61107 (611375), страница 6
Текст из файла (страница 6)
Определенной спецификой обладал французский колониализм. Хотя его начало относится к XVI в., достижения феодально-абсолютистской Франции были, в основном, утрачены к концу XVIII в. Новый подъем колониальная экспансия Франции пережила в эпоху наполеоновских войн, начиная с захвата Бонапартом Египта в 1798 г. и последующей попытки захватить Палестину. В дальнейшем Франция захватила Алжир и другие страны Магриба, проникла на Ближний Восток, подчинила себе значительную часть Африки, страны Индокитая, многие острова в Индийском океане. Французская колониальная империя по размерам уступала только британской.
Вместе с тем в управлении этой империи были свои особенности. Французы придерживались концепции «прямого управления» в колониях, предпочитая разрушать местные порядки и навязывать свою власть непосредственно, не прибегая, как англичане, к сотрудничеству с местными элитами. Более того, в отличие от англичан, предпочитавших сохранять по возможности традиционный социальный строй в колониях, французы делали ставку на максимальную модернизацию этого строя и на ассимиляцию местных жителей, которым предоставлялась «честь стать французами», но лишь по языку и культуре, без получения соответствующих прав.
Концепция «прямого управления» была довольно быстро «исправлена», так как ни разрушить полностью традиционное общество, ни превратить население колоний во «французов» было невозможно. Более того, в ряде колоний, например, в Алжире, французские власти постарались приспособить к своим нуждам местные феодальные и общинные институты, религиозные братства, сотрудничали с местной элитой, раздавая ей чины, ордена, разные привилегии. Но все же результатом применения концепции «прямого управления» было более быстрое преобразование социальных структур в колониях Франции и массовое распространение там образования на французском языке. Фактически был воспитан значительный слой людей, полуассимилированных французским влиянием, хорошо знакомых с языком и культурой Франции. Это позволило колониальным властям использовать данный факт в своей политике и пропаганде, делая упор (особенно после 1870 года) на «цивилизаторскую миссию» Франции в колониях и на ее приверженность «идеалам свободы, равенства и братства», рожденным Великой французской революцией 1789 г. На очень значительную часть интеллигенции колоний, окончившей французские школы и университеты, подобная пропаганда действовала всегда эффективно. Но это было типично скорее для второй половины XIX в. Что же касается предшествовавших двух – полутора столетий, то тогда ставка делалась, в основном, на силу, как и у прочих колонизаторов. Более того, известно, что Наполеон Бонапарт, придя к власти, восстановил рабство во французских колониях, отмененное якобинцами.
Практика иных государств Запада, обратившихся к колониализму в XIX в. (Бельгии, Италии, Германии, США) ничего нового, в основном, не привнесла. Англия и Франция так и остались наиболее крупными в мире колониальными державами, своего рода законодателями и учителями колониализма. Причем их практика и политика, а иногда откровенное давление и вмешательство, прямо влияли на государства Востока, формально избегавшие колониального порабощения. Так, в частности, совместный нажим США, Англии, Франции, России и Голландии в середине XIX в. придал новый стимул шедшим в Японии с XVII в. процессам развития товарно-денежных отношений, росту городов, уже в XVIII в. вобравших в себя до 15% населения, усилению купечества и ростовщичества в условиях самоизоляции страны, заимствованию западной техники (прежде всего военной) и расширению хозяйственно-предпринимательской деятельности феодалов (особенно низшего самурайства).
«Открытие» страны под нажимом держав резко увеличило внешнеторговый оборот и производство товаров для мирового рынка, чему способствовали островной характер Японии и налаживание ею связей, в сущности, со всеми ведущими торговыми государствами мира. Вместе с тем всю страну охватило возмущение изжившим себя режимом сёгуната. Против него и за «изгнание варваров», т.е. иностранцев, объединились непрерывно восстававшие крестьяне и городская беднота, обнищавшее самурайство (чье благосостояние зависело от богатства государства) и не выдерживавшее конкуренции с «варварами» купечество. Все это сделало возможным «реставрацию Мэйдзи» (т.е. «эру просвещения» императора Муцухито в 1868–1912 гг.). По сути, это была настоящая революция, хотя и весьма протяженная во времени, когда примерно в течение 5 лет после свержения сёгуната и восстановления власти императора были ликвидированы оковы средневековья в стране: княжества, цехи и гильдии ремесленников и торговцев, привилегии сословий. Важно было, что среди аристократии и самурайства очень многие лица были связаны с предпринимательской деятельностью и заинтересованы в ликвидации всех барьеров на ее пути. Свобода торговли, передвижения, эмиграции, свобода выращивания без регламентации любой сельскохозяйственной культуры, новая система просвещения, которая привела за 16 лет к массовой грамотности населения, создали базу нового общества Японии, во многом обусловив ее отличие от других стран Востока.
В кратчайшие сроки в стране появились железные дороги и телеграф, современные флот и промышленность, оптимальная структура низшей, средней и высшей школы, обеспечивавшая страну вполне подготовленными кадрами для экономики, науки и войны. Последнее обстоятельство оказалось немаловажным, так как купля-продажа земли и распад общины способствовали обезземеливанию крестьянства и созданию большой армии незанятого населения как в деревне, так и в городе. Ограниченность внутреннего рынка, сохранение помещичьей собственности, в том числе – «новых помещиков» из ростовщиков и разбогатевших крестьян, сужала возможности трудиться для большинства «лишних» людей. В этих условиях введение в 1873 г. всеобщей воинской повинности и начало в 1874 г. сугубо агрессивной политики против Тайваня, Кореи и Китая, были для Японии прежде всего средством ослабления внутренней социальной напряженности, связанной с издержками преобразований эпохи «Мэйдзи». Одновременно внешняя экспансия выбила почву из-под либерального движения, начинавшего раздражать правящие круги, дворянство и крупный капитал, а также – стимулировала промышленное, техническое и военное развитие в интересах этих кругов.
Практически Япония, с ее не утратившим военно-феодального характера «новым» империализмом, была как бы принята в «клуб» колониальных держав и стала активно участвовать в дальнейшем переделе мира на Дальнем Востоке. Но это был тогда единственный пример «европеизации» (пусть неполной) и «обуржуазивания» (тоже не во всем) азиатской страны. Японии как бы исторически «повезло» с ее давними традициями торгово-денежных отношений и хозяйственной инициативности правящего класса в связи с островным положением и более чем двухвековой изоляцией, а также – с наличием глубоких противоречий между западными державами, не сумевшими осуществить в отношении Японии коллективный колониализм. Судьба других стран Востока сложилась иначе.
Например, Иран, формально оставшись независимым, на деле стал объектом англо-французской, а затем англо-русской борьбы. Наплыв британских товаров в конце XVIII в. и в течение всего XIX в. разорил ремесло и мануфактуры Ирана, оставив без работы десятки тысяч мастеров. Страна становилась, в основном, рынком сбыта для иностранных товаров, а в
социальной жизни ее городов (как и в соседних странах) большую роль стал играть «базар», т.е. купечество и мелкие торговцы, в меньшей степени – ремесленники, их помощники и подмастерья. Но «базар» был скорее барометром настроений большинства горожан. Решающая же роль принадлежала шаху и его бесчисленной родне, духовенству и феодалам, среди которых наиболее непредсказуемыми были вожди тюркских племен на севере и курдских – на западе Ирана. Благодаря процветавшей в стране коррупции многие из этих вождей, как и другие феодалы и чиновники, легко подкупались англичанами, настраивавшими с их помощью местных шиитов то против России, то против суннитов-османов, то против афганцев, кавказцев и других неиранцев. При этом даже робкие попытки модернизации государственного аппарата и финансов страны, предпринятые умеренным реформатором Мирзой Таги-ханом в 1848–1851 гг., были сорваны англичанами, которые стремились законсервировать страну в отсталом состоянии, свободно маневрируя ее бессильной и продажной верхушкой.
Османская империя всегда была сильнее Ирана тем не менее и она еще раньше стала попадать в зависимость от Запада, предоставив в XVII–XVIII вв. т.н. капитуляции, т.е. привилегии купцам Европы, которые платили на таможне пошлину не более 5–3% и имели гарантию жизни и имущества. Никаких гарантий не имели местные купцы, платившие пошлину 10–12%. В дальнейшем европейские державы распространяли эти привилегии на своих агентов-посредников, обычно из местных христиан (армян, греков, славян). А по капитуляции 1740 г. Франция получила право покровительствовать не только своим купцам, но и миссионерам. Франция, Англия и другие европейские державы наводнили империю своими товарами и резко усилили свое влияние. Вначале XIX в. это привело к 10–20-кратному сокращению числа ткацких и иных мастерских. Развивалось лишь производство для нужд армии, а предпринимательством, в первую очередь, занимались те, кому покровительствовал Запад. В 1839 г. предоставлением «неприкосновенности жизни, чести и имущества» подданным империи была начата «танзи-мат-и хайрие» (благодетельная реформа). Но эта «эпоха тан-зимата» во многом сохранила основы уже отжившего социального строя и правовое неравенство жителей страны.
Второй период «танзимата» (1856–1870 гг.) еще больше обеспечивал интересы иностранного капитала и союзной с ним инонациональной компрадорской буржуазии. Были расширены возможности для частного предпринимательства и частной собственности вообще, но учрежденный государственный банк целиком контролировался англичанами и французами, с его помощью установившими полный контроль над финансами, внешней и внутренней торговлей. Неуклонно возраставший внешний долг империи, в обеспечение которого кредиторам постепенно передавалась значительная часть доходов государства, еще больше увеличил ее зависимость от Запада. Совершенно особый случай взаимодействия народов Востока и Европы представляла собой политика Российской империи. Наряду с сохранением неравенства и различий между народом-завоевателем и покоренными этносами, а также политическим и религиозным гнетом (в частности, принудительным до 1685 г. крещением нехристиан), имело место и сближение между русскими и многочисленными, как их называли, «инородцами» Поволжья, Сибири, южных степей. В 1773 г. было покончено с дискриминацией ислама и других неправославных конфессий. В 1783–1784 гг. часть мусульманской знати получила права российского дворянства. В городах империи, в том числе – с немусульманским большинством, строились мечети, медресе, библиотеки для мусульман. Уровень грамотности среди них в Поволжье превышал среднероссийский (20,4% в 1897 г.). Присоединение Кавказа и Средней Азии в 1817–1881 гг. к России привело к уничтожению (хотя бы юридическому) рабства, прекращению феодальных усобиц, преодолению отсталости и эпидемий, модернизации образования и культуры, строительству современных предприятий, дорог, больниц. Поскольку русские селились вместе с другими народами, последние втягивались в экономическую и социокультурную жизнь России, происходило повышение их уровня благосостояния. Широкое распространение русского языка и культуры было следствием умножения контактов, взаимопознания и взаимопонимания в ходе дальнейшего сближения, обмена опытом, взаимодействия и сотрудничества как на высшем уровне (представители мусульманской знати служили при царском дворе, в гвардии и армии), так и в социальных низах, где нередки были случаи смешения и взаимной ассимиляции.
Разумеется, не стоит идеализировать весь процесс в целом. В частности, до ЗОО тыс. мусульман Крыма покинули родину в 1783 г., не желая жить под властью России. После Крымской войны 1853–1856 гг. за ними последовали еще 200 тыс. человек. Поселившись в Турции, они именовали там себя вплоть до конца XX в. «крымскими турками». Еще более масштабным (1,5–3 млн. человек) было переселение мусульман Кавказа на Балканы, в Турцию и арабские страны после Кавказской войны 1817–1864 гг.
Конечно, все это происходило на фоне засилья царской бюрократии, великодержавного централизаторства, частого неуважения интересов, прав и самобытности нерусских народов, в частности мусульман Кавказа и Средней Азии. Поэтому в среде мусульманской интеллигенции Российской империи XIX в. и начала XX в. шла борьба между сторонниками сближения с Россией и отторжения от нее; между традиционалистами («кадимистами») и обновленцами («джадидами»), причем среди тех и других были как противники, так и последователи пророссийской ориентации. Дело осложнялось также воздействием на мусульманскую среду общероссийских социальных процессов, зарождением мусульманской буржуазии и мусульманского пролетариата, включением различных групп мусульман в общественные движения России – либеральное, рабочее, народническое. Интеграция мусульман в жизнь России доминировала над тенденциями к сепаратизму.
Размещено на Allbest.ru
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
