, посвященные Рождеству, Крещению, Пасхе, Троице и другим церковным праздникам. Объясняется это, очевидно, тем, что «малая пресса» ориентировалась на демократического читателя, пусть даже и не верующего, но не выходящего за рамки бытового православия.
Естественно, что Чехов, широко сотрудничавший с «малой прессой» в 1880-е годы, не мог пройти мимо рождественского и святочного рассказов. Всегда остро ощущая штамп и стереотип, он и в этом случае вступал в сложные отношения с жанром. Прежде всего, Чехов отказался от чудесного и сверхъестественного. Сам по себе такой отказ еще не означал новаторства. Но Чехов не просто модернизировал, он усложнял картину мира.
В «Ваньке» (1886) происходит усложнение проблемности жанра: рождественское чудо приобретает драматический и даже трагический оттенок. Внимательно прочитаем рассказ.
Сюжетную основу рассказа составляет письмо Ваньки Жукова дедушке. В письме отражены те же особенности детского (элементарного) сознания, что и в рассказах «Гриша», «Детвора», «Мальчики» и др. Это особая детская логика, ограниченность кругозора, повышенная эмоциональность и т.д. Характерна, например, смена местоимений в поздравлении: этикетное «вы» соседствует с природно-родственным «ты». «Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога».0 Или логическая неувязка в утверждении: «А еды нету никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а что чаю или щей, то хозяева сами трескают».0
Формально (лексически, орфографически, стилистически) письмо Ваньки Жукова сродни таким юморескам Чехова, как «Письмо к ученому соседу», «Каникулярные работы институтки Наденьки N», «Два романа», «Роман адвоката», «Из дневника одной девицы», «Жалобная книга», где предметом изображения становится письменное слово в его социокультурном значении. Его образ зависит от среды, пола, профессии, возраста субъекта речи. И если бы Чехов ограничился только текстом письма и адресом («На деревню дедушке»), перед нами была бы еще одна юмореска с анекдотическим сюжетом и с социальным подтекстом– тяжелая судьба крестьянских детей, отданных в «мальчики» в город.
Однако в рассказе есть и план авторского повествования. В нем-то и происходит усложнение проблемности, смена эстетических значений (комическое переходит в драматическое). Обратим внимание на то, что «далекое прошлое, представляющее деревенскую жизнь Ваньки в феноменах его памяти – в воображении, воспоминании и сне», лишено тех признаков детского сознания, о которых говорилось выше и которые так ярко представлены в плане письма.
«Ванька перевел глаза на темное окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего ночным сторожем у господ Живаревых».0 Но дальше доминирует точка зрения повествователя, взрослого человека, знающего о людях и жизни неизмеримо больше ребенка. «Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижный старикашка лет 65-ти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами», дед «балагурит с кухарками», «щиплет то горничную, то кухарку», кричит: «Отдирай, примерзло», когда бабы нюхают его табак и чихают; из озорства он дает понюхать табак собакам, при этом «Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону, Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом».0 Кстати, «иезуитское ехидство» Вьюна тоже подмечено взрослым человеком, Ванька едва ли мог отыскать в «феноменах памяти» такое словосочетание.
Как видим из этого описания, «милый дедушка»– это непутевый деревенский старик, пьяница и балагур, едва ли помнящий о внуке. В авторском повествовании корректируется детская точка зрения и на «любимицу Ваньки» барышню Ольгу Игнатьевну. «Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченый орех и в зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи для Ваньки».0 Барышня выучила мальчика «читать, писать, считать до ста и даже танцевать кадриль», но все это «от нечего делать», а когда мать Ваньки умерла, его спровадили в людскую кухню к деду, а из кухни в Москву к сапожнику Аляхину».0 Ребенок не знает этих обстоятельств и верит в добро, в рождественское чудо.
Эту веру и отражает план письма. Письмо восстанавливает социальные связи ребенка с «милым дедушкой», с Ольгой Игнатьевной, с деревенским миром («кланяюсь Алене, кривому Егорке и кучеру»). Одиночество деревенского мальчика в Москве безгранично, это поистине чужой мир. Однако абсолютизировать конфликт «своего» и «чужого», как это иногда делают исследователи, не стоит. Скорее, у Чехова дан «детский» вариант «взрослого» конфликта – несовпадение представлений героя о мире с реальностью. Ведь и деревенская реальность не так добра по отношению к мальчику, как ему представлялось.
Рождество – один из величайших христианских праздников, приобщающий человека к тайне земного воплощения Бога. Крестьянские дети на Руси были участниками ритуально-обрядовых действий наравне со взрослыми: они колядовали, пели на клиросе и т.д. Ванька же реально выключен из праздничного времени, знаки которого разбросаны по всему тексту. Хозяева и подмастерья ушли к заутрене. Мальчик стоит в молитвенной позе, на коленях, но занят мирским делом – пишет письмо. Прежде чем вывести первую букву, «он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темный образ».0 Из текста письма мы поймем, чего он боится – возвращения хозяев. Описывая Москву, он отметит: «Со звездой тут ребята не ходят и на клирос петь никого не пущают».0 И поход за елкой, и золоченый орех – все это знаки праздничного времени.
Но будучи выключенным из него реально, в настоящем времени сюжета, Ванька восстанавливает утраченное единство с миром в феноменах памяти. Он знает весь ход течения праздничного времени. «Теперь, наверно, дед стоит у ворот, щурит глаза на ярко-красные окна деревенской церкви», потом будут колядки, новогодняя елка у господ с гостинцами и т.д. В этом контексте золоченый орех, конечно, символ, но едва ли он «показывает бедность мира, в который хочет вернуться мальчик». Это особый мир детских ценностей, в котором 10 копеек могут быть больше рубля («Детвора»), а золоченый орех равен золотому.
Финал рассказа двойствен. С одной стороны, коммуникация состоялась, хотя письмо никогда не дойдет до адресата. «Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал... Ему снилась печка. На печи сидит дед, свесив босые ноги, и читает письмо кухаркам... Около печи ходит Вьюн и вертит хвостом». Формально рождественский рассказ Чехова заканчивается счастливо. С другой стороны, финал трагичен и трагическое не ограничивается детской ошибкой. Девятилетний мальчик умоляет деда: «...увези меня отсюда, а то помру». «Дедушка, милый, нету никакой возможности, просто смерть одна». «А намедни хозяин колодкой по голове ударил, так что упал и насилу очухался».0 Смерть из идиомы становится трагической возможностью. Масштабы трагедии детское сознание не улавливает, они доступны только авторскому сознанию.
В жанре пасхального рассказа написаны значительные произведения Чехова - «Святою ночью», «Студент», «Архиерей».
Любовь – главный завет Христа, о котором А.П. Чехов неоднократно размышлял. В 1888 г. он писал А.С. Суворину: «Если бы Иисус Христос был радикальнее и сказал: «Люби врага, как самого себя», то он сказал бы не то, что хотел. Ближний – понятие общее, а враг – частность. Беда ведь не в том, что мы ненавидим врагов, которых у нас мало, а в том, что недостаточно любим ближних, которых у нас много, хоть пруд пруди».0
Пасхальный рассказ стал для Чехова формой воплощения широкого философского содержания, не сводимого к гносеологической проблематике или проблематике философии обыденного сознания. Чехов художественно исследует экзистенциальную ситуацию «человек и бытие», взятую, как в «пограничных» проявлениях (болезнь, смерть), так и в случайностно-будничных явлениях повседневого мира. В Новом Завете Чехова интересует та сторона христианского учения, которая помогает человеку ориентироваться в мире, строить и осознавать взаимоотношения между людьми, искать сокровенный смысл жизни. Поэтому в пасхальных рассказах Чехова нет религиозной догматики, нет моральной дидактики, нет легких решений. Читатель должен сам найти ответ на поставленный автором вопрос.
Заключение
Можно подвести следующие итоги данной работы:
Литературную деятельность Чехова принято обыкновенно делить на две, совсем ничего общего между собой не имеющие, половины: период Чехова-Чехонте и позднейшую деятельность, в которой даровитый писатель освобождается от приспособления к вкусам и потребностям читателя мелкой прессы. Для этого деления есть известные основания. Существенным отличием Чехова-Чехонте от Чехова второго периода является сфера наблюдения и воспроизведения. Чехонте не шел дальше мелочей обыденного, заурядного существования тех кругов общества, которые живут элементарной, почти зоологической жизнью. Но когда критика подняла самосознание молодого писателя и внушила ему высокое представление о благородных сторонах его тонкого и чуткого таланта, он решил подняться в своем художественном анализе, стал захватывать высшие стороны жизни и отражать общественные течения. А.И. Камчатский и А.А. Смирнов высказывают противоположное мнение: «В сознании многих читателей и литературоведов укоренилось мнение о противоположности творческих принципов «позднего» и «раннего» Чехова. Как это ни покажется странным и даже парадоксальным, но единство раннего и позднего этапов обеспечивается, прежде всего, единством героя: герой Антоши Чехонте также строит иллюзии, так же сочиняется и сочиняет себе других людей, как и герой Антона Павловича…»
Можно сказать, что у Чехова нет положительных героев в общепринятом классическом значении этого слова. Как правило, положительные герои Чехова – это добрые, интеллигентные люди, не понятые окружающими, и уходящие от них в собственный, нереальный мир, где все устроено гораздо более справедливо, чем в реальной жизни. При этом люди из реального мира мстят им, за бегство из него и просто, за непохожесть на них. Это тенденция великолепно прослеживается в произведении А.П. Чехова «Палата № 6». Совсем другой тип положительного героя: молодого, думающего, умеющего тонко чувствовать и понимать прекрасное в казалось бы серой и безрадостной жизни, изображен в рассказе Чехова «Студент». Несмотря на неоднозначные оценки произведения «Душечка», можно считать героиню этого рассказа с ее жертвенной любовью положительным персонажем. И, наконец, еще один тип положительного героя – Михаил Полознев из произведения «Моя жизнь», который нашел в себе силы изменить свою жизнь и самостоятельно распоряжаться своей судьбой.
В рассказах «Святой ночью» (Николай, Иероним), путевых заметках «Остров Сахалин» (отец Симеон), повести «В овраге» (Липочка) А.П. Чехов описывает «праведных» людей, чистые и смиренные души которых, не могут сломить никакие страдания и унижения. Рассказ «Ванька» является великолепным образцом «рождественского» рассказа.
Список литературы
-
Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.
-
Бердников И. Чехов. М.: ЖЗЛ, 1978.
-
Громов М.П. Книга о Чехове. М., 1989.
-
Камянов В.И. Время против безвременья. Чехов и современность. М., 1989.
-
Куприн А.И. Памяти Чехова. / Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954.
-
Лакшин В.Я. Толстой и Чехов.– М.: Советский писатель, 1975.
-
Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. М, 1955.
-
Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. М, 1977.
-
Камчатский А.И., Смирнов А.А. А.П. Чехов: Проблемы поэтики.// www.textology.ru.
-
Собенников А.С. Чехов и христианство.// Вестник факультета филологии и журналистики ИГУ, 2001.
0 Камчатский А.И., Смирнов А.А. А.П. Чехов: Проблемы поэтики.// www.textology.ru Гл. 1.8.
0 Куприн А.И. Памяти Чехова. / Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954
0 Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. М, 1977. Том 9, стр. 237.
0 Там же. Том 9, стр. 263.