59092 (610967), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Исследователи неоднократно подчеркивали связь экономического роста, экономического развития в целом с вызреванием предпосылок революции. М. Олсон, например, рассматривал быстрый экономический рост как «основную силу, ведущую к революции и нестабильности», как «огромную дестабилизирующую силу». Многие отмечали и роль кризиса, непосредственно предшествующего началу революции. Однако механизм воздействия экономической динамики на обострение ситуации трактовался по-разному.
Марксистская теория делала упор в первую очередь на вызревание предпосылок нового, капиталистического общества, на появление буржуазии как класса, экономически значимого, но лишенного социальных и политических прав. Противостояние этого нового класса и традиционной, препятствующей изменениям аристократии, которая господствует в обществе, пользуясь поддержкой старого режима, и приводит в конечном счете к революционному взрыву. Однако представителям так называемой ревизионистской школы удалось доказать, что в предреволюционных обществах средние (буржуазные) слои не были непосредственно вовлечены в промышленную, предпринимательскую деятельность, и потому их нельзя рассматривать как зародыш капитализма. К тому же для представителей буржуазии путь «наверх» был закрыт далеко не всегда. Приобретение земельной собственности либо государственных должностей, браки между представителями различных слоев и сословий позволяли преодолевать барьеры «вертикальной мобильности». Политика предреволюционных режимов, как мы уже упоминали, также не всегда отличалась консерватизмом.
Другие исследователи, полагавшие, что «политическая стабильность или нестабильность в конечном счете зависят от состояния умов, от настроения в обществе», усматривали вызревание предпосылок революции в массовой психологии: продолжительный период экономического развития формировал завышенные ожидания, а последую2щ1 ий резкий спад вызывал у людей вполне понятное разочарование. Однако и это объяснение не вполне убедительно. Как справедливо отмечала Теда Скочпол, ни одна успешная революция не была осуществлена мобилизующим массы революционным движением. Для того, чтобы революционный авангард мог возглавить разочарованные массы, в обществе должен созреть революционный кризис. Возникновение этого кризиса, в первую очередь проявляющегося в кризисе государства, по-прежнему требует специального объяснения.
Между тем непосредственная связь экономических изменений с вызреванием предпосылок революции все-таки существует, но она проявляется не столь прямолинейно, как это трактуют рассмотренные выше подходы. Чтобы понять существующие здесь взаимозависимости, более подробно проследим воздействие экономических изменений на социальную структуру предреволюционных обществ.
Совершенно очевидно, что экономическая динамика оказывала глубокое воздействие на социальную ситуацию, все дальше уводя ее от устойчивости, характерной для традиционных систем. Последние характеризуются стабильной, сцементированной вертикальными связями социальной структурой, в которой различные типы социальной стратификации не вступают в противоречие друг с другом, а положение и доходы каждого социального слоя отвечают его функциям. Это делает систему устойчивой и оправдывает ее существование в глазах не только элиты, но и народных масс. Начало динамичного экономического развития кардинально меняет ситуацию. Подрываются основы традиционной социальной структуры, происходит масштабное перераспределение богатства, возникают новые экономически значимые социальные силы.
Общества в предреволюционный период уже достаточно далеки от своего традиционного, патриархального состояния, и традиционные отношения в них существенно размыты. Для нас же существенно, что процесс размывания резко ускоряется в десятилетия, непосредственно предшествующие революции. Характеристику ситуации в Германии перед революцией 1848 года, данную Кнутом Борчардом, можно отнести к любой предреволюционной стране: «Быстрая смена владельцев состояний, чередование взлетов и падений помогли расшатать и ослабить традиционную структуру экономики. Немногих не затронуло перераспределение экономических возможностей, недвижимости и денежных средств... Все это ослабило вес традиций и привычек».
Однако этот динамичный процесс наталкивался на традиционные социальные рамки и барьеры, не позволяющие привести стратификацию по статусу и доступу к власти в соответствие с новым распределением богатства. Хотя, как уже было отмечено выше, социальная мобильность не была полностью блокирована. Под давлением новых обстоятельств традиционная система постепенно трансформировалась, однако не отмирала полностью, - старые и новые элементы в ней сосуществовали и вступали в непримиримое противоречие. Наложение новой стратификации, возникшей в результате экономического развития, на традиционную статусную систему приводит к возникновению специфического феномена - предреволюционной фрагментации общества. Фрагментация - это результат давления новых процессов, порождаемых экономическим ростом (более широко - динамичными экономическими изменениями), на встроенные ограничители в социальной структуре.
В предреволюционном обществе фрагментация охватывает как элитные слои, так и народные массы в целом. Происходит обострение межгрупповых и внутригрупповых противоречий. Тем самым фрагментация резко усложняет систему экономических и социальных интересов, делая ее чрезвычайно раздробленной и конфликтной, не позволяя формировать устойчивые социальные коалиции.
Основные процессы, приводящие к фрагментации общества в предреволюционный период, можно охарактеризовать следующим образом:
Во-первых, происходит накопление богатства в руках новых экономически активных слоев, тогда как по меньшей мере часть традиционной знати испытывает серьезные экономические трудности. В результате усиливается расхождение между накоплением богатства, с одной стороны, и статусом и доступом к власти, с другой. Часть новой экономической элиты находит способы проникнуть в ряды высших сословий, усиливая противоречия в рядах знати и воздействуя на эволюцию ее интересов. Для другой части (так называемых маргинальных элит) преимущества и привилегии правящей элиты остаются недоступными, что ставит под угрозу стабильность сложившейся системы.
Во-вторых, меняются роль и экономические функции традиционных социальных слоев. Среди крестьянства усиливается социальное расслоение, в результате интересы его зажиточной и бедной частей все более расходятся. Втягивающиеся в рыночные отношения лендлорды уже не стремятся сохранять патриархальные отношения со своими крестьянами, выступать их защитниками, помогать им в трудные времена. В то же время они все менее склонны оставаться послушными подданными своего сюзерена. Система вертикальной взаимозависимости постепенно начинает заменяться горизонтальными связями.
Эти процессы приводили к многообразным напряжениям и конфликтам в элите. С одной стороны, нарастало давление со стороны тех социальных слоев, реальная роль которых в обществе не соответствовала их формальному статусу. С другой стороны, углублялся кризис внутри господствующего социального слоя, разделенного на множество группи кланов уже не способного объединиться вокруг общих интересов. Причем эта фрагментация часто происходила не по традиционным линиям раздела, отражавшим структуру старой элиты: аристократия - джентри, дворянство шпаги - дворянство мантии. Экономическое развитие по-разному воздействовало на представителей одного и того же слоя социальной иерархии, делая их интересы различными, а иногда и противоположными. Многие исследователи отмечают, что для предреволюционных обществ характерна парадоксальная ситуация, когда противоречия внутри отдельных классов и социальных слоев по степени остроты могут существенно превосходить противоречия между различными классами и слоями.
Известная дискуссия о том, происходило ли возвышение джентри и разорение старой аристократии в предреволюционной Англии, так и не дала окончательного ответа на этот вопрос, однако со всей очевидностью показала, что в среде и тех, и других проходило активное имущественное расслоение и дифференциация подходов к методам ведения хозяйства. «Инфляционное столетие перед 1640 годом было гигантским водоразделом, - отмечал Кристофер Хилл, - когда во всех слоях общества происходило экономическое размежевание. Некоторые йомены возвысились до положения джентри, другие, напротив, опустились. Одни пэры накопили огромные состояния, другие оказались на грани банкротства». При этом часть высшей аристократии принимала непосредственное участие в предпринимательской деятельности. В предреволюционной Франции знать также активно втягивалась в коммерцию, тогда как провинциальное дворянство в большинстве своем оставалось консервативной силой, заинтересованной в сохранении традиционных отношений.
Во многом аналогичные явления характерны и для России начала XX века. В целом класс землевладельцев с трудом приспосабливался к процессам модернизации, его упадок все более усиливался, особенно после революции 1905 года. Однако были и исключения: в Западной Украине, например, помещики вполне успешно осуществляли коммерциализацию сельского хозяйства. Единство интересов земельной аристократии размывалось и тем, что ее представители все более активно втягивались в промышленную деятельность. На рубеже веков 82 из 102 крупнейших землевладельцев были полными или частичными собственниками 500 промышленных предприятий. Из 1482 акционерных обществ, обследованных в 1901-1902 годах, не менее чем в 800 руководящие посты занимали потомственные дворяне.
Таким образом, накануне революции в элите наблюдаются сильные дезинтеграционные процессы, и верхние слои общества превращаются в сложную мозаику социальных групп с разнообразными и противоречивыми интересами: экономически сильные социальные группы, не имеющие доступа в элиту; «новички», не до конца признанные традиционной элитой, но, в свою очередь, стремящиеся не допустить ее дальнейшего расширения; преуспевающая часть традиционной элиты; разоряющаяся часть традиционной элиты и т.п. При этом часть старой аристократии, активно втягивающаяся в коммерческую деятельность, может иметь много общих экономических интересо в с предпринимателями из непривилегированной части общества, однако их объединению препятствуют традиционные сословные перегородки.
Перераспределение богатства - лишь один из факторов, обостряющих отношения в рамках элиты. Существенное влияние оказывают постепенная трансформация механизмов государственного управления, а также усиливающаяся в результате роста населения конкуренция за привилегии и государственные должности. Важно подчеркнуть, что эти конфликты носят не просто межличностный или межклановый характер. В рамках элиты формируется сложная система противоречивых экономических, политических и социальных интересов, причем применительно к различным проблемам внутриэлитные группировки могут иметь разную конфигурацию.
Не менее важно и то, что в предреволюционные десятилетия активизируется фрагментация населения в целом, связанная с усиливающимся социальным расслоением, привязкой источника жизнеобеспечения к традиционным либо новым экономическим структурам. В основе дифференциации здесь также лежит различие экономических интересов. Идет расслоение крестьянства, означающее выделение, с одной стороны, более зажиточной верхушки, а с другой - безземельных слоев. У традиционной цеховой системы появляется конкурент в лице мануфактуры или фабрики, вызывая противоречия между новыми предпринимателями и городскими ремесленниками. Позиции купцов, предпринимателей и финансистов дифференцируются в зависимости от того, насколько тесно их коммерческая деятельность связана с интересами существующего режима. В результате создается почва для многочисленных противоречий.
Анализируя наказы различных сословий, адресуемые Генеральным Штатам во Франции в 1789 году, Ф. Фюре отмечал многообразные внутри- и межсословные конфликты: «между богатыми и бедными крестьянами - на почве дележа общинных выгонов; среди владельцев мастерских и мастеров гильдий - из-за разногласий в вопросе о свободе труда, между епископами и приходскими священниками - о демократизации церкви, между дворянством и церковью - по проблеме свободы прессы». Общий вывод - «общество «статусов» и «рангов» было в высокой степени раздробленным (пар-тикуларистским)».
Несомненно, фрагментация всех слоев общества существенно влияла на ход революционного процесса. По словам Дж. Голдстоуна, «революции... обычно выявляют множество конфликтов, уходящих корнями в социальные структуры нижнего уровня и в большей мере затрагивающих народные массы, чем конфликты вокруг национального правительства».
5. ФРАГМЕНТАЦИЯ ОБЩЕСТВА И РЕВОЛЮЦИЯ
Активное экономическое развитие и вызываемая им фрагментация общества приводят к резкому ослаблению государственной власти в стране, а потому делают неизбежным революционное разрешение конфликта между новыми процессами и встроенными в ткань общественных отношений барьерами к адаптации. И дело здесь не только в неспособности существующей власти к решительным шагам. В истории были случаи, когда предреволюционные режимы неадекватно воспринимали характер стоявших перед обществом задач и своими действиями лишь ухудшали ситуацию. Однако есть и противоположные примеры, демонстрирующие способность власти в предреволюционный период осознавать необходимость перемен и предпринимать активные попытки их практического воплощения.
Но при нарастании кризисных явлений и фрагментации общества объективные условия для преобразований оказываются чрезвычайно неблагоприятными. Во-первых, власть не может проводить целенаправленную политику, поскольку вынуждена концентрировать все силы, использовать все доступные ей инструменты для предотвращения финансового краха, даже если это противоречит более долгосрочным задачам. Во-вторых, она постоянно испытывает давление абсолютно несовместимых требований - различные социальные слои и элитные группы ждут от нее диаметрально противоположных действий. Чьи бы интересы она ни пыталась удовлетворить, это неизбежно вызывает все большее сопротивление остальных. В сложной мозаике разнонаправленных сил и интересов ни один из предлагаемых существующей властью путей преобразований не может найти общественной поддержки: с высокой вероятностью баланс интересов «против» всегда окажется больше, чем «за».
Попадая во все более безвыходную ситуацию, власть начинает метаться, то идя на поводу у радикальных настроений, то пытаясь спрятаться в привычных рамках традиционной системы, то проявляя излиш32нюю жесткость, то соглашаясь на бессмысленные компромиссы. В результате режим становится еще более уязвимым, теряя свою базу и среди традиционных сторонников, и во вновь возникающих социальных слоях. Он вызывает всеобщее недовольство, хотя и по диаметрально противоположным причинам. Ослабление государственной власти продолжается.
В подобных условиях доступные правящему режиму способы поддержания социальной стабильности резко ограничиваются. Революция в Иране и распад советской империи, судя по всему, дали недвусмысленный ответ на вопрос, столь долго интриговавший специалистов по теории революции: «Если Карл I в 1640-м, Людовик XVI в1789-м, Николай II в 1917-м и прочие располагали бы сильными и надежными войсками, которые они хотели бы использовать для подавления инакомыслящих, кто может с уверенностью утверждать, что революция разразилась бы именно в этот момент или произошла бы вообще?». Армия и полиция - неотъемлемая часть общества, они находятся под влиянием господствующих в нем идей и настроений. Высшее офицерство представляет собой важнейший слой правящей элиты, и кризисные явления этой элиты не могут обойти его стороной. Поэтому потеря правящим режимом социальной поддержки и доверия со стороны элиты резко сокращает его возможности использовать силовые методы подавления недовольства.
Начало революционного процесса не снимает многочисленные конфликты и противоречия, характерные для предреволюционного общества. Новая власть, приходящая на первой стадии революции, на этапе революции «сверху», наследует ту же ситуацию, с которой не справился старый режим. Общество остается предельно фрагментированным, разнонаправленные силы и интересы подрывают возможность проводить сколько-нибудь целенаправленную политику «сверху». Именно степень фрагментации общества в результате предшествующего периода экономической динамики в гораздо большей мере, чем степень радикальности программ, предопределили различие в судьбе лидеров революции Мэйдзи и вождей первого этапа Великой Французской революции.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
