2763-1 (611563), страница 2
Текст из файла (страница 2)
В своих поместьях родовых...
Пушкин осматривал дом, его жилые и парадные помещения, может быть, останавливался в зальце: опущенные занавеси, зачехленная мебель, поблескивание зеркал в старинных рамах, два-три портрета на стене. Просторная комната, предназначенная для семейных вечеров, для приема гостей, казалась особенно тихой, заброшенной.
В наши дни зальце убрано в стиле пушкинского времени. Это самая большая, светлая комната, занимающая центральное положение в планировке дома. Окна и застекленная дверь выходят на веранду. У стены — диван орехового дерева, перед ним круглый стол, по сторонам кресла. В простенках между окнами высокие зеркала, к ним придвинуты ломберные столы. В углах расположились изящные столики-бобики. Стены украшены силуэтными портретами, сделанными тушью, вышивкой бисером из болдинского дома.
Над диваном висит портрет Александра Сергеевича Пушкина. Это копия с портрета, выполненного художником О. Кипренским в 1827 году по заказу друга поэта А. Дельвига. Все необычно, и все запоминается в облике Пушкина: гордая посадка головы, высокий лоб, живые проницательные глаза, обладавшие, по воспоминаниям современников, «необыкновенной привлекательностью», скрещенные на груди руки с тонкими, нервными пальцами.
Кипренский сохранил для будущих поколений образ 28-летнего поэта. Он уже немало пережил к этому времени: ссылку, гибель и изгнание друзей-декабристов, крушение многих надежд и мечтаний юности.
По этому портрету можно представить облик Пушкина времени его первого приезда в Болдино. За три года черты его лица, по всей вероятности, мало изменились.
Осень 1830 года — время взлета творческих сил, напряженной работы, тревожных раздумий над прошлым и будущим России. В стихотворении «Элегия», своеобразной исповеди, Пушкин высказал то, что волнует и мучает его в эти дни:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино,— печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть — нa мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
Сколько надежды в последних строках! Поэт собирается жениться. Впервые он, человек с неустроенной, «блуждающей» судьбой, обретет свой дом, свою семью...
За два года до приезда в Болдино на одном из московских балов Пушкин познакомился с юной красавицей Натальей Гончаровой. «Я полюбил ее, голова у меня закружилась»,— вспоминал поэт об этой встрече.
Пушкин дважды делал предложение, пока, наконец, не получил согласие. К его радости примешивались сомнения: будет ли счастлив он? будет ли счастлива с ним молодая жена?
Он делится раздумьями с матерью Натальи Николаевны: «Если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца... Не возникнут ли у нее сожаления?»
Тревожил поэта и вопрос о материальном положении будущей семьи: «До сих пор мне хватало моего состояния. Хватит ли его после моей женитьбы?»
Чтобы получить деньги, необходимые для свадьбы, надо заложить кистеневскую собственность в опекунский совет, но сначала вступить во владение ею. Пока крепостной писарь Петр Киреев хлопочет по делу молодого барина, Пушкин наслаждается одиночеством, свободой. Тишина, уединение, прогулки располагают к творчеству. Через неделю после приезда написаны два стихотворения, закончена повесть «Гробовщик».
«Уж я тебе наготовлю всячины: и прозы, и стихов»,— обещает поэт Плетневу в письме от 9 сентября. День проходит за днем, уже давно пора отправиться в обратный путь. Но непредвиденные обстоятельства задерживают его в Болдине на все три осенних месяца: эпидемия холеры свирепствует по России, Москва охвачена ею, дороги оцеплены карантинами.
«Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине... Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете...»
И все же это вынужденное затворничество благоприятствовало работе. Давно уже Пушкину не писалось так легко, так вдохновенно.
«Нынешняя осень была детородна... Скажи Плетневу, что он расцеловал бы меня, видя мое осеннее прилежание»,— писал поэт Дельвигу 4 ноября.
Связи с внешним миром почти не было, за все три месяца «болдинского сидения» Пушкиным получено не более 14 писем: несколько от Натальи Николаевны, по два от П. А. Плетнева, М. П. Погодина, П. А. Осиповой, по одному от отца, брата Льва, поэта П. А. Вяземского. Пушкин тоскует без книг, «не видя ни души, не читая журналов».
Только в начале ноября пришла драгоценная посылка от М. П. Погодина — драма «Марфа Посадница», разбор которой Пушкин начал тут же, в ответном письме. С признательностью посылает поэт Погодину новое стихотворение «Герой». Еще несколько стихотворений ушло по почте к Дельвигу в альманах «Северные цветы». Но некому было прочесть написанное, поделиться сомнениями, услышать ответный отклик.
Может быть, поэтому приезд 26 ноября соседа Дмитрия Алексеевича Остафьева оказался для Пушкина приятной неожиданностью? Не был ли Остафьев первым слушателем маленьких трагедий, «Повестей Белкина»?
Мало что известно об этой встрече. Можно предположить, что Пушкин принял гостя в зальце: были сняты чехлы с мебели, зажжены свечи... Может быть, беседовали о литературе. Листая альбом Остафьева, Пушкин нашел автографы дяди. Речь зашла о нем: Василия Львовича похоронили перед самым отъездом поэта из Москвы.
Одна из страниц альбома исписана легким пушкинским почерком:
Река времен в своем теченьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей...
В конце листа дата: «1830 ноября 26. Болдино». Беседуя с гостем, поэт вспомнил последнее стихотворение Державина о смысле бытия, о власти времени над человеком... Возможно, упомянул о маленькой трагедии «Пир во время чумы», на страницы которой лег зловещий отсвет холерного года, трагедии, воспевающей мужество человека перед лицом катастрофы, гибели. Страница, исписанная пушкинском рукой, вызывает ощущение незримого присутствия поэта в стенах дома...
Это чувство усиливается в соседней комнате где воссоздана обстановка кабинета. Мерно тикают часы, белые шторы на окнах раздвинуты. Вдоль стен только самая необходимая мебель: невысокий книжный шкаф, диван, бюро с широкой откидной доской. Но главное, что привлекает внимание - письменный стол, стоящий в центре комнаты. Стул перед ним отодвинут, словно хозяин кабинета только что вышел, задув свечу, оставив недописанной страницу. На зеленом сукне — «Антология английской поэзии», книга, привезенная Пушкиным в Болдино, чернильный прибор из стекла и бронзы, множество рукописных листов и тетрадей.
Неподалеку от стола, на бюро, женский портрет, выполненный акварелью. Задумчиво смотрят карие, чуть удлиненные глаза; они кажутся слишком печальными на этом юном лице с высоким, чистым лбом. Блестящие темные волосы собраны в высокую прическу. Такой изобразил Наталью Николаевну Пушкину художник Александр Брюллов в 1831 году.
Лицо той, о которой поэт с восторгом писал:
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Mадона,
Чистейшей прелести чистейший образец.
И снова рисует воображение картины жизни Пушкина в Болдине в ту далекую осень...
По неси вероятности (так же, как когда-то в Михайловском) Пушкин выбрал для себя в болдинском доме одну комнату, сделав ее кабинетом. Здесь он оставался наедине с самим собой. Подолгу стоял у окна, ожидая прибытия почты. В нетерпении разрезал только что полученный номер газеты «Московские ведомости», приходил в отчаяние, узнав неутешительные новости: от холеры «в Москве, имеющей до трехсот тысяч жителей, умирает ежемесячно от 700 до 1300... человек».
Наталья Николаевна осталась в этом городе, жизни ее угрожала опасность. Вот он принимается укладывать книги, рукописи, приказывает отнести вещи в карету и отправляется в дорогу с надеждой проехать сквозь цепь карантинов, добраться до Москвы. Но, вынужденный вернуться, опять оказывается в том же доме, в той же комнате:
«В Болдине, все еще в Болдине!» Неуверенность в будущем не давала покоя. Огорчало, что многие знакомые, даже друзья, недоверчиво отнеслись к его решению жениться — и это в минуту, когда так необходимо понимание, участие. С глубокой благодарностью вспоминал Пушкин письмо от неизвестного человека, полученное незадолго до отъезда в Болдино. В стихотворном послании незнакомец желал Пушкину счастья. Полные признательности слова ложатся на бумагу:
О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный,
Иль юности моей товарищ отдаленный,
Иль отрок, музами таинственно храним,
Иль пола кроткого стыдливый херувим,—
Благодарю тебя душою умиленной.
Вниманья слабого предмет уединенный,
К доброжелательству досель я не привык...
По ночам не спалось, думы о смысле жизни, об ушедшей юности, о скоротечности дней теснились в голове:
...Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня...
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна, или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Но в уединенной комнате болдинского дома Пушкин знал и другие минуты. Она стала немой свидетельницей вдохновенного труда, торжествующей радости, когда точно сама Муза водила его пером.
Иногда здесь раздавался легкий пушкинский смех: часто, проверяя себя, он читал вслух только что появившиеся на свет строки... Не свое ли болдинское затворничество и воодушевление описал поэт в «Отрывке», датированном 26 октября 1830 года: «Когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), то он запирался в своей комнате и писал в постеле с утра до позднего вечера... Это продолжалось у него недели две, три, много месяц, и случалось единожды в год, всегда осенью. Приятель мой уверял меня, что он только тогда и знал истинное счастие».
Может быть, перебирая листы рукописей, вместивших его мысли и переживания, хранящих еще живое тепло его пальцев, поэт с изумлением и нежностью оглядывал комнату, в четырех стенах которой, отвлекшись от всего суетного, наносного, он чувствовал себя всесильным, свободным творцом. Однажды Пушкин попытался изобразить свое жилище: стол, заваленный бумагами, скульптурный бюст и полку с книгами... Рисунок остался незавершенным.
Шли дни, ясная погода сменялась ненастьем. В сентябре еще распахивали окна, было тепло, только по утрам ветер приносил запах промерзших за ночь листьев. Ровный солнечный свет делал особенно четкими контуры даже самых малозаметных предметов, бархатисто-коричневой казалась земля. По плотине стучали телеги, грачи кружили над домом, готовясь к отлету. В конце сентября начались дожди.
Ранняя, звонкая осень с золотистыми дымками березовых рощиц у горизонта сменилась «унылой порой»: свернулись опавшие листья, улетели птицы. В последние числа октября к непролазной грязи примешался снег. «И дождь, и снег, и по колено грязь».
Потом застыл пруд. Снег выпадал и исчезал, съедаемый дождем, но лед на пруду так и нe растаял. Мужики и бабы ходили в теплом: в чапанах с большими воротниками, в лаптях с онучами, в поддевках. В ноябре лошадей уже запрягали в сани. Иногда дни становились солнечными и походили на мартовские. Но вскоре снова небо заволакивало серой мглой. Менялся облик природы за окном. Пушкин писал...
В доме-музее, в кабинете Пушкина, можно подолгу рассматривать рукописи произведений, созданных осенью 1830 года, отдельные листы, тетради, рисунки поэта на исписанных страницах.
Привыкая к особенностям пушкинского почерка, начинаешь разбирать строки. Какое наслаждение прочесть автограф, попытаться угадать душевное состояние поэта, проследить ход его творческой мысли. На столе три маленьких листа. На одном из них рисунок: волнистые облака, набегающие на лунный диск. Под рисунком дата: «1830. 7 сентября. Болдино».
Вот как писались строки, знакомые нашим современникам с детства... Быстрый, стремительный почерк удивительно соответствует нервному напряженному ритму стихотворения:
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!
Герой стихотворения остается один перед хаосом бытия. Жизнь — дорога посреди бушующих стихий. Такой один из главных образов стихотворения. Не отразилось ли в нем смятение самого поэта накануне решительного шага, сулящего много перемен в его cудьбе?
«Бесы» открывают список болдинских произведений...
Пушкина самого удивляла необыкновенная плодотворность болдинской осени. «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал,— пишет он из Москвы П. А. Плетневу.— Вот что я привез сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами... Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все... Написал я прозою 5 повестей...»
Рядом с рукописью «Бесов» — тетрадь с повестями, о которых упоминает Пушкин. Крупными буквами написано: «Повести Белкина». На одном из тетрадных листов, под черновым текстом «Гробовщика»,— пушкинский рисунок, изображающий персонажей повести: сапожника Шульца и гробовщика Андриана Прохорова.
Пушкин набросал любопытную бытовую сценку: соседи сидят за самоваром. Шульц улыбается, положив руки на колени, все его существо выражает довольство жизнью. Чинно выпрямившись, сидит на стуле гробовщик, человек мрачного, замкнутого характера. Между соседями идет беседа, описанная в повести:
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
