Irvin_Uelsh_Porno (522865), страница 68
Текст из файла (страница 68)
— Да, ты уж, пожалуйста, приезжай, а то я уже номера заказал в отеле, — говорит он, и его бренди плещется в бокале. — Давай, Марк, пришло наше время. Мы всю жизнь этого ждали. Парни из Лейта в Каннах, ебать‑колотить! Мы наконец‑то востребованы. Это будет такой улет!
— И я ни за что на свете этого не пропущу, — говорю я ему. — Просто мне надо сперва разобраться с Катрин. Она дама капризная… и я не хочу, чтобы она выкинула на помойку мои вещи. И я не могу просто так бросить Мартина. Типа, прости, приятель, я понимаю, что мы с тобой вместе держали клуб целых семь лет, повидали и хорошее, и плохое, но теперь проявился мой старый друг Саймон, и он хочет, чтобы мы с ним занялись производством порнофильмов.
Он поднимает руки и опускает голову, и тут входит Сара со стопкой грязных тарелок.
— Хорошо, хорошо…
Я продолжаю:
— Все‑таки все эти девять лет у меня была какая‑то жизнь, и я не могу вот так просто все бросить, блядь, только из‑за того, что ты снова считаешь меня persona grata.
Сара выходит, ступая так, словно идет по битому стеклу.
Он что‑то отвечает, и какое‑то время мы просто сидим и вяло переругиваемся, но потом замечаем озорной огонек в глазах друг у друга и взрываемся хохотом.
— Так больше нельзя, Саймон, — говорю я ему. — Это было нормально для молодых парней, но теперь это похоже на свару двух старых дам. Ты можешь представить, какими мы станем еще лет через десять?
— Я лучше не буду себе этого представлять, — отвечает он, и, похоже, его не прельщает подобная перспектива. — Единственное, что нас может спасти, это: а) куча денег и б) толпа молоденьких девочек. В двадцать лет ты еще можешь чего‑то добиться одними пылкими взглядами, в тридцать — своей интересной личностью, но в сорок тебе нужны деньги и слава. Элементарная математика, блядь. Все считают, что я очень целеустремленный, но ни фига подобного. Это просто во мне инерция, что‑то вроде кризисного менеджмента.
Меня тревожит, что он вот так открывается, потому что я вижу: под этой нигилистической бравадой скрывается искренность. И я опять его кину. С этой нашей аферой. Наверное, это жестоко. Но как бы он меня кинул, если бы Бегби меня нашел? Нет уж, Псих. Извини. Не то чтобы ты уж совсем нехороший ублюдок, просто ты, блядь, выдающийся эгоист. Когда плаваешь вместе с акулами, единственный способ выжить — стать самой акулистой из всех акул.
И вот что странно. Он вроде как меня понимает, в смысле, что я собираюсь покинуть Англию.
— Тут все отжило свой срок, и если у тебя нет положения или денег — ты гражданин третьего сорта. Америка — вот это место, что надо, — говорит он, — мне надо было туда податься, замутить, например, свою собственную Церковь и выжимать соки из этих наивных, доверчивых янки.
Входит Никки и говорит мне, приподняв бровь:
— Саймон на кухне? Неужели все так плохо? — Она внимательно смотрит на него. — Ты хорошо себя вел?
— Образцово‑показательно, — отвечает он. — Ладно, Ренте, пойдем к остальным. А то я боюсь оставлять Темпса наедине с девочками.
Мы снова садимся за стол, и мы с Психом и Гэвом заводим спор о тексте песенки группы The Who «Just A Boy».
— Там: «I'd know better now, giving it all away», — говорит Псих.
— He, — трясет головой Гэв. — Там: «I know better now». Я машу рукой.
— Разница в ваших позициях — это лишь незначительная перепалка двух упертых педантов, которая ничего не меняет в изначальном смысле песни. Но если вы вслушаетесь, действительно вслушаетесь, вы услышите, что там поется: «I'm no better now», в смысле, что я не стал лучше. Я такой же, каким и был. Я ничему не научился.
— Дебилизм, — фыркает Псих. — Песня о том, как ты оглядываешься на прожитые годы, имея все преимущества зрелого взгляда.
— Ага, — соглашается Гэв, — что‑то вроде: «Если бы только тогда я знал все, что я знаю сейчас».
— Нет. Здесь вы оба не правы, — говорю я. — Вы послушайте голос Далтри, это же плач, в нем есть что‑то пораженческое; рассказ о парне, который наконец осознал свою несостоятельность и ограниченность. «I'm no better now», я все такой же придурок, каким был всегда.
Псих как‑то уж очень враждебно все это воспринимает, бесится, словно его обидели лично.
— Ты сам, блядь, не знаешь, о чем говоришь, Рентой. — Он поворачивается к Гэву: — Скажи ему, Гэв, ну скажи!
Наш мистер Уильямсон, кажется, принял все близко к сердцу. Спор продолжается до тех пор, пока не вмешивается Диана:
— Ну и что вы так рьяно спорите о какой‑то фигне? — Она встряхивает головой и оборачивается к Никки и Саре. — Мне бы очень хотелось провести хоть один денек у кого‑то из них в голове, просто чтобы почувствовать, каково это — когда весь этот вздор крутится там внутри. — Она проводит рукой мне по лбу, а другая ее рука ложится мне на бедро.
— Мне бы и часа хватило, — говорит Сара.
— Ага, — говорит Псих и улыбается мне. — В старые добрые времена у нас был Бегби для коронной финальной реплики: «Это все куча дерьма, блядь, нах, и меня уже это достало, так что заткнитесь или я вам пасть порву».
— Ага, а то когда демократии слишком много, это приводит к смертоубийству, — смеется Гэв.
— Этот Бегби, похоже, очень интересный персонаж. Вот бы с ним познакомиться, — вдруг заявляет Никки.
Псих качает головой.
— Нет, лучше не надо. Я имею в виду, ему девушки не особенно нравятся, — хмыкает он.
— Но и мальчики ему тоже не нравятся, — добавляю я, и теперь мы подзуживаем друг друга.
Потом Никки заводит разговор о Каннах. Как мне сказала Диана, Никки в последнее время только и говорит, что о Каннах. А Сара и Гэв углубляются в приватный, междусобойный разговор. Мы с Дианой понимаем это так, что нам пора уходить, она что‑то говорит о том, что ей нужно еще распечатать свою диссертацию. К несчастью, Никки и Псих решают уйти вместе с нами, так что мы все садимся в одно такси.
— Эта Сара такая вся из себя, типа, порядочная, — говорит Псих.
— Да нормальная девчонка, — отвечает Никки. Лицо у нее раскраснелось от выпивки.
— Я предложил им секс «пара на пару», но она отказалась, — подтверждает Псих мои подозрения. — Мне показалось, Темпе тоже слегка смутился, — добавляет он и поворачивается к Диане: — Я не спрашивал у тебя, Ди, не потому, что ты мне не нравишься, просто ты вроде как занята, а одна только мысль про голого Рента…
Вот мудак. У нее он не спрашивал, да. А вот мне предлагал. И я рассказал об этом Диане. Она смотрит на него испепеляющим взглядом, потом что‑то говорит Никки, которая, кажется, сильно под мухой. Мы поднимаемся в квартиру и расходимся по разным комнатам, и я слышу, как Психхи и Никки, как называет их Терри, заводят какой‑то громкий пьяный спор.
Пока Диана плещется в ванной, я пытаюсь читать последний черновик ее диссертации. Мне почти ничего не понятно, что там написано, но выглядит это очень солидно; данные статистического исследования, ссылки, сноски, обширные библиографии и так далее — да и читается это все неплохо.
— Впечатляющая работа, — говорю я Диане, когда она входит в комнату. — То есть насколько я вообще понимаю в подобных вещах. Но это хотя бы удобочитаемо для неспециалиста.
— Это так, проходной вариант, и не такой уж и хороший, — отвечает она без малейшего намека на уныние.
Мы заговариваем о том, что она сейчас собирается делать, когда ее работа закончена, и она целует меня и говорит:
— Что ты там говорил о неспециалистах? — Она расстегивает мне ширинку и вытаскивает мой твердеющий член. Нежно держа его в руке, она проводит языком по губам. — Я сейчас тебе кое‑что сделаю, очень приятное, — говорит она. — А потом сделаю еще приятнее.
И я думаю про себя, что приятнее, чем у нас уже есть, наверное, просто невозможно.
Мы засыпаем и просыпаемся только под вечер на следующий день. Я приношу нам чай прямо в постель и решаю, что, наверное, пришло время рассказать Диане обо всем, полностью. И я ей рассказываю. Я точно не знаю, как много она уже знала или о чем догадывалась, но вид у нее не особенно удивленный. Я одеваюсь, натягиваю толстовку и джинсы, а она садится в кровати и смотрит на меня.
— То есть ты собираешься разыскать дружка‑алкоголика, которого ты не видел почти десять лет, и отдать ему три тысячи фунтов наличными?
— Ага.
— Ты уверен, что хорошо все обдумал? — спрашивает она сквозь зевок. — Не так уж часто я соглашаюсь с Психом, но в данном конкретном случае твои благие намерения могут принести парню больше вреда, чем пользы, если ты отдашь ему эти деньги все сразу.
— Это его выбор. Если он упьется до смерти, значит, сам дурак, — говорю я ей, но в душе‑то я знаю, что думаю только о самом себе, о том, что мне нужно честно произвести расчет.
Холод, похоже, заморозил весь город до самого сердца. Это как хроническая болезнь, от которой уже не избавиться никогда. Капризная дама‑погода на высоких каблучках постоянно грозит отступить обратно в студеную зиму перед лицом ледяных ветров с Северного моря. Майл кажется призрачной, хотя еще только вечер, даже темнеть толком не начало. Я устало бреду по улице и нахожу Клоуз‑сквер. Сворачиваю в тесный, узенький переулок, который открывается в небольшой темный скверик, окруженный громоздкими старыми зданиями. Маленькая дорожка бежит вниз, в направлении к Новому Городу.
Маленький скверик забит народом; все слушают какого‑то бородатого старого кренделя с дикими, больными глазами, проповедующего по Библии. Народ самый разный: безнадежные алкаши, реабилитирующиеся анонимные алкоголики и наркоманы, у которых экзальтированная фиксация на евангелических излияниях служит заменой стакана и дозы. Я разглядываю толпу и вижу его. Он стал стройнее, чисто выбрит, но выглядит как человек после тяжелой болезни, потому что так оно и есть, замороженное состояние выздоровления — состояние, которое движение трезвенников стремится увековечить в камне. Вот он. Рэб МакНаутон, Второй Приз. И мне нужно отдать ему три штуки фунтов наличными.
Я осторожно подхожу к нему. В свое время Второй Приз был близок с Томми, нашим старым дружком, который умер от СПИДа. Он обвинял меня в том, что я подсадил Томми на наркоту, и даже однажды сам попробовал, как это. У парня всегда был характер, этого у него не отнять.
— Что… Роберт, — быстренько поправляюсь я.
Он косится на меня, регистрирует мое присутствие легким презрением во взгляде и оборачивается обратно к бородатому проповеднику, его глаза горят, он жадно ловит каждое слово, а губы произносят «аминь» в надлежащих местах.
— Как дела? — Я делаю еще одну попытку.
— Что тебе нужно? — Он даже не смотрит в мою сторону.
— У меня для тебя кое‑что есть, — говорю я. — Деньги, которые я тебе должен… — Я сую руку в карман пальто, нащупываю пачку денег и думаю про себя: смех, да и только.
Второй Приз наконец оборачивается ко мне.
— Сказать тебе, куда их засунуть, деньги твои? Ты — зло; ты, Бегби, этот порнографический Саймон Уильямсон, Мерфи‑наркоман… вы все — зло. Вы убийцы, и вы делаете работу для дьявола. Дьявол живет в порту Лейта, а вы — его работники. Это место — средоточие зла… — говорит он, закатывая глаза.
Странное чувство — нечто среднее между весельем и злостью — вскипает во мне, и я с трудом сдерживаю себя, чтобы не ответить ему в том смысле, что еще за пургу ты, приятель, несешь.
— Я тебе должен. Я просто хочу отдать долг. Вот, просто возьми — и встретимся в следующей жизни, — говорю я, запихивая пачку денег ему в карман. Тучная женщина с кудрявыми волосами и сильным белфастским акцентом подходит и спрашивает:
— Че происходит‑та? Че происходит‑та, Роберт? Второй Приз достает из кармана деньги и размахивает пачкой у меня перед носом.
— Вот! Вот что происходит! Ты думаешь, сможешь купить меня на этот мусор?! Что вы сможете купить мое молчание, вы с Бегби? Не убий! — говорит он с горящими глазами и вдруг вопит мне в лицо, брызжа слюной: — НЕ УБИЙ!
Он бросает деньги в воздух, и купюры кружатся на ветру. Толпа неожиданно осознает происходящее. Один заляпанный грязью мужик в заношенном пальто хватает пятидесятифунтовую бумажку и смотрит ее на свет. Бомж ныряет на мостовую, и вот уже все охвачены безумием жадности, никто больше не обращает внимания на старого проповедника, который, увидев порхающие в воздухе деньги, забывает о своей душеспасительной проповеди и ползает по асфальту вместе с остальными. Я отхожу назад, подхватываю пару‑тройку купюр, до которых могу дотянуться, и запихиваю их в карман. Я говорю себе: я отдал ему деньги, чтобы он поступил с ними согласно своим желаниям, но раз уж он решил устроить раздачу слонов, то и я себе пару слонят отхвачу. Я направляюсь к аллее, вон из этого сквера, на Майл, размышляя о том, что, вероятно, моими стараниями популяция городских пьяниц сократилась примерно наполовину, и еще я нарушил течение многих десятков реабилитационных программ.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
