159955 (594985), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Однако необходимо отметить, что в отечественной, да и зарубежной философии не выработано чёткое определение «повседневности». Так, в энциклопедии «Культурология ХХ век» Л.Г. Ионин пишет: «повседневная жизнь – процесс жизнедеятельности индивидов, развёртывающийся в привычных общеизвестных ситуациях на базе самоочевидных ожиданий. Социальные взаимодействия в контексте повседневности зиждутся на предпосылке единообразия восприятия ситуаций взаимодействия всеми его участниками. Другие признаки повседневного переживания и поведения: нерефлективность, отсутствие личностной вовлечённости в ситуации, типологическое восприятие участников взаимодействия и мотивов их участия. Повседневность противопоставляется: как будни – досугу и празднику; как общедоступные формы – высшим специализированным её формам; как жизненная рутина – мгновениям острого психологического напряжения; как действительность – идеалу» [68, с. 122]. Л.Г. Ионин выделяет традиционную и современную повседневность, причём последняя характеризуется как отчуждённая повседневность. Он выдвигает гипотезу о том, что в начальные эпохи истории повседневности как таковой не существовало; повседневность – это продукт длительного исторического развития [67, с. 351]. Н.Н. Козлова трактует повседневность как «целостный социокультурный жизненный мир, предстающий в функционировании общества как “естественное”, самоочевидное условие человеческой жизнедеятельности» [76, с. 318]. «Повседневность – одно из пространственно-временных измерений развёртывания истории, форма протекания человеческой жизни, область, где возникает надежда на новацию – банальности, перетекая друг в друга, образуют новые миры. Но она же поддерживает стабильность функционирования человеческих обществ. Повседневность – целостный социокультурный мир, как он человеку дан» [78, с. 13]. Данные авторы определяют повседневность через понятия жизнедеятельность или жизненный мир.

Иную точку зрения на проблему повседневности высказывает А.В. Ахутин [5, с. 369–378]. Он отмечает, что для человека, в отличие от животного, исходная природа дана как чуждая, а его повседневностью является искусственно созданный мир, который потом превратился в культуру. Особенность человеческого мира повседневности состоит в том, что он является двойственным. Во-первых, это вполне целесообразный мир практической деятельности, где правит здравый смысл. Во-вторых, фантастический, избыточный мир формул понимания мира, где формулами сначала выступала вовсе не логика, а сама история произвольных человеческих действий, но, будучи адресованной ко времени предков, она становится образцом (или формулой понимания). Повседневность изначально содержит и ментальность (формулы), и жизнедеятельность, а вовсе не разделилась на эти сферы. Сфера жизнедеятельности, по мнению А.В. Ахутина, складывается из деятельности общения и общественной трудовой деятельности. Ментальность – это образ мысли, включающий, с одной стороны, индивидуальное, личное мыслительное творчество, а с другой – традиционные надындивидуальные установления. Поскольку это образ мыслей, производящий образ жизни и производный от него, то представление о ментальности нарочито исторично. «Все, что происходит в истории, – пишет А.В. Ахутин, – является делом рук и головы человека, который действует так, как предопределяют обстоятельства жизни. Однако любые обстоятельства жизни воспринимаются людьми в привычной для них манере понимания; эта манера и есть менталитет. То есть вопрос о менталитете является вопросом о преемственности процесса понимания людьми мира, в котором они живут» [5, с. 371]. Ментальность содержит и временную, и пространственную характеристику, представляя и менталитет исторической эпохи, и этносно-локальный менталитет (указывающий на изначально этностное происхождение культур).

Как стандартизированный и нормированный срез эмпирической жизни трактует повседневность Б.В. Марков: «Слово “повседневность” обозначает само собой разумеющуюся реальность, фактичность; мир обыденной жизни, где люди рождаются и умирают, радуются и страдают; структуры анонимных практик, а также будничность в противоположность праздничности, экономию в противоположность трате, рутинность и традиционность в противоположность новаторству» [92, с. 291]. На других страницах своей работы Б.В. Марков подчёркивает, что повседневность – это привычки, стереотипы, правила, мышление и переживания людей, но также и их поведение, деятельность, регулируемая нормами и социальными институтами [92, с. 129–130]. В повседневном субъективное переживание противопоставляется объективным структурам и процессам, типические практические действия – индивидуальным и коллективным деяниям, подвижные формы рациональности – идеальным конструкциям и точным методам.

С культурологических позиций как пространственно-временной континуум, наполненный вещами и событиями, рассматривает повседневность В.Д. Лелеко. Так же, как и Б.В. Марков, он понимает повседневность как будничность, как противоположность праздничному и сакральному: «Повседневность возникает там, где есть человек. То, что в жизни человека и окружающем его мире природы и культуры происходит ежедневно, должно быть определённым образом воспринято, пережито и оценено для того, чтобы стать ожидаемым, неизбежным, обязательным, привычным, само собой разумеющимся, понятным, должно быть пережито и оценено как тривиальное, серое, скучное» [88, с. 103]. В.Д. Лелеко структурирует повседневность в виде иерархических уровней и секторов в её пространственном и временном измерениях. Теоретическая модель повседневности, предложенная В.Д. Лелеко, включает «вещно-предметный ряд, событийный ряд и набор сценариев поведения, повседневных ритуалов, предполагающих гендерную и возрастную дифференциацию» [88, с. 93]. Руководствуясь семиотико-культурологическим методом, данный автор рассматривает понятие повседневность через два уровня смыслов: первый – фиксирует суточный ритм повторяющихся в жизни человека процессов и событий, выявляет определённую статистическую закономерность. Второй – это субъективная, психологическая и аксиологическая сторона понятия «повседневность», она запечатлевает эмоциональную реакцию на это повторение и его оценку. В.Д. Лелеко считает, что события повседневной жизни есть форма проявления определённого уклада жизни с его устоявшимися, изо дня в день повторяющимися делами, поступками, занятиями. Стабильность повседневной жизни противостоит случайностям и неожиданностям, которые могут сломать, уничтожить сложившийся уклад жизни, привычную нормативную повседневность [88, с. 113]. Однако в своей концепции повседневности В.Д. Лелеко слишком категоричен. Так, необходимым условием повседневности у него выступает ежедневность. Поэтому трудовая деятельность, скажем учителя, работающего три раза в неделю, повседневной не является. Из сферы повседневности исключаются сон, вера, досуг.

По иному трактует повседневность Л.В. Беловинский, выделяющий в ней разные уровни и включающий в неё техники сна, другие техники тела, а также религиозность, праздники, досуг [12, с. 50]. Л.В. Беловинский указывает, что повседневная деятельность несёт на себе отпечаток элементарной рефлексии и детерминирована «ценностными ориентациями человека, переживающего здесь и сейчас как настоящее, так и … прошлое, переживаемое как субъективно, в живом восприятии людей, так и объективно, как данность, налагающая отпечаток на настоящее» [12, с. 49].

С конструктивистских позиций анализирует повседневность В.Н. Сыров, подчеркивающий, что повседневность – это особый код, который возникает в сознании индивида при необходимости практически решить ту или иную проблему. Код повседневности отвечает на вопрос «как?» и основная функция повседневности – это адаптация (полезность). Работа структуры повседневности видится ему как совокупность процедур конфигурации и реконфигурации. Тем самым повседневность предстаёт в виде своеобразной машины по производству значений, созданию и преобразованию всевозможных объектов [132]. Далее В.Н. Сыров вслед за А. Шюцем выделяет такие универсальные характеристики повседневности, как персонификация, реификация (представление процессов в виде предметов) и рецептуризация.

Как видим, многие авторы склонны противопоставлять повседневность и неповседневность, несколько принижая её значение. Напротив, Г.С. Кнабе в работе «Диалектика повседневности» рассматривает повседневность как понятие «неотчуждённой духовности», возвышая повседневное бытие человека. Данный автор рассматривает повседневность с культурологических позиций, определяя «жизнесмыслы» каждодневного бытия человека (сегодня «тут-бытия»). Он предлагает рассматривать повседневность не как альтернативу традиционной культуре, а как ценность. Непосредственное содержание повседневности, по Г.С. Кнабе, изначально состояло «в воспроизводстве человеческой жизни – в продолжении рода, обеспечении его выживания трудом и борьбой с природой, с врагами, в создании, сохранении и совершенствовании защитной материально-пространственной среды» [75, с. 50]. Однако, подчёркивает Г.С. Кнабе, «такое воспроизводство всегда коллективно, в процессе его между людьми возникают определённые отношения, а вместе с ними нормы и убеждения, принципы и идеи, вкусы и верования, которые, вполне очевидно, составляют духовную сферу, сферу культуры, и в этом смысле нетождественны изначальному непосредственному содержанию повседневного самовоспроизводства, обособлены от него, но в то же время, и столь же очевидно, от этого непосредственного содержания неотделимы и в нём растворены. Когда в былые времена крестьянин садился с семьёй за трапезу, он утолял голод и совершал тем самым акт простейшего биологического самовоспроизводства, но крестное знамение, которое предваряло трапезу и было её естественной, каждому сотрапезнику необходимой составной частью, свидетельствовало, что насыщением дело не исчерпывается, говорило о связи насыщения и поддержания жизни с духовным единением людей, включённых в коллективный труд, с традицией, их объединяющей, с верой в высший, сакральный смысл Человеческого бытия» [75, с. 50]. Когда в прошлом веке бытовая повседневность в качестве самостоятельной категории исторической действительности впервые стала привлекать внимание исследователей, это единство первичных и идеализованных нравственно-культурных смыслов воспринималось как самоочевидное и постоянное её свойство, а возможность противоречия между ними даже не обсуждалась.

Однако в современном обществе повседневность приобретает иные характеристики, чему, по мнению Г.С. Кнабе, способствует изменение цели и смысла труда. Из средства обеспечения главной и в конечном счёте сакральной ценности – сохранения и воспроизводства личной и родовой человеческой жизни, труд стал средством заработка, предназначенного для удовлетворения условных потребностей: потребности в комфорте, развлечениях, которые обретают в современном обществе самостоятельную ценность. В этих условиях абсолютизация повседневности как ценности превращается в абсолютизацию её практицистской стороны: «Духовность, присущую повседневному существованию как целому в единстве его трудовых, семейных, общественных сторон, престижно и комфортно ориентированный современный быт начинает монополизировать, уплощать, себе подчинять, начинает судить все явления духовной жизни по своим критериям, а те, которые втянуть и подчинить не удаётся, воспринимает как неадекватные ценностям простого человеческого существования, как слишком над ним возвышающиеся или от него отклоняющиеся, а потому ненужные, «заумные», раздражающие. Постепенно раздражение начинает вызывать всё несводимое к жизненной эмпирии и повседневному интересу. В ориентации на бытие как быт, на немудрящую непреложность повседневного существования как главную ценность раскрывается потенциально деструктивный и антикультурный смысл» [75, с. 52]. Как видим, Г.С. Кнабе акцентирует особое внимание на аксиологическом смысле повседневности, подчёркивая, что в условиях современного общества её глубокий духовный смысл отходит на второй план.

Взвешенно и всесторонне анализирует повседневность российский философ Е.В. Золотухина-Аболина, посвятившая этой проблеме ряд работ [60, 58, 59]. Она выделяет несколько значений термина «повседневность» [59, с. 7; 12, 15]:

1. эмпирическая жизнь, пребывание человека в чувственно-материальном мире;

2. стандартизированный и нормированный срез эмпирической жизни, мир правил, циклов, стереотипов;

3. сфера согласованных действий, такого поведения, где все взаимосвязаны друг с другом и интерпретируют мир вместе.

Основными характеристиками повседневности Е.В. Золотухина-Аболина считает нормальность (обычность), прагматичность, повторяемость и понятность [59, с. 26]. Однако повседневность видится ей многогранной и многоликой, не сводимой только к рутинности и будничности. Е.В. Золотухина-Аболина подчёркивает, что не стоит противопоставлять повседневность как «бодрствующее сознание» (А. Шюц) сну как ночному, смутному состоянию нашего внутреннего мира. Она отмечает, что наряду с напряжённым, бдительным вниманием в нашем ежедневном бытии есть и другой, противоположный пласт опыта. Это скрытый, косвенный опыт, хотя и ежеминутно присутствующий рядом с ясностью осознания, опыт «повседневного бессознательного», которое как тень сопровождает всякий акт сознания [59, с. 29]. На страницах своих книг Е.В. Золотухина-Аболина показывает, что повседневность как мир опыта стоит противопоставлять не сну, а скорее трансцендентному [59, с. 41–52]. Соглашаясь с тем, что повседневность интерсубъективна, исследователь, тем не менее, подчёркивает, что её существенной характеристикой является субъектоцентризм, даже скорее «я»-центризм. «Моя субъективность – центр моей повседневности», – пишет Е.В. Золотухина-Аболина [59, с. 30]. Конкретный телесный человек – источник и носитель «своей повседневности», хотя она способна возникать лишь в обществе и культуре. «Я»-центричность непосредственно связана с двумя другими моментами – телесностью и прагматическим целедостижением. Необходимость преследовать практические цели прямо следует из наличия тела, которое надо кормить, одевать, обеспечивать ему пространство для передвижения, условия для хорошего самочувствия и разнообразных физических и психологических радостей. Весь массив культурных форм возник прежде всего ради выживания и развития телесного эмпирического человека, его защиты от стихийных сил природы и обеспечения ему хотя бы относительного комфорта. Поэтому повседневная жизнь полна забот о телесности.

Значимым в концепции Е.В. Золотухиной-Аболиной представляется также то, что она не сводит сферу повседневного только к прагматичности и субъектоцентризму, отмечая, что, будучи сконцентрированным на предмете своей деятельности, человек забывает о собственном «я» (становящемся лишь фоном), оказывается способным к выходу за собственные границы, «самозабвению», увлечённости «логикой дела». В повседневности есть место и для непрагматического поведения, для игры, созерцания, философствования, витания в грёзах и фантазиях [59, с. 32]. Кроме того, Е.В. Золотухина-Аболина подчёркивает, что такие качества повседневности как повторяемость, стереотипность и понятность не тотальны. Они оставляют зазоры для своих противоположностей – исключительности, неопределенности и непонятности. Причём ситуации неопределённости занимают в повседневной жизни значительное место [59, с. 37]. Среди повседневности исследователь выделят также так называемые «лакуны внеповседневного», в рамках которых законы повседневности бывают существенно потеснены. К таким «лакунам» Е.В. Золотухина-Аболина относит приключения, праздники и сферу виртуальности (игру, искусство и компьютерный мир) [59, с. 52–71].

Характеристики

Список файлов ВКР