74194 (612345), страница 3
Текст из файла (страница 3)
В отечественном искусствоведении и эстетике пространство и время рассматриваются как важнейшие мировоззренческие, идейно-содержательные и композиционные характеристики искусства, исследование которых имеет существенное значение для раскрытия художественного отражения действительности, фундаментальных вопросов содержания и формы произведений искусства и их восприятия. В работах Я.Ф. Аскина, В.П. Гайденко, П. П. Гайденко, А. Я. Гуревича, А. М. Жарова, М. С. Кагана, СТ. Мелюхина, Ю.Б. Молчанова, A.M. Мостепаненко, Р.А. Зобова и др. обоснована концептуальная сущность проблемы, ее теоретико-методологические аспекты, дан анализ пространства и времени, рассматриваемых на широком материале конкретных видов искусств.
Важнейшее место в ряду исследований, посвященных проблемам пространства в литературе, занимают исследования В.Н. Топорова. Так, в работе «Пространство и текст» ученый рассуждает о двух пониманиях пространства – по Ньютону и по Лейбницу и отмечает, что различия в понимании сводятся к противопоставлению ньютоновского геометрического пространства (чистой абстракции) пространству, определяемому «порядком сосуществования вещей». Ньютоновское пространство является принципиальным отвлечением от фактора восприятия пространства человеком; у Лейбница же пространство «одушевляется» человеческим присутствием, оно трактуется, прочитывается человеком. Ньютоновское пространство принадлежит физике и геометрии, лейбницевское же относится к области человеческих представлений о мире. Как указывает В. Торопов, «пространство и время можно понимать как свойства вещи. Пространство высвобождает место для сакральных объектов, открывая через них свою высшую суть, давая этой сути жизнь, бытие, смысл; при этом открывается возможность становления и органического обживания пространства космосом вещей в их взаимопринадлежности. Тем самым вещи не только конституируют пространство, через задание его границ, отделяющих пространство от не-пространства, но и организуют его структурно, придавая ему значимость и значение (семантическое обживание пространства)» [Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст, семантика и структура. М., 1983].
Особый интерес к проблеме художественного пространства связан также и с тем, что вопрос о пространстве является одним из основных как в искусстве, так и в мировоззрении вообще. Конкретные представления о пространстве налагают отпечаток на все используемые художником изобразительные средства и представляют собой один из характерных признаков художественного стиля.
Таким образом, художественное пространство можно охарактеризовать как свойственную произведению искусства глубинную связь его содержательных частей, придающую произведению особое внутреннее единство и способствующую превращению его в эстетическое явление. Художественное пространство является неотъемлемым свойством любого произведения искусства, включая и литературу. В отличие от композиции, представляющей собой значимое соотношение частей художественного произведения, художественное пространство означает как связь всех элементов произведения в некое внутреннее, ни на что другое не похожее единство, так и придание этому единству особого, ни к чему иному не редуцируемого качества. Композиция оказывается, таким образом, только одним из аспектов внешнего, локализованного в самом произведении, художественного пространства, пространства героев.
2.2 «Челкаш»
Ранние рассказы Горького принято относить к романтическим произведениям. Во – первых, потому, что в них писатель несколько идеализирует своих героев, наделяя их исключительными качествами. Во – вторых, главной темой ранних рассказов М.Горького является тема свободы и любви. Понятие «абсолютной свободы» является жизненным идеалом для героев Горького. Но в своих произведениях писатель показывает, что «абсолютная свобода» недостижима: стремление к ней часто приводит героев к конфликту с обществом. Герои рассказа «Челкаш» пытаются приблизиться к этому идеалу. Каждый по-своему, ведь у каждого из них свое определение свободы и разные жизненные ценности.
Главный герой Гришка Челкаш - "старый травленый волк, хорошо знакомый гаванскому люду как заядлый пьяница и ловкий, смелый вор" (I, 65). "Пьяница и вор" - это только одна сторона его души и жизни. Есть в нем еще многое другое, что не только не унижает его, а даже создает ему некоторый поэтический ореол и высоко поднимает его над уровнем не только обыкновенных пьяниц и воров, но и многих честных и трезвых людей. Так, "он, вор и циник, любил море; его кипучая, нервная натура, жадная на впечатления, никогда не прельщалась созерцанием этой темной широты, бескрайной и мощной" (I, 75). Недаром он так любит именно море с его широким простором: его душе особенно родствен этот простор. Он смел, великодушен, преисполнен чувства собственного достоинства, никому не позволит наступить ему на босую ногу, и те грандиозные сочетания металла, дерева и пара, которые Горький изобразил в начале рассказа, никоим образом не могли бы похвалиться, что они поработили, обезличили Челкаша. Водная стихия – характеристика жизни Челкаша, его пространственная характеристика, которая разворачивается перед читателем в полном объеме. Бескрайнее море, без видимых горизонтов, будто не ограничивающее возможности и направление действий Челкаша. Водное пространство у Горького предстает как своеобразное зеркало, в котором отражается жизнь человека, является точкой отсчета духовных устремлений героя. Для Челкаша неопределены рамки свободы – подобно морю она не имеет ощутимых границ.
В отличие от Гаврилы, у него нет зависимости от социальной среды, он ценит свободу от людей, труда, каких–либо обязанностей. Крестьянский парень, который случайно становится помощником вора и контрабандиста так же, как он любит свободу, которой не знает цены, вызывая этим ненависть и презрение Челкаша. При исполнении предприятия он, добродушный и глуповатый деревенский парень, вдоволь натрусился, вызывая то насмешки, то гневные окрики, а затем произошла следующая сцена при дележе добычи. Операция принесла пятьсот сорок рублей, из которых сорок Челкаш отделил Гавриле, предполагая, по-видимому, и еще прибавить. Но Гаврилу при виде радужных бумажек обуяла жадность. И Гаврила униженно страстно молит Челкаша отдать ему всю добычу. Молит, но вместе с тем как будто и отнять покушается, потому что неожиданным движением валит Челкаша на землю. "На, собака, жри! -- гаркнул Челкаш, дрожа от возбуждения, острой жалости и ненависти к этому жадному рабу. И, бросив деньги, он почувствовал себя героем, удальство светилось в его глазах". Гаврила стал столь же униженно благодарить. "Челкаш слушал его визги, вопли, смотрел на его сиявшее, искаженное жадной радостью лицо и чувствовал, что он, вор и гуляка, оторванный от всего в жизни, никогда не станет таким жадным, низким, не помнящим себя. Никогда не станет таким! И эта мысль и ощущение, наполняя его сознанием своей свободы и удали, удерживали его около Гаврилы на пустынном морском берегу" (I, 100). Но когда Гаврила, в порыве восторга, признается, что он хотел убить Челкаша, тот решается отобрать деньги. Происходит драка: Челкаш, пораженный камнем в затылок, падает, Гаврила просит прощения и проклинает соблазнившие его деньги. Челкаш, однако, презрительно заставляет его взять добычу, оставляя себе лишь одну «радужную», и случайные товарищи расходятся...
К презрению, которое босяк питает к Гавриле, примешивается странное сочетание зависти и сочувствия. Одиннадцать лет тому назад Гришка Челкаш сам был деревенским мужиком, и в разговоре с Гаврилой он "чувствовал себя обвеянным примиряющей, ласковой струей родного воздуха, донесшего с собой до его слуха и ласковые слова матери, и солидные речи исконного крестьянина-отца, много забытых звуков и много сочного запаха матушки-земли, только что оттаявшей, только что вспаханной и только что покрытой изумрудным шелком озими... И он чувствовал себя сбитым, упавшим, жалким и одиноким, вырванным и выброшенным навсегда из того порядка жизни, в котором выработалась та кровь, что течет в его жилах"(I, 79). Но чтобы реально шагать с места на место по всей земле, как этого хотят герои Горького, нужна свобода. Не свобода передвижения только, засвидетельствованная законным документом, надлежащими властями выданным, а свобода от всяких постоянных обязанностей, от всяких уз, налагаемых существующими общественными отношениями, происхождением, принадлежностью к известной группе, законами, обычаями, предрассудками, правилами общепринятой морали и т. д. Мы и видим, что герои Горького все отличаются свободолюбием в этом широчайшем, безграничном смысле. Для "жадного на впечатления" Челкаша Гаврила есть "жадный раб", и Челкашу обидно, что этот раб смеет по-своему "любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна". И если Челкаш, свободный от жадности к деньгам, свои деньги потратит на самые разнообразные впечатления, то Гаврила, видящий свободу в обеспеченной жизни, зароется в свою деревенскую "яму". Тем самым крестьянин ограничит пространство своего существования участком земли, которым владеет, а босяк будет продолжать жить в бескрайнем пространстве, которое обеспечивает свободу от всех мыслимых социальных связей.
Горьковские босяки оказываются нравственно выше власти денег, они – свободные люди в несвободном обществе и, по-видимому, глубокое презрение к мужику и к деревенскому житью, презрение, сопровождаемое даже ненавистью, свойственно не одному Гришке Челкашу, а вообще излюбленным героям Горького.
2.3 «Супруги Орловы»
В повести Горького «Супруги Орловы» контрастно сопоставлены характеры двух героев, вступающих в сложные и подвижные драматические конфликты. Это произведение изображает жизнь мелкого городского люда, существование супружеской пары – сапожника Григория Орлова и его жены Матрены. Начало повести дает возможность читателю с точностью представить место действия – дом купца Петунникова «старый и грязный», двор «заваленный разною рухлядью», и, наконец, в центре – подвал, где проходит скучная и однообразная темная жизнь Орловых. Пространство, описываемое Горьким, предстает перед читателем в виде воронки, водоворота, который затягивает на свое дно молодую семью. Бедная беспросветная жизнь в пустоте и скуке, без радости и цели заполняется пьянством и побоями. «Яма» - это не только место обитания Орловых, но и характеристика их положения в обществе.
Сапожник Орлов бросает свою яму, вместе с Матреной поступает на службу в холерный барак. Таким образом, супруги «поднимаются» из «ямы», но границы их жизни не меняются, держа в своих оковах Григория, рвущегося на волю. Хотя он и добивается того, что его признают "нужным человеком"; он возрождается и, по собственному признанию, "прозревает на счет жизни". Казалось бы, цель достигнута. Беспокойство, однако, тут как тут, Орлов начинает сомневаться в значении своего труда. Он помогает больным от холеры. Но разве это важно? Холерных окружают заботами уходом, а сколько людей остается вне барака, людей в тысячу раз более несчастных, нежели эти холерные, и остающихся тем не менее без всякого призрения. "Живешь на земле, - философствует он, - ни один черт даже и плюнуть на тебя не хочет. А как начнешь умирать – не только не позволяют, но даже в изъян себя вводят. Бараки... вино... шесть с половиной бутылка!" Человек выздоравливает, и доктора радуются, а он и хотел бы разделить эту радость, да не может, так как прекрасно знает, что за порогом барака этого больного ждет жизнь "хуже холерной судороги". Григория притягивает поле, находящееся за стенами барака. Туда стремится его душа, которой хочется простора. Пространство ночной степи - непрерывное и непредельное из-за отсутствия видимых горизонтов. «Ночная» степь обладает определенными смысловыми характеристиками: своеобразным «замедлением» течения времени, в ней проступает наличие «тайны», своего рода «недоброжелательность». В такой картине «ночной» степи представленной с присутствием в ней человека, есть концептуальные особенности авторского мировоззрения. Раскрывается отмечаемое многими исследователями несогласие Горького с законами природного существования человека.
Григорий Орлов существует вне социальных законов, в отличие от Матрены. Каждый из них совершает сложный путь, приходя в столкновение с другим. Матрена сначала хочет использовать свое новое положение для накопительства, для попытки подняться вверх – к «мещанскому счастью», однако она перерождается в атмосфере коллективного самоотверженного труда, находит в себе силы отстоять свое достоинство, свою самостоятельность от деспотических посягательств мужа и зажить жизнью честного, полезного труженика. Характеры Матрены и Гаврилы схожи, они оба видят смысл существования и свободу в обеспеченной жизни, в социальном положении выше уровня «ямы». Григорию же кажется, что вся жизнь подавленных, бедных людей нуждается в каком-то радикальном лечении. И так как путей для ее перестройки он не находит, его протест выливается в бессмысленное бунтарство. Если, однако, разобраться во всех порывах души Орлова, во всех этих недоговоренных стремлениях, нередко имеющих крайне дикий характер, то можно найти в них и нечто общее. Общее это можно назвать стремлением сознавшей свою индивидуальность человеческой личности освободить себя от всех общепринятых условностей социальной и нравственной морали упорным исканием смысла жизни.
Кроме планов всеобщего разрушения у героев Горького есть и еще одна мечта, быть может, самая интересная: они "жадны жить", для чего им нужна безграничная свобода, и никому и ничему они не согласны подчиняться. Но из этого не следует, чтобы каждый из них в отдельности не хотел и других подчинять. Напротив, в подчинении и порабощении других они находят особое наслаждение. Челкаш "наслаждался, чувствуя себя господином другого" - Гаврилы. Он "наслаждался страхом парня и тем, что вот какой он, Челкаш, грозный человек". Он "наслаждался своей силой, которой он поработил этого молодого свежего парня". Оттого-то и Орлов мечтает "встать выше всех людей" и сделать им всем огромную пакость. Он даже одно время был одолеваем "жаждою бесконечного подвига", - вот по каким мотивам: "Он чувствовал себя человеком особых свойств. И в нем забилось желание сделать что-то такое, что обратило бы на него внимание всех, всех поразило бы и заставило убедиться в его праве на самочувствие" (II, 125). В кратковременный же период увлечения мечтой о подвиге он рассуждал, например, так: "То есть, если бы эта холера да преобразилась бы в человека... в богатыря... хоть в самого Илью Муромца, - сцепился бы я с ней! Иди на смертный бой! Ты сила, и я, Гришка Орлов, сила, - ну, кто кого? И придушил бы я ее и сам бы лег... Крест надо мной в поле и надпись: "Григорий Андреев Орлов. Спас Россию от холеры". Больше ничего не надо". - Но когда ему показалось "тесно", он опять принялся за Матрену, постоянно переходя от страстных ласк к жестокой драке. Однажды, например, он было "поддался" жене - покорно выслушал ее упреки и признал, что нехорошо делает, что дерется. Но на другой же день раскаялся в этом душевном движении и "пришел с определенным намерением победить жену". Вчера, во время столкновения, она была сильнее его, он это чувствовал, и это унижало его в своих глазах. "Непременно нужно было, чтобы та опять подчинилась ему; он не понимал почему" но "твердо знал - нужно" (II, 143),
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
