34559 (587702), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Конечно, в пользу процессуальной самостоятельности следователя можно указать на ч. 3 ст. 38 УПК, в которой предусмотрен более широкий круг вопросов, по которым следователь может отстаивать иную, чем надзирающий прокурор, позицию по делу. Следователь вправе представить уголовное дело вышестоящему прокурору с письменным изложением своих возражений в случае несогласия с действиями (бездействием) и решениями надзирающего прокурора. Их обжалование прокурору не приостанавливает их исполнения, за исключением случаев несогласия с решениями или указаниями прокурора, перечисленными в п. 1 – 8 ч. 3 ст. 38 УПК РФ.

Однако, как правильно указывают некоторые комментаторы, скорее здесь можно говорить об особой форме проявления контроля вышестоящих прокуроров за законностью и обоснованностью решений нижестоящих прокуроров. Инициатива следователя с обжалованием указания или решения прокурора может служить поводом для реализации такого рода контроля и объективно способствовать укреплению законности.⁰

Что касается самого следователя, поставившего под сомнение законосообразность указания или решения надзирающего прокурора перед руководством последнего, то для него указанное предприятие представляет собой практическую ценность в высшей степени сомнительную. Любой исход рассмотрения вышестоящим прокурором жалобы следователя на действия прокурора порождает для следователя невыгодные последствия. Скажем, если следователю «повезет» – вышестоящий прокурор признает его правоту и отменит решение, указание или требование надзирающего прокурора, то этому следователю придется проводить дальнейшее расследование под надзором прокурора, чью компетенцию, профессионализм и объективность он поставил под сомнение. Думаем, что следователю будет еще труднее и далее отстаивать свою линию. У прокурора достаточно полномочий, чтобы настоять на своем мнении и провести его по делу, которое находится в производстве у следователя. Например, через реализацию полномочий, предоставленных ему в п. 7, 8, 9, 10, 15, 16 ч. 2 ст. 37 УПК. В конце концов именно прокурору принадлежит право определять окончательную судьбу уголовного дела (п. 13, 14 ч. 2 ст. 37 УПК).

Если же вышестоящий прокурор откажет в удовлетворении жалобы следователя, то это даст законный повод надзирающему прокурору принять меры прокурорского реагирования к следователю, решения и действия которого фактически признаны неправильными. УПК предусматривает достаточно мер уголовно-процессуальной ответственности, которые прокурор вправе реализовать к следователю. В частности, прокурор вправе применить к следователю меры, которые предусмотрены п. 7, 8, 9, 10 ч. 2 ст. 37 УПК. Прокурор вправе осуществлять и «иные полномочия, предусмотренные УПК» (п. 17 ст. 37 УПК), к «независимому» следователю.

Следует согласиться со словами А.С. Александрова о том, что следователь, как и другие должностные лица публичных органов уголовного преследования, являются «процессуальными слугами прокурора».⁰ Это не уничижение следователя. Это констатация сложившегося положения вещей, в котором, кстати, нет ничего трагичного. В связи с этим хотелось бы сказать об одном важном моменте, который появился (с принятием нового УПК) в отношениях между следователем и прокурором, существующих на досудебном производстве. Надзор за законностью в стадии предварительного расследования является для прокурора средством руководства уголовным преследованием. Надзирая за исполнением законов органами, осуществляющими дознание, предварительное следствие и оперативно-розыскную деятельность, а также законностью и обоснованностью принимаемых ими решений, прокурор выступает в качестве руководителя и организатора взаимодействия государственных органов уголовного преследования по подготовке материалов уголовного дела. Генеральный прокурор РФ приказывает прокурорам «исходить из того, что в досудебном производстве прокурор является руководителем уголовного преследования». Прокурор обязан руководить различными органами уголовного преследования, координировать их действия. Он – хозяин досудебного уголовного преследования. Надзор за исполнением законов органами публичного уголовного преследования во время досудебного производства по делу является для прокурора опосредованным способом осуществления уголовного преследования.

В определении границ дозволенного, разумного поведения следователя участвует большое число социальных институтов. Они не проявляются раз­розненно, хотя их влияние и нельзя представлять себе взаимно пропорциональным. Бесспорно одно – все они тесно связаны, переплетены между собой, т.е. составляют своего рода систему – «целостную совокупность элементов, в которой все элементы настолько тесно связаны друг с другом, что выступают по отношению к окружающим условиям и другим системам как единое це­лое».⁰ И если в научных целях рассматривается лишь отдельное звено такой системы, отдельно взятый «пограничный столб», необходимо помнить, что его вычленение искусственно.

В рамках данной работы представляется неуместным проводить полный анализ взаимоотношений прокурора и следователя. Гораздо более интересным видится вопрос о границах процессуального усмотрения следователя в контексте его процессуальной самостоятельности.

Не претендуя на обозначение полного перечня границ усмотрения следо­вателя, рассмотрим характеристику более важных из них, близких к непосред­ственному осуществлению уголовно-процессуальной деятельности, хотя во­прос о приоритете ценностей здесь не уместен, поскольку ни одно положе­ние, определяющее круг возможностей в выборе поведения следователем, не может быть проигнорировано. Кроме того, отдельные ограничения ус­мотрения следователя будут рассматриваться нами в последующих главах.

При определении границ усмотрения следователю необходимо учиты­вать, насколько его действия и решения соотносятся с обеспечением прав и законных интересов субъектов, вовлеченных в орбиту уголовно-процессуальных отношений по конкретному уголовному делу, в том числе степень допустимого ограничения этих прав и интересов. Осуществить это не просто по ряду причин.

Во-первых, в ходе осуществления расследования допустимо правомерное ограничение прав и свобод личности. Более того, «по степени «насыщенно­сти» принуждением уголовный процесс занимает первое место среди всех из­вестных нашему праву процедур»,⁰ поскольку это диктуется публичными ин­тересами раскрытия преступления и наказания виновных. Но возможность и порядок такого ограничения не всегда четко прописаны в законе. В частности, основания процессуального принуждения закон в ряде случаев выражает че­рез оценочные термины и понятия, например, «достаточные основания», «ис­ключительные случаи» и т.п. Так сформулированы основания применения мер пресечения (ч. 1 ст. 97 УПК РФ), производства обыска (ч. 1 ст. 182 УПК РФ) и др. «Подобная формулировка достаточно неопределенна, она не вполне рас­крывает позицию законодателя, оставляет простор для различного ее понима­ния и толкования. Существенный вопрос: что же здесь конкретно подразуме­вается под основаниями – остается в известной мере открытым. В юридиче­ской литературе он решается далеко не однозначно».⁰ Указанные ситуации не исключают случаев, угрожающих проявлением произвола в отношении участ­ников расследования.

Необходимо отметить, что в действующем законе созданы более эффек­тивные гарантии обеспечения прав личности при осуществлении мер уголов­но-процессуального принуждения. Наиболее значимая роль в этом, несомнен­но, принадлежит судебному контролю (во всех его проявлениях) за предвари­тельным расследованием. Но это не единственное средство, влияющее на за­конность, обоснованность и целесообразность решений следователя. В част­ности, излагая основания возникновения права на реабилитацию, законода­тель указал, что такое право имеет любое лицо, незаконно подвергнутое ме­рам процессуального принуждения в ходе производства по уголовному делу (ч. 3 ст. 133 УПК РФ). Поэтому, принимая решение, например, о задержании подозреваемого или приводе свидетеля, следователь должен предвидеть и возможность наступления последствий, связанных с реабилитацией. Это ука­зывает, в том числе, и на установление более жестких границ усмотрения пра­воприменителя при обеспечении прав и законных интересов личности.

В тесной связи с предыдущими рассуждениями находится вопрос о пре­делах толкования права, которые, в свою очередь, также участвуют в опреде­лении границ усмотрения следователя. В современной России процесс толко­вания права не лишен некоторой хаотичности и непоследовательности. Это проявляется на любом уровне и при любом виде его осуществления. Некото­рую организованность в этот процесс, на наш взгляд, могло бы внести исполь­зование опыта зарубежных государств, где приняты нормативные акты, опре­деляющие порядок и пределы толкования законов (например, Израиль, США и др.). И хотя при этом все равно существуют проблемы, но они, очевидно, уже другого уровня.⁰ Аналогичный эффект может быть достигнут и от реали­зации предложения внедрить в практику законотворчества издание Основ за­конодательства, в том числе уголовно-процессуального, в которых содержа­лись бы правила толкования и коллизионные нормы. Такой порядок также со­ответствует мировому юридическому опыту, накопленному в Германии, Шве­ции, Норвегии и других странах.⁰

Во-вторых, круг лиц, участвующих в производстве по делу, достаточно широк и их интересы (в том числе законные⁰) не всегда совпадают. Более то­го, существуют интересы уголовной юстиции, а так же, как отмечалось ранее, интересы следователя. Последние могут также не совпадать с предыдущими двумя, но они довольно активно проявляются в формировании субъективного фактора лица, производящего расследование. Ситуация осложняется и тем, что следователем все эти интересы чаще всего не расцениваются как одноуровневые, создается определенная их иерархия. Происходит это под воздей­ствием как объективного, так и субъективного факторов. В частности, зависит от того, существует ли в обществе «юридический приоритет общественных интересов» ⁰ или же охраняемый законом личный интерес дороже даже такой важной ценности, как установление истины по уголовному делу; совпадают ли личные интересы следователя с интересами раскрытия и расследования преступления, изобличения виновного и привлечения его к ответственности и т.д.

Перечисленные выше обстоятельства составляют далеко не полный пере­чень препятствий, преодоление которых должно способствовать правильному определению границ усмотрения следователя в сфере обеспечения прав лич­ности. Нашей целью является не описание их, а выяснение тех пределов, ко­торые сдерживали бы поведение следователя в рамках дозволенного. Иными словами, не позволяли бы усмотрению перерастать в произвол. Естественно, что в существующих условиях такие пределы (границы) могут быть сформу­лированы только в общем виде, но в то же время они должны распространять свое действие на все жизненные ситуации, как существующие, так и прогно­зируемые.

В связи с этим представляет интерес точка зрения, высказанная B.C. Шадриным, который использует достаточно удачное, на наш взгляд, вы­ражение «благоприятствование участникам уголовного процесса в осуществ­лении прав» и называет формы такого благоприятствования, в том числе: ин­формирование лица об обладании правами и их разъяснение; создание необ­ходимых условий для полноценной реализации прав; охрана прав от наруше­ний; защита прав; восстановление прав.⁰ Применительно к рассматриваемому нами вопросу эти формы могут быть трансформированы в своего рода «по­граничные столбы» усмотрения следователя. Например, осуществляя выбор своего поведения, следователь должен учитывать, информировано ли лицо о возможности ограничения его прав в результате реализации уголовно-процессуального решения, будут ли созданы при этом необходимые условия для полноценного использования субъективных прав, не приведет ли выпол­няемое действие к их нарушению и т.д. В случае игнорирования таких правил усмотрение становится произволом. Единственная оговорка заключается в том, что следователем должны учитываться не только уголовно-процессуальные права и интересы личности, но и все то, что входит в ее об­щий правовой статус.

На принятие следователем решения в значительной степени оказывает влияние процессуальная форма. В науке она понимается как регламентиро­ванная уголовно-процессуальным правом система и структура уголовно-процессуальных институтов и правил; процедура и последовательность стадий уголовного судопроизводства; условия, способы и сроки совершения процес­суальных действий, непосредственно или косвенно связанных с собиранием и исследованием доказательств на предварительном следствии и в судебном разбирательстве, их закреплением в правовых актах; порядок принятия и оформления решений по отдельным вопросам и по делу в целом.⁰ Поэтому представляется возможным говорить о процессуальной форме всего уголовно­го судопроизводства, процессуальной форме каждой его стадии или правового института, процессуальной форме отдельных следственных или судебных дей­ствий (комплекса действий), принятия решений.

Одним из примеров проявления процессуальной формы в качестве пре­делов усмотрения следователя может служить следующий. Уголовно-процессуальный закон (ч. 6 ст. 164, ч. 5 ст. 166 и др.) допускает и регламенти­рует использование следователем и дознавателем технических средств для об­наружения, фиксации и изъятия доказательств. При этом закон не ограничива­ет применение технических средств какого-либо вида или в каком-либо объе­ме, т.е. при производстве предварительного расследования может использо­ваться богатый арсенал криминалистических и научно-технических средств. К ним относятся: фотографическое оборудование; средства отыскания тех или иных предметов (металло– и трупоискатели и др.); химико-технические сред­ства фиксации различных следов и изготовления копий (слепков); технические средства записи и др. Технические средства могут применяться как непосред­ственно следователем или дознавателем, так и специалистом (например, ра­ботником экспертно-криминалистического подразделения), привлеченным к участию в проведении следственного действия в порядке ч. 1 ст. 58 УПК РФ.

Однако широкие возможности в выборе поведения (решении вопроса: применять или не применять; определении вида технического средства, субъ­екта его применения и др.) сдержаны порядком (процессуальной формой) ис­пользования технических средств, который заключается в следующем:⁰

1. об использовании технических средств следователь или дознаватель
   принимают решение и уведомляют об этом участников следственного дей­ствия;

2. о применении технических средств указывается в протоколе следст­венного действия, составление которого обязательно. В протоколе фиксиру­ются вид технического средства, условия и порядок его использования, объ­ект, к которому оно применялось, и полученные результаты;

3) к протоколу прилагаются материальные объекты, полученные при применении технических средств (фотографические негативы и снимки, кино­ленты, видео– и аудио-кассеты, слепки, оттиски и др.).

Соблюдение указанных требований является обязательным (ч. ч. 5, 8 ст. 166 УПК РФ). При их невыполнении применение технических средств стано­вится бессмысленным. В соответствии с ч. 1 ст. 75 УПК РФ доказательства, полученные с нарушением требований закона, являются недопустимыми и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для дока­зывания обстоятельств, перечисленных в ст. 73 УПК РФ. Это в полном объеме относится и к использованию технических средств.

Предоставляя следователю свободу в выборе решений о производстве следственных действий, законодатель, очевидно, учитывал и то, что при опре­делении вида следственного действия, подлежащего выполнению, не послед­нюю роль будет играть целесообразность его проведения. В предыдущем па­раграфе мы рассматривали соотношение категорий «законность» и «целесообразность». При этом пришли к выводу, что целесообразность как один из фак­торов, формирующих усмотрение следователя, может быть использована только в сфере законности. Между тем повторное обращение к рассмотрению данного фактора представляется необходимым, поскольку, во-первых, к пони­манию целесообразности можно относиться по-разному и, во-вторых, целесо­образность, на наш взгляд, также является одним из ограничений усмотрения следователя.

Целесообразность в большинстве случаев заложена в самом законе и, в частности, в том, как именно законодатель регулирует поведение правоприме­нителя, предписывая ему строго определенное поведение или предоставляя известный простор для проявления усмотрения. Правоприменитель в своей деятельности должен исходить из того, что действующий закон считает целе­сообразным. Вопрос о целесообразном применении права возникает, когда за­кон предоставляет усмотрению лица выбор решения, которое при установлен­ных обстоятельствах будет целесообразным, с точки зрения поставленных за­дач¹, т.е. следователь обязан «из всех возможных решений избрать такое, ко­торое обеспечивает максимально полное и точное достижение цели закона при данных конкретных условиях места и времени».⁰ Избранное решение должно быть практически полезным. Поэтому понятие целесообразности означает соответствие действий намеченным целям, иначе говоря, целесообразность должна быть сориентирована на реализацию назначения уголовного судопро­изводства, практическую полезность, а не выступать в роли объяснения непра­вомерных, но выгодных, с точки зрения правоприменителя, действий и реше­ний. Такая целесообразность (а она может выступать под разным «соусом» – в виде государственной, партийной, местной, региональной, практической и да­же личной) ведет к правовому нигилизму.⁰

В последнее время внимание ученых-процессуалистов вновь привлекла категория «здравого юридического смысла», под которым понимается «сово­купность знаний, взглядов об окружающей действительности, навыков, форм мышления обыкновенного нормального человека, используемых в его практи­ческой повседневной деятельности. Поэтому здравый смысл называют еще здравым рассудком, практическим рассудком или житейской мудростью».⁰

Характеристики

Список файлов ВКР