70108 (611724), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Об обращении А.П.Чехова к фольклору в научных исследованиях говорилось крайне редко, более того, авторы некоторых их них подчеркивали проблематичность самой постановки вопроса – Чехов и фольклор.
Н.И.Кравцов в учебно-методическом пособии «Русская проза второй половины XIX века и народное творчество» 0 также отмечал особенность чеховского фольклоризма, говоря о том, что, несмотря на то, что Чехов редко использует фольклор, он все своеобразно использует народнопоэтический материал.
Раскрытию «библейского» подтекста посвящены статьи профессора Йельского университета Р.Л.Джексона. То, что Чехов был человеком нерелигиозным, признается большинством западных исследователей, и в работах Р.Л.Джексона речь идет не о религиозности Чехова, а об обращении к моральной символике и поэтической образности Библии. Ни у кого не вызывает сомнения, что Чехов с детства ориентировался в церковных текстах, это замечает Чудаков А. П. в своем труде «Мир Чехова: Возникновение и утверждение» 0
Сложность и многозначность подтекста в чеховских рассказах, соединение в них христианской мифологии и фольклорных мотивов раскрывает американский ученый С.Сендерович в статье «Чудо Георгия о змие: история одержимости Чехова одним образом».0 Главная мысль Сендеровича заключается в том, что в творчестве Чехова можно выделить несколько групп (семейств) произведений, которые объединяет не общая тема, а родство второго глубинного символического плана, почти недоступного, неуловимого, если эти произведения рассматривать в отдельности. Сендерович исследует ряд произведений, которые он называет георгиевскими. К этому ряду автор относит 12 произведений, написанных за десятилетие с 1882 г. по 1891 г. («Зеленая коса», «Корреспондент», «Цветы запоздалые», «Припадок», «Егерь», «Циник», «Тайный советник», «На пути», «Каштанка», «Степь», «Леший», «Дуэль»).
С.Сендерович отмечает, что мотив чуда Георгия о Змие по-разному включается в текст произведений Чехова:
1. Упоминание образа (иконы) Георгия Победоносца («На пути»).
2. Разработка ситуации (сюжета) («Зеленая коса»).
3. Использование имени святого в ситуации чуда («Тайный советник», «Степь»).
Но почти во всех случаях происходит метаморфоза Чуда, его пародийная инверсия.
В чеховском рассказе "На святках", в первом же предложении — "«Чего писать?» — спросил Егор и умокнул перо" 0— манифестируется особый "георгиевский культурный комплекс" как особая смысловая парадигма. По мнению С. Сендеровича, за трансформацией образа Георгия Победоносца, приведшей к его декадансу стоит "деградация сознания, причастного"0 этому мотиву. Хотя исследователь рассматривает рассказ "На святках" чрезвычайно бегло, для обоснования идеи "деградации" образа Георгия Победоносца это произведение имеет особое значение: его истолкованием завершается основная часть монографии ученого.
Необходимо согласиться с С. Сендеровичем в том, что уже упоминание имени героя чрезвычайно существенно. Ведь представление о Егоре только как олицетворении пошлости ("Это была сама пошлость, грубая, надменная, непобедимая..."0) слишком поверхностно, чтобы относить его к сфере авторского сознания. Между тем, в открывающем текст предложении присутствует не только заданная именем героя неявная отсылка к образу святого Георгия, но и некоторые иные его атрибуты. Так, упоминаемое в этой фразе "перо" — это сублимированный художественный аналог копья святого, которое разит змия. Более отчетливо данная аллюзия проступает в последующем изображении чеховского героя: "Егор сидел за столом и держал перо в руке".0Существенно, что эта фраза представляет собой первый собственно визуальный "кадр". "Солдатский" лексический пласт, преобладающий во внешне бессмысленных фразах его письма Ефимье, также отсылает к христианскому прообразу Георгия–воина, причем он проявляет себя не только в письменной, но и в устной речи: "Есть. Стреляй дальше".0 Тем самым записываемая "пером" Егора речь осмысливается в качестве действительного оружия, которым можно поразить врага. Соответственно конь Георгия Победоносца "превращается" в табурет Егора. При этом сохранены некоторые особенности посадки именно конного воина: "Он сидел на табурете, раскинув широко ноги..."0 Если Егор — это недолжный (профанный) Георгий Победоносец, то зять Андрей Хрисанфыч, перенесший Ефимью из родного деревенского топоса в чужой для нее "водяной" мир, столь же профанный аналог змия, стерегущего свою жертву, "одолеть" которого и пытается своим письмом Егор. Характерно, что этот персонаж имеет некоторые "змеиные" атрибуты. Так, сапоги, которые "блестели как-то особенно", могут быть истолкованы как блестящая чешуя змия. В том же семантическом "змеином" поле значений может быть прочитано и финальное вытягивание персонажа в одну линию: "Андрей Хрисанфыч вытянулся, руки по швам..."0
Существенно, что старики добровольно отдают единственную дочь - "мученицу", однако затем они не только сравнивают себя с сиротами, но и ее отъезд в иное пространство осмысливается как похороны: эта детализация актуализирует жертвоприношение, свершаемое царственным персонажем "Чуда святого Георгия о змие"0. В этой связи очень характерен мистический ужас Ефимьи перед своим хтоническим супругом, вряд ли объяснимый вне выявления православного кода рассказа: "Она его очень боялась, ах, как боялась! Трепетала, приходила в ужас от его шагов, от его взгляда, не смела, сказать при нем ни одного слова".0 Василиса же, находясь в пространственной картине этого произведения в противоположном архетипическом поле, также обнажает этимологию своего имени и одновременно участвует в организации второго плана рассказа: она "царица", лишившаяся дочери — подобно царю из "Чуда святого Георгия о змие".
Буквально все в этом произведении как будто подготавливает читателя к мысли о невозможности чуда в прозаическом мире. Однако чудо, тем не менее, происходит: родительское благословение доходит до Ефимьи, которая "дрожащим голосом прочла первые строки. Прочла и уж больше не могла; для нее было довольно и этих строк, она залилась слезами..."0 Исследователь В. И. Тюпа в работе «Художественность Чеховского рассказа» 0 указывает на центральное событие рассказа: "абсурдное письмо, которое никак не могло осуществить соединение душ, тем не менее, выполняет свою миссию". Если анекдотичность рассказа легко обнаруживается на поверхностном уровне его содержания, то притчевое начало таится в глубинах православного подтекста произведения.
Благодаря этим работам, открывается неведомый Чехов, укорененный в русской народной религиозной традиции. Исследователь выделяет образ Георгия Победоносца как одну из доминантных формул для русского христианского сознания, ставшую "радикалом" отечественной культуры.
2.4 Святой Георгий в поэзии XX века
Для поэзии XX века характерен мотив воскресения из мертвых. О способности св. Георгия если не воскрешать, то по крайней мере исцелять говорится в стихотворении Николая Гумилева «Видение», которое входит в сборник 1916 г. «Колчан». Истомленный болезнью человек с восторгом видит, как из мрака ночи выходят к нему «святой Пантелеймон и воин Георгий».0 Сначала к больному обращается великомученик Пантелеймон и обещает ему исцеление.
И другу вослед выступает Георгий
(Как трубы победы, вещает Георгий):
«От битв отрекаясь, ты жаждал спасенья,
Но сильного слезы пред Богом неправы,
И Бог не слыхал твоего отреченья,
Ты встанешь заутра и встанешь для славы».0
И когда исчезли два святых друга, «два яркие света», больной встал «с надменной улыбкой, с весельем во взорах / И с сердцем, открытым для жизни бездонной». Слово «надменный» в таком контексте странно: трудно соотнести такую улыбку с явлением угодника Божия. Но факт остается фактом: св. Георгий выступает здесь таким же целителем, как и великомученик Пантелеимон.
Есть в русской поэзии ХХ в. и произведения, обращенные непосредственно к Чуду Георгия о Змии. Таково стихотворение Ивана Бунина «Алисафия» (1912). Сюжет вполне фольклорен: отец выдает Алисафию за морского Змея; братья, несмотря на ее мольбы, бросают ее на морском берегу и возвращаются к мачехе.
Вот и солнце опускается
В огневую зыбь помория,
Вот и видит Алисафия:
Белый конь несет Егория.
Он с коня слезает весело,
Отдает ей повод с плеткою:
– Дай уснуть мне, Алисафия,
Под твоей защитой кроткою.0
Как и в духовном стихе, при появлении Змея Алисафия пытается разбудить героя: «Встань, проснись, Егорий-батюшка! Ой, проснись, – не медли, суженый !» Но Егорий просыпается только от ее горячей слезы. Он срубает Змею голову, и следует счастливый конец:
Золотая верба, звездами
Отягченная, склоняется,
С нареченным Алисафия
В Божью церковь собирается.
При сходстве сюжета совсем иначе выглядит большое стихотворение Михаила Кузмина «Св. Георгий» (1917). Оно имеет подзаголовок «Кантата» и вошло позднее в книгу «Нездешние вечера». Это стихотворение по ритму и образности близко не к народному духовному стиху, а скорее, к циклам того же Кузмина «Александрийские песни» и «София». Царевна здесь безымянна и, по контрасту с героиней духовного стиха, не знает христианской веры. Подробно показывая ее спасение от змея, поэт стремится изобразить встречу античной языческой стихии с христианством. Св. Георгий сопоставляется с Персеем, Гермесом, Адонисом, а девица – с Андромедой, Корой, Пасифаей. При виде змея она взывает к олимпийским богам – пусть они испепелят ее молнией, только не оставляют на такую подлую смерть. Но змей продолжает обвивать ее своим мерзким хвостом. Тогда девушка молится неведомому богу и по наитию зовет незнаемого «белого конника». Георгий тут же появляется с неба (как говорит поэт – «кометой», «алмазной лавиной») и легко, радостно, под звуки ангельской трубы побеждает змея. Между ним и спасенной царевной происходит такой разговор:
– Не светлый ли облак тебя принес? –
– Меня прислал Господь Христос.
Послал Христос, тебя любя. –
– Неужели Христос прекрасней тебя?
– Всего на свете прекрасней Христос,
И Божий цвет – душистее роз. –
– Там я – твоя Гайя, где ты – мой Гай,
В твой сокровенный пойду я рай! –
– Там ты – моя Гайя, где я – твой Гай,
В мой сокровенный вниди рай!
Тем самым оба произносят фразу, принятую в Древнем Риме при заключении брака: «Где ты – Гай, – говорила новобрачная, вступая в дом мужа, – там я – Гайя». В этой формуле, согласно Плутарху, выражалась идея неразделимости супругов. Итак, св. Георгий и царевна вступают у Кузмина в брак, причем в точном соответствии с древнеримским обрядом. Далее жених учит свою невесту вере в Отца, и Сына, и Святого Духа. Развязка в виде свадьбы сближает стихотворения Бунина и Кузмина с английской балладой.
В XIX-XX веке своеобразным «отражателем» времени стала поэзия. Эта эпоха русской литературной жизни очень точно отразила духовное состояние всей нации. Первая мировая война губительно отразилась не только на экономическом положении страны, но и на духовном состоянии народа. Поэты этого исторического периода напротив - отражают возрастающую потребность народа в высокой духовности в периоды бедствий. В народном сознании издавна образ Георгия тесно связывался с воскрешением из мёртвых, а это переплетается в свою очередь с темой войны.0 В этот момент змей символизировал не просто врага – чудовище, а саму разрушительную силу войны. Вера в конечную победу отдельного человека в частности и народа в целом помогала сплотиться русскому народу и победить любого врага. Поэтому образ Георгия, карающего копьем врага, был в сознании русского человека той великой силой, которая помогала ему выстоять и победить. Так интерпретировался образ св. Георгия в русской литературе означенного периода.
Заключение
В ходе работы было рассмотрено осознание образа Георгия Победоносца разными народами, религиями и культурами. По полученным данным необходимо сделать следующие выводы.
На Руси святой Георгий известен со времени принятия христианства с конца X века. Как мы помним, он появился в ряду других христианских святых из Византии, где почитание его имело уже многовековую традицию. После принятия христианства святой Георгий стал одним из любимейших святых русского народа.
Каждый народ на протяжении своей истории возвышает в собственном сознании ту или иную мелодию, тот или иной памятник архитектуры, какое-нибудь животное или птицу, растение или реку. Некоторые из них становились официальными символами народа, государства. В богатой такими символами истории России одним из самых почитаемых был образ святого Георгия. Иконы и памятники прикладного искусства, гербы и награды не только доносят до нашего времени представление об облике святого Георгия, но и являются яркими свидетельствами его популярности. У деятелей эпохи Возрождения отсутствует необходимость в создании образа мужественного героя, стремившегося защитить своего близкого, свой народ от любой напасти и любого горя. Мотив служения в западном сознании практически отсутствовал. Поэтому Георгий на полотнах западных мастеров просто красив и у зрителя создается впечатление, что он любуется собой и гордиться своим подвигом.
Мы убедились, что именно русской ментальности этот герой оказался очень близок. Георгий Победоносец оказал большое влияние на формирование православного сознания русского человека, на развитие и становление его понимания великого служения высоким идеалам – защите Бога, Отечества, любого слабого и угнетенного. Благодаря осмыслению образа святого Георгия, в сознании русского народа сформировались представления о великом служении – защите Отечества и православной веры от захватчиков.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
