rais_yenn_intervyu_s_vampirom (522870), страница 22
Текст из файла (страница 22)
«И ныне проклят ты от земли… – прошептала она, и эхо руин стократно усилило ее голос. – И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле… за то всякому, кто убьет Каина, отметится всемеро» 3.
Я закричал, страшный крик поднялся из глубин моей души, словно черный клубок подкатил к горлу и сорвался с губ с сокрушительной силой; я зашатался, едва не упал. Ужасный вздох пронесся над скамейками, ропот нарастал; бледные чудовища обступили меня и теснили к гробу; чтобы устоять на ногах, мне пришлось повернуться, опереться о гроб руками и взглянуть вниз, но под стеклянной крышкой лежали не останки Лестата, а мой брат. И вдруг все стихло, словно спала пелена, и чудовища растворились в ее бесшумных складках. Я остался один с братом. Он был юный, белокурый, прекрасный, близкий и теплый, совсем как живой. Его словно создали заново, с точностью до мельчайших черт; в воспоминаниях я не видел его таким. Волосы открывали высокий лоб, глаза были закрыты, словно он спал, тонкие пальцы сжимали распятие, губы были розовые, нежные, как шелк… Мне захотелось коснуться его, тронуть теплую кожу; я протянул руку… И все кончилось. Видение исчезло.
Я сидел на скамейке в соборе. Был субботний вечер. Густой запах воска стоял в неподвижном воздухе. Женщина перед распятием уже давно ушла, и темнота начала сгущаться со всех сторон. Юноша в одежде послушника длинным золотым шестом гасил свечи, одну за одной. Я не двигался. Он кинул на меня взгляд и быстро отвернулся, чтобы не тревожить человека во время молитвы. Он подошел к следующей свече, и вдруг чья‑то рука коснулась моего плеча. Два человека были от меня так близко, а я даже не услышал их шагов, не заметил их присутствия… Я отметил про себя, что это тревожный знак, что чутье изменило мне, и это опасно, но мне было уже все равно. Я поднял глаза и увидел перед собой седого священника.
«Вы хотите исповедаться? – спросил он. – Я чуть было не запер храм, но вовремя спохватился».
Он близоруко щурился за толстыми стеклами очков. Единственным источником света оставались маленькие свечи перед образами в подсвечниках из красного стекла. Они горели очень ровно, и огромные тени колонн и статуй на стенах казались неподвижными.
«Вас что‑то мучает, не могу ли я помочь?» – сказал он.
«Слишком поздно, слишком поздно», – прошептал я и встал, чтобы уйти.
Он не заметил во мне ничего необыкновенного, доверчиво повернулся спиной и доброжелательно сказал:
«Да нет, еще довольно рано. Вы будете исповедоваться?»
Я смотрел на него и сдерживал улыбку. Но потом подумал: а почему бы нет? И пошел вслед за ним в исповедальню, хотя понимал, что ничего не получится, что это безумие. Но все равно опустился на колени, положил руки на скамейку. Он зашел за перегородку, открыл окошко, я увидел в темноте его туманный силуэт. Я молча глядел на него, потом осенил себя крестным знамением и сказал:
«Я прошу благословения, отец мой, но я грешил так долго и так много, что не знаю, как положить этому конец, как признаться перед Богом в своих преступлениях».
«Сын мой, – прошептал он в ответ. – Бог бесконечно милостив. Открой перед ним сердце, покайся в своих грехах».
«Отец, я совершал убийства, множество убийств. Женщина, найденная мертвой на Джексон‑сквер два дня назад, тысячи других до нее – по одному и по двое за ночь в течение семидесяти лет – все они умерли от моих рук. Словно отвратительная старуха с косой, я бродил по улицам Нового Орлеана и отнимал человеческие жизни, чтобы продлить собственное существование. Я не простой человек, отец. Я бессмертен, и на мне лежит вечное проклятие, проклятие падших ангелов. Я – вампир».
Священник повернулся ко мне лицом:
«Что это, шутка? Развлечение? Ты пришел сюда, чтоб поиздеваться над стариком!»
И он захлопнул окошко.
Я быстро поднялся с колен, зашел за перегородку.
«Юноша, есть ли в тебе страх Божий? – спросил он. – Тебе известно, какое наказание ждет богохульников?» – Он взглянул на меня.
Я медленно приблизился к нему, он смотрел на меня с негодованием, но вдруг смешался и отступил назад. В соборе было пусто и темно. Ризничий уже ушел, свечи горели только вдали, перед алтарем, слабый золотистый ореол светился вокруг седой головы старика.
«Раз так, то не будет и тебе милосердия!» – сказал я, сжал его плечи, точно в тисках и притянул к себе.
Он увидел меня вблизи и в ужасе открыл рот.
«Теперь ты понимаешь, кто я такой! Ответь, почему Бог, если он существует, позволяет мне беспрепятственно разгуливать по земле? – обратился я к нему. – И ты еще называешь меня богохульником!»
Он уронил молитвенник, царапал ногтями мои ладони, пытаясь освободиться, четки постукивали в складках его сутаны. С таким же успехом он мог бороться с одной из этих каменных статуй. Я раскрыл губы, обнажил смертоносные клыки.
«Почему он терпит мое существование?» – повторил я вопрос.
Его лицо исказилось от страха, злобы и презрения. Я был взбешен: с такой же ненавистью смотрела на меня Бабетта. Он прошипел, дрожа от смертельного ужаса:
«Пусти меня, сатана!»
Я отпустил его и злорадно смотрел, как он, спотыкаясь и путаясь в сутане, ковыляет по проходу. Я догнал его стремительно, как молния, вытянул руки, обхватил; мой черный плащ заслонил ему свет. Он отбивался, проклинал меня, молил Бога о помощи. У подножия алтаря я бросил его на пол, повернул лицом к себе, чтобы он видел меня, и вонзил зубы в его горло.
Вампир замолчал.
Юноша давно уже собирался закурить, но застыл, точно манекен, с сигаретой в одной руке и спичкой в другой. Он смотрел на собеседника. Тот глядел в пол. Вдруг поднял голову, взял со стола коробок, зажег спичку. Молодой человек наклонился вперед, быстро затянулся и выпустил дым. Потом, не сводя глаз с вампира, откупорил бутылку и сделал большой глоток.
– Я уже не помнил Европу, – сказал вампир. – Даже переезд в Америку стерся из моей памяти. То, что я родился во Франции, было для меня всего лишь фактом из биографии. Но все же меня неудержимо тянуло туда. Я говорил и читал по‑французски и в свое время с нетерпением ждал парижских газет с последними сообщениями о событиях Революции и победах Наполеона.
Помню, как я негодовал, когда он продал Луизиану, французскую колонию, Соединенным Штатам. Я давно перестал сознавать себя французом, даже не помню когда; но я страстно хотел увидеть и узнать Европу, и не только потому, что любил европейскую философию и литературу. Я всегда чувствовал себя европейцем, а не американцем, и хотел вернуться к своим корням.
Я начал готовиться к предстоящему путешествию: разбирал сундуки и шкафы, выбрасывал ненужные вещи. Мне было нужно немного, большинство вещей можно было оставить дома до нашего возвращения.
Я твердо верил, что рано или поздно вернусь в Новый Орлеан; может быть, перееду в новый дом, чтобы начать новую жизнь, но вернусь, потому что не хотел прощаться с городом навсегда. Не мог и не хотел. И решил пока не думать об этом, устремился сердцем и помыслами к Европе.
Только теперь я начал понимать, что если пожелаю, могу увидеть весь мир, потому что, как говорила Клодия, наконец, обрел свободу.
Она уже все обдумала. Сначала мы поедем в центральную Европу. Там, считала она, больше всего вампиров. Там мы найдем ответ, узнаем, как жить дальше. Но больше всего она хотела встретиться и объединиться с вампирами «своей породы». Она часто повторяла эти слова – «моей породы», и ее голос звучал как‑то особенно; я не смогу этого передать. Она повторяла, и я чувствовал, что нас разделяет пропасть. В начале нашей совместной жизни я думал, что она похожа на Лестата, ведь она переняла его инстинкт убивать, хотя в остальном разделяла мои взгляды… Теперь я понимал, что в ней меньше человеческого, чем в нас обоих. Меньше, чем мы могли представить. Она не понимала людей, их жизнь была ей чужда, неинтересна. Наверное, поэтому она держалась за меня. Я был не ее породы, но ближе меня у нее никого не было.
– Разве вы не могли, – вдруг сказал юноша, – научить ее чувствовать по‑человечески? Ведь вы многому ее научили.
– Зачем? – искренне удивился вампир. – Чтобы она мучилась, как я? Согласен, я должен был поговорить с ней, должен был предотвратить смерть Лестата. Ради себя самого. Но сам ничего не понимал. Однажды сбившись с пути истинного, я уже не был уверен ни в чем.
Молодой человек кивнул.
– Извините, я не хотел вас перебить, вы собирались сказать что‑то важное…
– Ничего особенно важного. Я только хотел сказать, что думал о будущем путешествии и почти забыл про смерть Лестата. Меня, как и Клодию, вдохновляла возможность встречи с другими вампирами. Я хотел снова обрести Бога. Не подумайте, я ни одной секунды не отрицал его существования. Просто потерял его. Бродил, как потерянный, со своим бессмертием, по этому миру смертных.
Но наши приключения в Новом Орлеане еще не закончились. Все началось с музыканта, друга Лестата. Он приходил к нам в тот вечер, когда я был в соборе, никого не застал и вернулся на следующий день. Слуги уже разошлись, и мне самому пришлось отворять дверь.
Я был потрясен. Он страшно похудел, на бледном лице лихорадочно блестели влажные глаза. Он не скрывал отчаяния. Я сказал, что Лестат уехал из города. Он сперва отказался поверить, а потом начал говорить, что Лестат не мог уехать просто так, что должен был оставить записку или что‑нибудь еще. Потом он повернулся и пошел по Рю‑Рояль, разговаривая с самим собой и ничего вокруг не замечая. Я догнал его около фонарного столба.
«Подождите, он оставил для вас кое‑что», – обратился я к юноше, нащупывая бумажник.
Я не знал, сколько у меня с собой денег, но решил отдать ему все, думал, что это его хоть немного успокоит. Я вытащил банкноты – несколько сотен долларов – и вложил их ему в руку, такую худую, что сквозь бледную кожу просвечивали голубые прожилки сосудов. Он очень оживился, но скоро я понял, что дело не в деньгах.
«Значит, он вспомнил обо мне! – воскликнул он, сжимая деньги, словно драгоценную реликвию. – Наверняка он говорил вам еще что‑нибудь про меня!»
Огромные глаза умоляюще смотрели на меня. Я ответил не сразу, потому что вдруг увидел две ранки у него на шее, две маленькие пунктирные царапинки – справа, повыше грязного воротничка. Он стоял, сжимал деньги в трясущейся руке и не обращал внимания на вечернюю уличную толчею, на людей вокруг нас.
«Спрячьте деньги, – прошептал я. – Он просил передать, чтобы вы не бросали музыку».
Он явно ждал чего‑то еще.
«Да? И это – все?» – спросил он.
Я не знал, что еще сказать. Был готов придумать что угодно, лишь бы он успокоился и больше не приходил к нам. Мне больно было говорить о Лестате, слова замирали на губах. И я не мог понять, откуда взялись эти ранки. В конце концов, я понес полную чушь: Лестат просил передать ему привет и наилучшие пожелания, он уехал на пароходе в Сент‑Луис, потому что скоро будет война, и он должен спешно закончить какие‑то дела, но обещал вернуться… Музыкант с жадностью ловил каждое слово. Он весь дрожал, пот выступал у него на лбу, он не хотел меня отпускать. Наконец он прикусил губу и сказал:
«Но почему он уехал?»
Все мои старания были напрасны.
«Что случилось? – спросил я напрямик. – Что вам нужно от него? Не сомневаюсь, он хотел бы, чтобы я…»
«Он был моим другом!» – перебил он меня. Его голос дрожал от обиды.
«Вы нездоровы, – сказал я. – У вас что‑то вот здесь… – я указал на ранки, внимательно следя за каждым его движением, – на горле».
Он даже не понял, о чем я говорю, нащупал пораненное место и потер его ладонью.
«Не знаю. Должно быть, москиты. Их полно кругом. – Он отвернулся и добавил: – Больше он ничего не говорил?»
Я долго стоял и смотрел ему вслед. Толпа расступалась перед тощей, нелепой, черной фигурой. Дома я рассказал Клодии о странных ранках на шее музыканта.
Это была наша последняя ночь в Новом Орлеане. Завтра, ближе к полуночи, мы поднимемся на борт корабля; на рассвете следующего дня он отплывет в Европу. Мы решили вместе погулять по городу. Она шла рядом со мной, тихая и нежная; теперь ее глаза всегда были печальны, словно пролитые слезы оставили в них свой след.
«Откуда же эти ранки? – спросила она. – Лестат пил его кровь во сне или с его согласия? Я просто теряюсь в догадках…»
«Наверное, одно из двух».
Я сам ничего не мог понять.
Я вспомнил, как Лестат сказал Клодии, что нашел человека, который будет лучшим вампиром. Неужели он говорил всерьез?
«Теперь это уже неважно, Луи», – напомнила она. Нам предстояло проститься с городом. Мы свернули с Рю‑Рояль, пошли прочь от толпы. Город обнимал меня, я внимал ему всей душой и не хотел верить, что это наша последняя ночь.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
