57428 (610583), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Хотя Т. Мароф не отличался особой глубиной анализа или целостностью взглядов, но в некоторых своих работах он высказывал новаторские идеи и художественно ярко формулировал суть проблем: также как и Мариатеги он обратился к индейцу, как основе национальной жизни Боливии. Т. Мароф идеализировал инкский «коммунистический строй», видел в нем будущую модель боливийского общества. Отсюда, прошедшая сквозь все ранние произведения его испанофобия и идеализация индейской самобытно-сти. Однако постепенно в его работах индеанистские воззрения стали сочетаться с марксистскими установками. В целом, взгляды Марофа были очень противоречивы и непоследовательны. С одной стороны, его считают одним из основоположников левого индеанизма, а с другой — часто упрекали в том, что его видение боливийской действительности всегда было европейским и отчужденным.
Т. Мароф проповедовал латиноамериканскую солидарность и общеконтинентальную антиимпериалистическую революцию. Он верил в особый латиноамериканский социализм: «Наш прямой путь - это идти к чисто американскому коммунизму со своими отличительными чертами и особыми свойствами». Однако в этом вопросе он противоречил самому себе: на одной странице писал о латиноамериканском братстве и об очищающей революции, а на другой, уже не верил в дружбу соседних народов из-за груза конфликтов и противоречий между ними. Порой это выгдядело просто анекдотично: как «настоящий» боливийский патриот он не мог допустить мысли о дружбе и единении с Чили, «ограбившей» его родную Боливию, аннексировав Тихоокеанское побережье. В применении к общеконтинентальной солидарности он писал: «Если бы в Южной Америке не было Чили, царил бы мир, и в тысячу раз быстрее был бы достигнут идеал американского единства». В своих умонастроениях он оставался националистом, а марксистская терминология лишь прикрывала своеобразие его социальных проектов. Кроме того, революционная агитация Т. Марофа сочеталась с глубоким скептицизмом и пессимизмом, выражавшихся в уповании лишь на моральное совершенствование и просвещение народа.
В 1935 г. Т. Мароф издал в Буэнос-Айресе, имевшую большую популярность в Боливии и других странах континента, книгу «Трагедия Альтиплано». В этой книге Т. Мароф развивал некоторые свои идеи, высказанные в его предыдущих работах. Он вновь поставил в центр своего социально-политического анализа индейский вопрос. Делая ссылку на Мариатеги, Т. Мароф подчеркивал, что суть индейской проблемы состоит не в просвещении коренного населения Америки, о чем писали и говорили политики и писатели, так называемые индеанисты, а в реальном их освобождении через возвращение земли, отнятой у индейской общины в период колонии и креольской республики. Т. Мароф по-прежнему считал, что индеец является коллективистом и социалистом по своей природе, и поэтому станет основой построения нового строя в Боливии. Задача революционеров, писал он далее, «создать из индейца авангард, выступающий в союзе с горнорудным пролетариатом и студентами».
Решение всех национальных проблем Т. Мароф видел в осуществлении программы социалистических преобразований. Главное в ней — это национализация горнорудной промышленности, нефти, железных дорог. Он был убежден, что осуществить это возможно лишь насильственными методами, то есть после революции. В этой книге Т. Мароф впервые излагал марксистскую программу революции: аграрная реформа, ликвидация латифундий и последующая затем коллективизация сельского хозяйства, обобществление средств производства и индустриализация. В противном случае, пишет он далее, исполнится исторический приговор странам, опаздывающим в своем развитии, и они останутся вечно потенциально богатыми, а реально нищими и всегда подчиненными империализму. Т. Мароф, пожалуй, был одним из первых, высказавших в те годы столь пессимистическое и во многом пророческое суждение.
В «Трагедии Альтиплано» Т.Мароф изложил свою часто цитируемую и критикуемую схему социальной структуры Боливии. Он выделили три класса в боливийском обществе: белых, метисов и индейцев. Безусловно, его идея о существовании только этих трех классов отличается индеанистско-псевдомарксистским упрощением реальной картины. Что было удачным как литературная метафора, не выдерживало критики научной социологии. За эту теорию Т. Мароф был критикуем всеми. И все-таки, сами боливийцы прочитывали в этой литературной по форме близкую к действительности формулу. Т.Мароф четче и резче, по-марксистски, сформулировал то, о чем писали практически все боливийские индеанисты в этот период.
В «Трагедии Альтиплано» Т. Мароф связал борьбу за новую Боливию с противостоянием капитализму и империализму. Он писал: «Национальная частная собственность не может развиваться иначе, как попадая в лапы иностранного империализма. Собственность, как и инициатива, должны стать общественными». Т. Мароф сформулировал задачи антиимпериалистической, антифеодальной революции, главными движущимися силами которой должны были стать рабочие и крестьяне-индейцы, революции, направленной против касты белых эксплуататоров, наследников испанских конкистадоров, а также против империализма.
Т. Мароф этой книгой дал начало целому общественному движению, левому индеанизму, искавшему пункты соприкосновения и синтеза с марксизмом. Сам же Т. Мароф, несмотря на марксистскую риторику, все более склонялся к умеренному индеанизму. В вышедшей в тоже время, что и «Трагедия Альтиплано», статье, его многие высказывания перекликались со взглядами умеренных и даже правых индеанистов. В некоторый местах буквально создается впечателение, что читаешь ненавидимого и презираемого самим Т. Марофом за его исторический пессимизм и пораженчество Альсидеса Аргедаса. Так он пишет: «Жизнь в Боливии бесцветна, сера, тускла. Нет больших талантов, также нет творцов. Даже нет крупных бандитов. Все средне, приземлено, бескрасочно».
Мароф (марофизм) завоевал много сторонников среди леворадикальной интеллигенции, студенчества, профсоюзных лидеров страны. Его страстная антиимпериалистическая пропаганда создавала предпосылки возникновения влиятельного левонационалистического и левомарксистского политических направлений. Значительным было влияние Т. Марофа на формировавшееся в 20-е годы индеанистское направление общественной мысли Боливии. Сам Т.Мароф играл важную роль в политической борьбе в 30-е годы.
В середине 20-х годов работы испанского философа Х.Ортеги-и-Гассета стали подлинным откровением для боливийской интеллигенции, прежде всего, студенческой молодежи. Влияние Ортеги-и-Гассета в Латинской Америке было исключительно сильным, и "этому влиянию были подвержены также и те, кто не соглашался с конкретными высказываниями философа по поводу американской истории". Боливийская интеллигенция восприняла от ортегианства критику европоцентризма. Позитивисты же интересовались глобальными процессами, всегда исходили из обобщенного представления о мире и человеке. Ортега-и-Гассет отрицал либерально-позитивистский подход к человеку как унифицированному, «универсальному», «массовому» явлению. Ортега-и-Гессет восстал в защиту индивида, человека, против человечества, универсальности. Противопоставление массы и личности у Ортеги нашли свой отклик у боливийцев в самоутверждении своей индивидуальности перед лицом «европейской» универсализации. Защита личности у Ортеги-и-Гассета оправдывала индивидуальность, самобытность культуры и истории.
Из исторической концепции Ортеги-и-Гассета наибольший интерес вызвали теория поколения и понятие кризиса. Из этой теории боливийская интеллигенция, прежде всего, студенчество усвоили призыв к осознанию новым поколением неподлинности своей культуры. Ортегианская мысль о противостоянии подлинной и ложной культуры была для боливийцев отражением их повседневной двойственной реальности сосуществования бело-метисного и индейского миров. Лидер студенческого движения Э.Бальдивьесо, один из идеологов Националистической партии, а в будущем один из идеологов режима «государственного социализма» в соответствии с ортегианской схемой выдвинул лозунг «стать поколением столетия основания республики». Новое «поколение столетия» ставило перед собой цель бороться с либеральной «антикультурой» с тем, чтобы воссоздать республику, подлинно независимое государство. Ортегианство было исходным пунктом в формировании националистического движения в период президентства Э. Силеса.
Бунтом «нового поколения» против старых элит и традиционного общества была деятельность молодых активистов партии «Националистический союз» К. Монтенегро, А. Сеспедеса, А. Гусмана, Э. Бальдивьесо, игравших ведущие политические роли в период «государственного социализма» в 30-е годы. В их рядах формировалось идейное направление «революционного национализма», боливийская разновидность национал-реформизма, превратившегося в 40-50-е годы в господствующую идеологию в Боливии.
Национализм возник из критики либерализма как политической доктрины и позитивизма как идеологии. Молодые интеллектуалы К. Монтенегро, А. Гусман, А. Сеспедес в начале 20-х годов публиковали статьи в журнале «Арте и трабахо» (Искусство и труд), где выступали с критикой основ либерализма и европоцентризма. Идеалом К. Монтенегро является Боливия с единой, не разделенной на касты и расы нацией. Уже в этих ранних работах Монтенегро заметно его преклонение перед авторитаризмом, его враждебность как коммунизму, так и либерализму. В 20-е же годы в своих литературных произведениях, он резко критиковал господствующие либерально-позитивистские представления. Уже в его ранних работах содержался зародыш национализма и антидемократизма. В 20-е годы эти идеи (или скорее их предпосылки) еще не соединились с философскими взглядами Тамайо и индеанизмом. Их синтез составил основу теории «революционного национализма», боливийской разновидности национал-реформизма.
Конец 20-х годов в Боливии ознаменовался острым кризисом господствующей социал-дарвинистской, либерально-позитивистской идеологии. Интеллигенция жадно впитывала новые идеи и концепции общественного развития. Как нигде в Латинской Америке, в Боливии огромной популярностью пользовались Шпенглер и Кайзерлинг с его верой в мессианское предназначение континента. Вслед за д'Аннунцио, Ортегой-и-Гассетом, Унамуно, Угарте, Шпенглер и Кайзерлинг становились новыми идолами молодежи. В августе 1929 г. Кайзерлинг посетил Боливию, где на его лекции стекались толпы студентов и интеллигенции. Страна жила напряженной интеллектуальной жизнью. Старые либерально-позити-вистские идеи были безвозвратно сданы в архив.
Философская и социологическая литература входила в моду. Издавались труды, вдохновляемые идеями Шпенглера. Происходило новое открытие Ф. Тамайо, росла популярность Х. Мендосы и А. Аргедаса. Философские поиски и яростные дискуссии о сущности боливийского общества, о путях дальнейшего развития пока затронули лишь интеллектуальную элиту. Постепенно отвлеченные философские и социологические споры стали объектом широкого общественного внимания. Боливийцы ощущали ущербность и неполноценность своей политической системы и общепринятой идеологии, оправдывающей её существование.
В 30-е годы теоретические споры вышли из кабинетов ученых и приобрели политическое значение. Вслед за периодом вызревания новых идей и концепций общественного развития, пришло время самого идейного переворота, когда отвлеченные философские и социальные теории окончательно оформились в законченные идеологические парадигмы, предлагавшие обществу определенные пути развития. Формировались новые понятия и определения, и, главное, — общественно значимые цели и задачи развития, постепенно становившиеся признанными и общепринятыми. Гегемония переходила к той части общества, которая становилась носителем, пропагандистом и практиком этих новых идей. Совершалась идейная революция, пролог общественно-политического переворота.
Поражение в войне в Чако наложило свой трагический отпечаток на идейные поиски интеллигенции, придав привкус горечи осознанию боливийцами своего одиночества в мире. Для того, чтобы стать нацией, во всей своей самобытности и неповторимости, нужно было заняться самими собой, прежде всего, познать свою национальную природу и сущность. Этой задаче посвятила себя боливийская интеллектуальная элита.
В поисках национальной самобытности боливийцы встречали созвучие своим идеям во взглядах Шпенглера и Кайзерлинга. Последний восторгался пейзажами Альтиплано, говорил об особом предназначении Боливии. Выступая в Ла-Пасе в 1929 г., он заявлял: «Боливия, возможно, самая древняя часть человечества; нет лучшего ощущения будущего, как отдаленное прошлое, ибо во времени нет конца». Кайзерлинг призывал обратиться к так называемым телуристическим тайным силам земли. Поклонники Кайзерлинга вновь открывали для себя идеи Тамайо и Мендосы, видевших в земле, окружающей среде решающий фактор формирования человека, расы, нации.
В 30-е годы в Боливии возникла влиятельная философско-лите-ратурная школа: телуризм, близкая индеанизму, концепциям Х.Мендосы и Ф.Тамайо. Идеи Шпенглера, Тамайо, Мендосы были развиты телуристами: в философии Роберто Пруденсио и Умберто Пальса, в историографии Ф.Авила, в литературе и поэзии К.Мединасели, Ф.Диес де Медина и Примо Кастрилью, в живописи и скульптуре С. Гусманом де Рохас и Мариной Нуньес дель Прадо, в музыке Эдуардо Каба.
В 30-е годы Х.Мендоса в своих последних работах, четко сформулировал основы телуризма или, как он называл свою теорию, «мистики земли». Активно участвовал в политической жизни в 30-е годы, занимался публицистической деятельностью, выступал с лекциями, сотрудничал с марксистским Боливийским социологическим институтом, ставшим кузницей кадров новых левых партий. Его работы, наряду с трудами Ф.Тамайо стали философской методологической базой всех исканий индеанистского и националистического направлений как общественной мысли, так и антилиберальных направлений в политике. Х. Мендоса видел в земле, в среде обитания основу самобытности страны, условие бессмертия боливийской нации. Он писал: «Среда создает человека. Или иными словами — человек — ничто иное, как среда, запечатленная в личности. Вода, которую мы пьем, воздух, которым дышим, свет, который нам светит, продукты питания, поддерживающие нас, — все они ежедневно воспроизводятся в наших мыслях, эмоциях, воле, действии. Мы считаем, что действуем по своей инициативе, а на самом деле лишь подчиняемся императиву нашей среды обитания. Среда определяет ритм, а горы, леса диктуют нормы нашей жизни. Ни далекая звезда на небе, ни скромная травинка на земле не остаются безучастными к определению нашего жизненного динамизма... Среда — кузница расы, демиург наций; она формирует связи, объединяющие разрозненные человеческие группы, она дает им родной воздух, создает традиции, вершит историю». Х. Мендоса развивал идею «незаконченности», молодости боливийской нации, формирование которой ещё далеко от своего завершения. Эту идею взяли на вооружение национал-реформисты К.Монтенегро, А.Сеспедес и другие. В философии взгляды Х. Мендосы развили Р. Пруденсио и У. Пальса.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
