60877 (573193), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Первый этап сложения Киевской Руси рисуется как сложение мощного союза славянских племен в Среднем Поднепровье в VI веке н. э., союза, принявшего имя одного из объединившихся племен – народа РОС или РУС, известного в VI веке за рубежами славянского мира в качестве "народа богатырей".
Исторический путь дальнейшего развития славянских племен Восточной Европы был намечен и предопределен ситуацией VI-VII веков, когда русский союз племен выдержал натиск кочевых воинственных народов и использовал свое выгодное положение на Днепре, являвшемся путем на юг для нескольких десятков северных племен днепровского бассейна. Киев, державший ключ от днепровской магистрали и укрытый от степных набегов всей шириной лесостепной полосы ("и бяше около града лес и бор велик"), стал естественным центром процесса интеграции восточнославянских племенных союзов, процесса возникновения таких социально-политических величин, которые уже выходили за рамки самой развитой первобытности.
Вторым этапом исторической жизни Киевской Руси было превращение приднепровского союза лесостепных славянских племен в "суперсоюз", включивший в свои границы несколько десятков отдельных мелких славянских племен, объединенных в четыре крупных союза. Процесс классообразования, шедший в каждом из племенных союзов, опережался процессом дальнейшей интеграции, когда под властью единого князя оказывалось уже не "княжение", объединявшее около десятка первичных племен, а несколько таких союзов – княжений. Появлявшееся новое грандиозное объединение было в прямом, математическом, смысле на порядок выше каждого отдельного союза племен вроде вятичей.
Приблизительно в VIII – начале IX века наступил тот второй этап развития Киевской Руси, который характеризуется подчинением ряда племенных союзов власти Руси, власти киевского князя. В состав Руси вошли не все союзы восточнославянских племен; еще были независимы южные уличи и тиверцы, хорваты в Прикарпатье, вятичи, радимичи и могущественные кривичи.
Хотя летописец и определил этот этап как период неполного объединения восточнославянских племен, однако при взгляде на карту Восточной Европы мы видим большую территорию, охватившую всю исторически значимую лесостепь и широкую полосу лесных земель, идущую от Киева на север к Западной Двине и Ильменю.
Если внутри отдельных союзов племен существовали и иерархия княжеской власти, и полюдье, которое представляло собой сложное государственное мероприятие, то создание союза союзов подняло все эти элементы на более высокую ступень. Восточные путешественники, видевшие Русь первой половины IX века своими глазами, описывают ее как огромную державу, восточная граница которой доходила до Дона, а северная мыслилась где-то у края "безлюдных пустынь Севера".
Третий этап развития Киевской Руси не связан с каким-либо новым качеством. Продолжалось и развивалось то, что возникло еще на втором этапе: увеличивалось количество восточнославянских племенных союзов, входящих в состав Руси, продолжались и несколько расширялись международные торговые связи Руси, продолжалось противостояние степным кочевникам.
III. Норманнская теория
1. Истоки и основные положения
Во времена бироновщины, когда отстаивать русское начало в чем бы то ни было оказалось очень трудно, в Петербурге, в среде приглашенных из немецких княжеств ученых, родилась идея заимствования государственности славянами у северогерманских племен. Славяне IX-X веков были признаны "живущими звериньским образом" (выражение летописи), а строителями и создателями государства были объявлены северные разбойничьи отряды варягов-норманнов, нанимавшиеся на службу к разным властителям и державшие в страхе Северную Европу. Так под пером Зигфрида Байера, Герарда Миллера и Августа Шлецера родилась идея норманнизма, которую часто называют норманнской теорией.
Норманнизм как объяснение происхождения русской государственности возник на основе довольно беззастенчивой априорности, предвзятости, пользовавшейся отдельными, вырванными из исторического контекста фактами и "забывавшей" обо всем противоречащем априорной идее. Более ста лет тому назад вышло монументальное исследование С. Гедеонова "Варяги и Русь", показавшее полную несостоятельность и необъективность норманнской теории, но норманнизм продолжал существовать и процветать при попустительстве склонной к самобичеванию русской интеллигенции. Противников норманнизма полностью уравнивали со славянофилами, взваливая на них все ошибки славянофилов и их наивное понимание действительности.
В бисмарковской Германии норманнизм был единственным направлением, признаваемым за истинно научное. На протяжении XX века норманнизм все более обнажал свою политическую сущность, используясь как антирусская доктрина. Показателен один факт: на международном конгрессе историков в Стокгольме (столице бывшей земли варягов) в 1960 году вождь норманнистов А.Стендер-Петерсен заявил в своей речи, что норманнизм как научное построение умер, так как все его аргументы разбиты, опровергнуты. Однако вместо того чтобы приступить к объективному изучению предыстории Киевской Руси, датский ученый призвал… к созданию неонорманнизма.
Основные положения норманнизма возникли тогда, когда и немецкая и русская наука находились еще в младенческом состоянии, когда у историков были весьма туманные представления о сложном многовековом процессе рождения государственности. Ни система славянского хозяйства, ни длительная эволюция социальных отношений не были известны ученым. "Экспорт" государственности из другой страны, осуществленный двумя-тремя воинственными отрядами, казался тогда естественной формой рождения государства.
Приведем столь известные слова русской начальной летописи под 862 годом:
"Реша сами к себе: поищем собе князя иже бы володел "нами и судил по праву". Идоша за море к Варягам к Руси; сице бо ся зваху тьи Варязи Русь, яко се друзии зовутся Свое, друзие же Урмане, Англяне, друзие Гъте, тако и си. Реша Руси Чюдь, Словени и Кривичи: "вся земля наша велика и обильна, "а наряда в ней нет: да пойдете княжить и володети нами". И избрашася три братья с роды своими, пояша по себе всю Русь, и придоша; старейший Рюрик седе в Новеграде; а другой Синеус на Белеозере, а третий Изборьсте Трувор. От тех прозвася Русская земля Новугородци: тьи суть людье Ноугородцы от рода Варяжска, прежде бо беша Словени".
В целой исторической литературе, наверно, ни одной легенде не посчастливилось, как той, которую мы сейчас выписали. В течение нескольких столетий ей верили и повторяли ее на тысячу ладов. Повторим главные основания, на которых держалась Скандинавская система:
1. Известие русской летописи (то есть вышеприведенное место).
2. Путь из Варяг в Греки, описанный в той же летописи, и связанные с ним имена Днепровских порогов, приведенные Константином Багрянородным.
3. Имена князей и дружины, в особенности по договорам Олега и Игоря.
4. Известия византийских писателей о Варягах и Руси.
5. Финское название Шведов Руотсы и название шведской Упландии Рослагеном.
2. Контраргументы
Первый пункт вышеприведенного списка оспаривался разными противниками норманнской теории исключительно на предмет географического расположения страны, из которой были призваны «варяги»: Так, Татищев и Болтин выводили их из Финляндии, Ломоносов - из славянской Пруссии, Эверс - из Хазарии, Гольман - из Фрисландии, Фатер - из Черноморских Готов, Венелин, Морошкин, Савельев, Максимович и Гедеонов - от балтийских полабских Славян, Костомаров - из Литвы. (Есть еще мнение, примыкающее к Эверсу, о происхождении русских князей от угро-хазар. Радикальнее всех к этому вопросу подошел Д.И.Иловайский, который усомнился в достоверности самого известия о призвании Варягов и вообще в иноземном происхождении княжеских династий:
«Между тем весь этот текст, по нашему крайнему разумению, нисколько не в состоянии выдержать исторической критики, незатемненной предвзятыми идеями и толкованиями. Чем ближе мы держимся его буквального смысла, тем более и более путаемся в нескончаемых противоречиях, когда начинаем сопоставлять его с другими несомненно историческими фактами. И наоборот: только убедившись, что мы имеем дело с легендой, а не с историческим фактом, получаем возможность стать на более прочную основу». [4, с. 4-5].
Далее Иловайский говорит об отсутствии исторических прецедентов добровольного призвания народом другого народа, для владения собой - добровольного рабства. Ему вторит Б.А.Рыбаков и ряд других современных историков, которые утверждают, что само толкование древних событий летописцем было ошибочным:
«Историки давно обратили внимание на анекдотичность "братьев" Рюрика, который сам, впрочем, являлся историческим лицом, а "братья" оказались русским переводом шведских слов. О Рюрике сказано, что он пришел "с роды своими" ("sine use" – "своими родичами" – Синеус) и верной дружиной ("tru war" – "верной дружиной" – Трувор).
"Синеус" – sine hus – "свой род".
"Трувор" – thru waring – "верная дружина".
Другими словами, в летопись попал пересказ какого-то скандинавского сказания о деятельности Рюрика (автор летописи, новгородец, плохо знавший шведский, принял упоминание в устной саге традиционного окружения конунга за имена его братьев. Достоверность легенды в целом и в частности ее географической части, как видим, невелика. В Изборске, маленьком городке под Псковом, и в далеком Белоозере были, очевидно, не мифические князья, а просто сборщики дани».[5, с. 29]
Такая же неувязка по мнению Б.А.Рыбакова получается и с морским путем из «Варяг в Греки»:
«Путь же "из Варяг в Греки", будто бы шедший из Балтики в Ладогу, из Ладоги в Ильмень, а далее по Днепру в Черное море, является домыслом норманнистов, настолько убедивших всех ученых людей XIX и XX веков в своей правоте, что описание это стало хрестоматийным. Обратимся к единственному источнику, где употреблено это словосочетание, – к "Повести временных лет". Вначале помещен общий заголовок, говорящий о том, что автор собирается описать круговой путь через Русь и вокруг всего Европейского континента. Самое же описание пути он начинает с пути "из Грек" на север, вверх по Днепру:
"Бе путь из Варяг в Грекы и из Грек по Днепру и вьрх Дънепра волок до Ловати и по Ловати вънити в Илмерь езеро великое, из него же езера потечеть Вълхов и вътечеть в езеро великое Нево (Ладожское) и того езера въни-деть устие (река Нева) в море Варяжськое (Балтийское)…"
Здесь детально, со знанием дела описан путь из Византии через всю Русь на север, к шведам. Это путь "из Грек в Варяги". Летописцем он намечен только в одном направлении – с юга на север. Это не означает, что никто никогда не проходил этим путем в обратном направлении: вверх по Неве, вверх по Волхову, вверх по Ловати и затем по Днепру, но русский книжник обозначил путь связей южных земель со скандинавским Севером, а не путь варягов.
Путь же "из Варяг в Греки" тоже указан летописцем в последующем тексте, и он очень интересен для нас:
"По тому же морю (Варяжскому) ити доже и до Рима, а от Рима прити по тому же морю и Цесарюграду, а от Цесаряграда прити в Понт-море, в неже вътечеть Дънепр река".
Действительный путь "из Варяг в Греки", оказывается, не имел никакого отношения к Руси и славянским землям. Он отражал реальные маршруты норманнов из Балтики и Северного моря (оба они могли объединяться под именем Варяжского моря) вокруг Европы в Средиземное море, к Риму и норманнским владениям в Сицилии и Неаполе, далее на восток "по тому же морю" – к Константинополю, а затем и в Черное море. Круг замкнут.
Русский летописец знал географию и историю норманнов много лучше, чем позднейшие норманнисты». [5с. 27-28]
Третий пункт списка исследует Иловайский:
«Обратите внимание на те места договоров Олега и Игоря, где говорится о светлых русских князьях, состоявших под рукою Киевского князя; в договоре Игоря приводятся и многие имена этих (удельных) князей; каждый из них имел, конечно, свою дружину. Обратите внимание также на главные статьи этих договоров. Разве они не указывают на существование уже значительных и деятельных торговых сношений, и не одних торговых, но и посольских? Договоры ведутся исключительно от имени Руси, как народа сильного, давно оседлого на своих местах и довольно ясно определявшего свои отношения к соседям. Эта Русь выделяет из себя значительное количество торговых людей, которые предпринимают далекие плавания и подолгу проживают в чужих странах. (О больших русских караванах, ходивших ежегодно в Черное Море, говорит и Константин Багрянородный.) Эти русские купцы-воины, торговавшие в Константинополе, были настолько многочисленны, что, в видах безопасности, ставится условием, чтобы они не входили в город за раз более 50 человек, и притом без оружия. В тех же договорах говорится не об одних торговцах и послах, но упоминаются и Руссы, состоявшие наемниками в войсках византийских императоров (о русских наемных отрядах говорят и византийские историки). Параллельно с этими договорами мы можем поставить относящиеся к той же эпохе арабские известия о русских торговых караванах на Волге, то есть в Хазарии; в городе Итиле, столице Хазарской, встречаем целую колонию русских купцов; у Хазарского царя также есть наемное войско из Руссов.
Все доказывает, что Русь, основавшая наше государство, не была какою-нибудь отдельною дружиной или каким-то родом, который пришел со своими князьями, призванными в Новгородскую землю для водворения порядка. Нет, это был целый сильный народ, отличавшийся предприимчивым, суровым и властолюбивым характером. На его свирепость сильно жалуются византийские известия. Не одним соседям доставалось от этого народа; господство его не было легким и для подчиненных племен; из их среды он конечно брал то огромное количество рабов, которых отсылал на продажу в соседние страны. Припомним слова, вложенные в уста Святослава, о том, что из Руси идут в Грецию шкуры, воск, мед и челядь. По известиям Константина Багрянородного и Ибн Фадлана, у русских купцов главным товаром являются невольники и невольницы. Звериными шкурами и медом платили дань Руси подчиненные ей племена. Что эти племена чувствовали тяжелую руку господствующего народа и не были равнодушны к своему положению, показывает смерть Игоря и последующая затем истребительная война с Древлянами. Человеческие жертвы, приносимые киевскому Перуну, также не свидетельствуют в пользу тихих, кротких нравов, которыми наш летописец наделяет племя Полян (иначе называвшееся Русью). По летописи выходит, что, как северные Славяне добровольно призвали к себе господ, так и южные племена большею частию покорились им легко. "Кому дань даете?" спрашивает русский князь. "Хазарам!" отвечают Северяне или Радимичи. "Не давайте Хазарам, а мне давайте". И племена будто бы покорно повиновались.» [4, с. 5]
В общем и целом скепсис Дмитрия Ивановича Иловайского вполне понятен.
Далее в "Повести временных лет" и других древних летописях идет путаница из фрагментов разной направленности. Одни фрагменты взяты из новгородской летописи, другие из киевской (сильно обескровленной при редактировании), третьи добавлены при редактировании взамен изъятых. Стремления и тенденции разных летописцев были не только различны, но и нередко прямо противоположны.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
